Страница 18 из 41
Иван знал, что Таня отличный стратег.
- Отставить, Пинигина, отставить! - что было мочи закричал он, когда прошла минута растерянности. - Отставить, говорю, направо гляди, направо!
Таня Рублева, вся всклокоченная и красная, придерживая на носу очки, врезалась со своими хорошо обученными штурмовиками в цепи защитников. Это был напор, таран, тайфун! На мгновение Ивану показалось, что синие береты поглотили его малышек. Их цепи прогнулись, попятились, стали рваться. Однако защитники не пали духом, они сдирали белые нашивки, работая руками, ногами, всем телом, не исключая, наверное, ногтей и зубов; вокруг холма стоял писк, кряхтенье, выкрики, треск материи и ниток; холм окружила сплошная кольцеобразная свалка. Вот цепкие руки облепили Таню Рублеву, впились в ее синюю куртку, в знаменитые техасы, вот уже тянется рыжая гвардейка к белой нашивке и "с мясом" отдирает ее от синего рукава, вот другая чья-то рука стаскивает с Таниного носа очки…
Тут Иван в изнеможении присел.
Но в следующую же минуту ему стало не до смеха. Таня ощупью выбралась из схватки и, сдернув с себя красный галстук, отчаянно засигналила им.
"Резерв!"
- В цепи, в цепи, чтоб вас!!! - закричал Иван уже охрипшим голосом и бросился растаскивать кучи малы, восстанавливать цепи, призывая защитников к хладнокровию.
Едва успел наладить жиденькую оборону, как новая волна атакующих обрушилась на нее. Танины очки опять сидели на носу и поблескивали совсем уже близко.
- Татьяна Георгиевна, как не стыдно! - возмутился Иван: - Вы же убиты, вы же мертвы!
Но Таня ничего не слышала, она отдавала команды, подталкивала штурмовиков вперед и, как никогда, походила на Гавроша. Стенка защитников была просто-напросто отброшена. Вражеский солдат, красный как морковка, вылез из свалки и, не поднимаясь даже с четверенек, покарабкался к древку. На душе у Ивана стало тоскливо. "Проиграли к чертям!" - подумал он.
Но тут на холм с другой стороны выскочила Зоенька, бывшая посредником между воюющими армиями.
- Коне-ец! - крикнула она и три раза выстрелила из стартового пистолета.
Все застыли. И в наступившей тишине отчетливо стал слышен захлебывающийся горн, который извещал обе армии о том, что знамя группировки "юг" захвачено, а генерал Филимонов Эдуард Николаевич взят в плен.
- Ур-рр-ра-а! - прокатилось по распаренным, взмокшим и взлохмаченным защитникам.
Полковник Рублева с досады плюнула и пошла прочь.
- Ну, Татьяна Георгиевна… - Иван догнал ее и зашагал рядом. - Задала ты нам жару. Не атака, а блеск!
- Ой, ехида! - Таня, решив, что над ней смеются, даже приостановилась. - Да если бы не этот упрямый осел Филимонов, посмотрели бы еще, кто кого? Говорила же олуху: усиль оборону! Так нет, уперся: лучшая, говорит, оборона - это наступление…
- Таня, - сказал Иван, - да ей-богу, совесть твоя чиста. Ты сделала все, что могла, и даже больше. Ведь разнесла же мои цепи в пух и прах. И не будь у меня такого молодца, как Юрка Ширяев…
- Нет, ты это серьезно? Ничего была атака? - Таня пристально посмотрела на него.
- Взгляни, - Иван показал на растрепанных, грязных и раскрасневшихся защитников, которые шумной толпой направлялись в лагерь.
Таня взглянула, и оба рассмеялись. Подошел Юрий Павлович и, укладывая камеру в чехол красной кожи, сказал, что он прямо-таки в восторге от кадров, которые удалось отснять.
В лагерь пошли вместе. Иван хотел поскорее увидеть Юрку Ширяева и услышать рассказ, как это случилось, как ему, Юрке, удалось прорваться?
Поглядев на старшего, молча шагающего рядом, Иван вспомнил свои вчерашние раздумья у костра и неожиданно для самого себя сказал:
- Слушай, Юрий Павлович… А я ведь решил остаться в лагере. Остаюсь… еще на одну смену.
- Да-а? - удивился старший, замедляя шаги.
И вдруг краска залила его постоянно бледное и невозмутимое лицо, он даже как-то весь растерялся, даже сосну задел плечом.
- А… как же с экзаменами?
- Да сдам я экзамены! - ответил Иван, не замечая перемен, происшедших со старшим. - Подумаешь, сложность…
И опять пошли молча, каждый думая о своем.
А в это самое время с другой стороны в лагерь возвращалось смешанное воинство: победители и побежденные. Центральной фигурой здесь был, разумеется, Юрка Ширяев. Свернув знамя, он нес его на плече, неуважительно нес, небрежно. Широкая скуластая физиономия его горела, одна щека была в грязи, волосы прилипли ко лбу. Юрка торопился рассказать вожатому, как ударный отряд прополз на животах по непролазному болоту и вышел в тыл "белых", вышел почти к самому штабу. Как пришлось повалить на землю часового, связать брючными ремнями, предварительно заткнув рот его же кепкой. Как потом, придерживая штаны, они рванули что было сил к знамени, которое со стороны болота почти не защищалось. Все это Юрка спешил рассказать Ивану Ильичу, ну, и этой задаваке Пинижихе. Если, конечно, спросит…
Глава 18
Прошло уже две недели новой смены. День выдался пасмурный, с утра лил дождь, переставал и снова припускал. Иван сидел в беседке и наносил на карту маршрут будущего похода.
К походу было все готово. Новички, "разбавившие" старую гвардию, были натренированы, план разработан, припасены ножи, топоры, фонари, палатки, соль, спички, сухари, а главное, приготовлены автомобильные камеры для плотов.
С этими камерами хлопот было больше всего. Пришлось съездить в город, поднять на ноги своих друзей, клянчить, требовать, даже поллитровку ставить шоферам. Двадцать зиловских и мазовских камер, хоть и в заплатах, - не шутка.
Несколько дней потом третий отряд ходил перепачканный клеем, в клею были пальцы, рубахи, штаны и даже носы.
И вот все готово, прогнозом погоды Иван остался доволен, синоптики обещали дождь, а это означало, что будут грибы…
Теперь предстояло самое нудное - выбить у начальства разрешение. А как тут надеяться на разрешение, если вчера только он, Иван, поругался с Князевым?.. Стычка произошла из-за того, что отряд косил сено. Второй день косил. Маленькую литовку Иван выпросил у лагерного сторожа, пообещав за ее эксплуатацию стог сена. Ровную полянку с невысокой, удобной для косьбы, травой они нашли неподалеку от лагеря, и дело пошло.
Иван показал, как держать литовку, как переставлять ноги и подсекать траву, затем передал литовку Боре Анохину, сам же встал вплотную за его спиной; и первые несколько шагов косили вместе. Потом Иван - так делал когда-то дед - ослабил усилие и, в конце концов, убрал руки совсем. Боря же продолжал махать литовкой, пока не закончил прогон; и хотя рядок получился неширокий, а много травы осталось нескошенной, Иван похвалил Борю. Лицо у Бори раскраснелось, он вытер взмокший лоб рукавом и так поглядел на ждущих своей очереди пацанов, как будто хотел сказать: то-то же! А вы - "враль" да "враль"!..
Все шло отлично, один другого сменяли косцы, светило солнце, пахла трава, лужайка уже наполовину была в душистых валках, как вдруг один из новеньких, из прибывших на вторую смену, порезал палец. Не литовкой даже и порезал, а об осоку. Иван послал его в медпункт прижечь и забинтовать. А через полчаса на покос явился начальник лагеря.
- Прекратить немедленно! Они перережутся косой, понимаете! Вы что, шутите! За решетку меня хотите посадить!?
И как ни доказывал Иван, как ни успокаивал кипящего гневом Василия Васильевича, - ничего не помогло. Князев приказал сторожу, подошедшему на шум, забрать литовку.
"Ни черта он не разрешит поход, - думал Иван, вспоминая эту стычку. - И тогда что же делать? Отказаться? Теперь, когда все готово? Когда затрачено столько сил и времени на подготовку?.. Ну уж, дудки!.."
Иван поднялся и, поглядев на часы, пошел в палату. Из-за дождя тренировки в лесу пришлось отложить, а было решено заняться обработкой корней, сучков и пней, собранных в разное время на берегах залива и валявшихся без дела на террасе. Тот же, кто уж совсем ничего не смыслит в резьбе по дереву, мог рисовать.