Страница 8 из 60
Представление о том, какими были эти школы, дает описание одной из них: «Школа состоит из двух помещений. Первое предназначено для занятий. Устлано оно одеялами из козьей шерсти, на которые садились ученики. Сегодняшней тетрадью служила панокида — покрытая воском доска, на которой ученики учились писать и считать. <…> Вторая комната была устроена почти так же. На стене надпись церковно-славянскими буквами: „Прилежание приносит удачу“. Печь, лавка у стены для учителя и иконостас с иконой — триптихом, часослов и шкатулка для перьев и чернильницы. <…> Длинная палка, с помощью которой учитель доставал от первого до последнего ученика „для водворения порядка и дисциплины“ во время учебных занятий…»
Описание это, наверно, довольно точное; но во многих случаях было и того хуже. Сплошь и рядом помещения были тесными, холодными, сырыми, дети сидели на земле, подложив дощечки, которые приносили из дому, обедали хлебом, луком, сыром и сушеными фруктами, спали и снова занимались. За науку учитель — даскал — с каждого ученика получал по одному грошу в месяц и немного продуктов, а когда оканчивали одну книгу, ему дарили платок или вязаные чулки. Дети кололи учителю дрова, носили воду, вскапывали и пололи огород; зимой приносили в школу по одному полену. Зато с каким нетерпением ждали они петров день — 29 июня, когда кончался учебный год!
В одной старой болгарской школе на стене классной комнаты было начертано: «О, учитесь, дети, в младые лета, когда наступит старость, чтобы не осталась вам жалость». Увы, этот призыв нередко оставался лишь благим советом. Петр Берон свидетельствовал: «Проведя свое детство в страхе и трепете, несчастные дети по выходе из школы не умеют даже написать свою фамилию или сосчитать то, что они получают или отдают». Вероятно, не везде дело обстояло так плохо, но общий уровень преподавания оставлял желать лучшего.
На панокиде учитель писал, а дети два-три месяца хором повторяли за ним название букв, затем слоги, слова, предложения и целые молитвы. Чтение сменялось началами эпистолографии — науки письма. Умевшего читать и писать называли грамматиком, и он уже слыл ученым. Учили не живому болгарскому языку — не было ни учебников, ни даже букваря, — а славяно-болгарскому, представлявшему смесь преобладающего церковно-славянского и разговорного болгарского. Учились по церковным книгам — псалтырю, часослову, октиоху (сборнику песнопений); псалтырь называли наустницей — затверживали его наизусть, а вершиной всех наук считалось знание «Апостола».
Да других книг почти и не было. Началом нового болгарского книгопечатания стало издание в 1806 году епископом Софронием Врачанским нравоучительного «Неделника». В последующие двадцать лет увидели свет — и все за границей! — только шестнадцать книг, и пятнадцать из них были духовного содержания… В возможный круг детского чтения Захария входили, помимо популярного тогда «Неделника», составленный святогорским монахом Кириллом Пейченовичем сборник молитв и поучений «Книга сія зовомая огледало. Описася ради потребы и ползования препростейним и некнижным языком болгарским» (1816), «Чудеса пресветия Богородици» (1817), «Различии поучителни наставления, сочиненные иеромонахом Иоакимом хаджи…» (1817), «Священная история» (1825)… Позднее большой популярностью пользовалось изложенное К. Огняновичем и изданное им в 1833 году стихотворное переложение «Жития Алексия, человека божьего». Недостаток книг в какой-то мере восполнялся дамаскинами (по образцу сочинений епископа Дамаскина Студита) — распространенными в народе рукописными сборниками проповедей, житий святых и великомучеников, апокрифов, повестей, нравоучительных притч, бесед, диалогов и таких полезных рассуждений, как «Слово о хороших и плохих женах», «О колдуньях», «О наказаниях детей» и других, в которых слышалось живое слово народных рассказчиков. В дамаскинах можно было найти и перевод популярной русской «Повести о падении Царьграда», и греческую «Александрию» — о жизни и подвигах Александра Македонского.
При всем своем несовершенстве килийные училища сыграли большую роль в просвещении болгар. Существовали они не только при церквах и монастырях; были и общественные, при ремесленных цехах и частных домах, содержавшиеся на средства родителей учеников, а открытие каждого такого училища сопряжено было с трудными хлопотами и сбором пожертвований. (К слову, первое общественное училище возникло в Самокове.)
В XVIII и первой трети XIX века училища были одной из форм национального сопротивления. По сути, речь шла не только о просвещении, но и о том, быть или не быть болгарскому языку, болгарской культуре. В 1800 году константинопольский патриарх Неофит VII приказал ввести греческий язык во всех болгарских школах, а паству именовать «болгарогласными эллинами». Наследники просвещенных византийцев не останавливались и перед уничтожением древних памятников славянской письменности, и даже в 1840-х годах пылали костры из старинных болгарских книг. Помимо болгарских килийных училищ существовали и греческие, ревностно опекаемые митрополитами и епископами, но по уровню обучения они мало чем отличались от болгарских; было несколько эллино-болгарских школ более высокого класса, где давали больше светских знаний и куда порой проникали идеи европейского либерализма.
Пока что Захарий — один из учеников килийной школы при самоковской Митрополичьей церкви, а первыми наставниками его были игумен Герасим, иеромонах Софроний, священники Харитон и Иоакин. Но две встречи сыграли в его судьбе огромную роль. Первая из них была заочной.
Когда Захарию было четырнадцать лет, в валашском городе Брашове увидела свет напечатанная обычным тогда церковно-славянским шрифтом необычная книга. Название гласило: «Буквар с различны поучения, собрани от Петра х. Беровича за Болгарските оучилища. Напечатана ся съ помощью Г. Антоньова Іоанновича. В годе 1824». И стоила книга три гроша.
«Рыбному букварю», как стали называть его из-за дельфина на обложке, суждена была долгая и славная жизнь: в 1841 году в Бухаресте вышло второе издание, в течение последующих двадцати лет еще четыре.
Петр Берон, или доктор Петр Атанасов хаджи Берович, — личность в болгарской истории примечательная и выдающаяся. Родился он в 1795 году в Котеле, потом жил в Варне, Бухаресте, Брашове, где открыл контору оптовой торговли зерном и напечатал «Букварь» — первую книгу мирянина, а не священника, первую болгарскую книгу светского содержания. Затем Петр Берон жил в Гейдельберге и Мюнхене, защитил диссертацию и стал врачом, посетил Прагу, Париж, Лондон, создал труды по педагогике, физике и химии, писал на болгарском, греческом, латинском, французском и немецком языках. Его долгая и плодотворная жизнь оборвалась трагически: в 1871 году его убили разбойники.
История болгарского просвещения в XIX веке как бы делится на два периода — до «Рыбного букваря» и после него. «„Рыбный букварь“, — утверждает историк Д. Мишев, — помог нам похоронить килийную школу и преодолеть средневековье» [56, с. 74]. Это был не просто учебник чтения и письма, а универсальная книга для детей и взрослых, своего рода энциклопедия начальных знаний. «Я не видел ни одной русской азбуки, — писал известный русский ученый Ю. Венелин, — которую бы можно сравнить с достоинством сей книжки, весьма поучительной; изложение статей ее ясно, слог приятный, показывающий, что болгарский язык гибок для всяких оборотов». Первая часть «Рыбного букваря» посвящена азбуке и грамматике, вторая — полезным советам, поговоркам, басням, изречениям великих мужей древности и историям из их жизни, третья — естествознанию, называемому Бероном «физическими сказаниями», из которых читатель мог почерпнуть множество сведений о производстве кофе и табака, о птицах и муравьях, слонах, крокодилах и бегемотах, об анатомии человека, «воздушных явлениях» и так далее. Наконец, последний раздел — четыре правила арифметики. Собранные воедино столь многообразные знания должны были утверждать силу человеческого разума, и сам автор задумал свою книгу именно такой. «Человек отличается и возвышается над всеми животными, над которыми он царит своим умом, — писал П. Берон, — потому что с его помощью он отыскивает и понимает причины многих вещей и предвидит некоторые прежде, чем они возникли. Изобрел человек многие художества, обошел всю землю. Побеждает он своим острым умом и самых лютых зверей». Книга Верона нашла в Болгарии не только горячих сторонников, но столь же ярых противников. «Когда П. Берон, — рассказывает З. Стоянов, — напечатал свой „Рыбный букварь“ и несколько экземпляров послал общине родного селения (Котел), закоренелые чорбаджии вернули книги издателю как антихристианские и вредные».