Кровь алая (сборник)

– Ну? – Капитан подошел, смотрел даже не неприязненно, а просто с ненавистью. – Ты меня не уговоришь, тем более не запугаешь. Уматывай!

Гуров выдержал паузу, почесал седеющий висок и молча протянул служебное удостоверение. Капитан, упрямо набычившись, удостоверение отстранил.

– Не интересует, хоть из ЦК, тут я хозяин!

– А вы поинтересуйтесь, может, выяснится, что в данном случае хозяин не вы, а я?

– Ну? – Колесников взял удостоверение, глянул небрежно, раскрыл, нахмурившись, поднял взгляд на сыщика, снова уткнулся в документ, даже пошевелил губами, читая, тяжело выдохнул, и плечи его опустились, литая фигура обмякла, он сунул удостоверение Гурову и невнятно произнес:

– Ну коли полковник да по особо важным, валяй, конечно, командуй. Так вы, значит, знали, что у меня тут убивать будут. Молодцы, конечно, что и говорить, – и пошел по кругу в обратную сторону.

– Где Фрищенко? – спросил Гуров, следуя за Капитаном.

– Там, у медведей, где ж ему быть?

– Говорил ему, упрямцу, выстави в цирке опера, чтобы фонарем светился.

– Он не опера, майора выставил, – буркнул Колесников через плечо.

– Сейчас я ему башку оторву, тугодуму!

– Вот это не выйдет, – обронил Колесников, подходя к своим! сотрудникам, которые расступились, пропуская директора и Гурова.

Сыщик увидел милицейский, затем прокурорский мундир, белый халат, тело на полу и опустился на колено, заглянув в лицо. Майор Фрищенко смотрел на полковника Гурова спокойно. Уж сколько перевидел сыщик покойников, но впервые увидел мертвого человека с таким спокойным лицом и широко открытыми глазами.

– Я и до вскрытия могу сказать, – произнес мужской голос над головой Гурова, – проникающее ранение прямо в сердце, умер мгновенно.

Гуров сел на пол, провел рукой по лицу покойного, закрыл ему глаза, тяжело откашливаясь, сказал укоризненно:

– Как же ты позволил, Семен? Ты же был сыщик.

– А вы кто будете? – спросил стоявший над Гуровым подполковник.

Сыщик поднял голову, взглянул на коллегу, поднялся, машинально отряхнул плащ, и ответил:

– А черт его знает, кем я буду? Скорее всего покойником. Вот устану до крайности и позволю себя зарезать, как Семен, – он жестом подозвал коллегу, отвел в сторону, предъявил удостоверение.

– Давно приехали, почему не представились? – начал было выговаривать подполковник, но смешался. – Ну, вам виднее… Только вот видите, что получается, я обязан доложить.

– Докладывайте, – вздохнул Гуров. – Видно, больше ничего не умеете, – махнул рукой и направился к железной двери, на которой висела табличка: «Осторожно, хищники».

Рогожин пил чай, увидев вошедшего Гурова, ногой выдвинул из-под стола табурет, кивнул седой головой. Гуров молча сел, подвинул хозяину пиалу, сказал:

– Налейте чайку, что ли.

– Может, чего другого?

– Чайку. Кто нашел?

– Не знаю, – Рогожин пожал широкими плечами. – Услышал голоса, шум, вышел, уже народ толпится, позвонил.

– Он к вам не заходил?

– Нет.

– Вы его знали?

– А то! Семен же местный, я его пацаном помню.

– Почему его убили? – спросил Гуров, поняв идиотизм своего вопроса, зло добавил:– Вы, Михаил Семенович, не до конца искренни, что-то умалчиваете. Двух человек убили, будем ждать продолжения?

– Ты бы ехал, сынок, в Москву, не болтался бы тут, словно клоун-помеха, – Рогожин начал было наливать чай, передумал, пиалу отставил в сторону.

– Мысль хорошая, чуть запоздала только, – спокойно ответил Гуров, который уже взял себя в руки, начал работать. – К вам перед убийством никто не заходил?

Рогожин не ответил, начал убирать со стола посуду.

– После убийства Ивана к вам никто ни с какими предложениями не обращался?

Рогожин вновь не ответил, было ясно, что он разговаривать не будет. Сыщик понял, что старый артист неожиданно стал противником, и, проверяя мелькнувшую мысль, спросил:

– Полученное письмо от руки написано или на машинке?

Огромная лапища артиста дрогнула, чуть не выронила пиалу, он шагнул к Гурову. «Врежет он мне сейчас по башке, и врача звать не надо», – подумал сыщик, но сидел неподвижно и упрямо продолжал:

– А письмо вы сразу сожгли и вон в то ведро пепел выбросили, – он указал на стоящее в углу ведро.

Рогожин наконец сообразил, что молчанием выдает себя больше, чем любыми словами, и глухо заворчал:

– Сказано тебе, вертайся в Москву, свет гаснет, публика – по домам.

Гуров встал, поднял голову, посмотрел Рогожину в глаза.

– Знаете, что Петр Николаевич, посылая меня к вам, сказал? Рогожин из цельного куска сделан, ни сучка, ни зазубринки. А оказывается: был дуб, да стал трухлявый пень!.

– Да я тебя! – Рогожин сжал пудовые кулаки. Гуров был на голову ниже, но ухитрился посмотреть на артиста сверху вниз.

– На чем же вас, такого здорового, поймали? За свою штопаную шкуру вы не испугаетесь. Купить вас уже пытались. Так на чем? – сыщик повернулся, взглянул на клетку, на громоздящуюся за решеткой бурую гору.

– Конечно, – Гуров кивнул. – Тоже мне, бином Ньютона. Видно, они не больно умны, что так поздно сообразили. Им с этого следовало начать, а не пытаться отравить, тем более стрелять.

Рогожин опустился на скамью, свесил между колен тяжелые руки.

– Уйди от греха, ей-богу, зашибу.

Сыщик не верил, что добьется признания, но отступать не хотел.

– Пригрозили убить медведя, ясно. Что потребовали? Я понимаю, Григорий вам – брат, но двух людей убили, Рогожин.

– Их не вернешь, – артист склонил седую голову. – Уходи, я ничего не скажу.

Сыщик понял, что артист действительно ничего не скажет. Однако у дверей укоризненно произнес:

– Грех на душу берете, Михаил Семенович. А ведь вам до встречи с Ним, – он глянул вверх, – не так долго ждать осталось.

Гуров пил чай в кабинете Колесникова, на серебряном подносе стоял огромный торт, от которого сыщик отрезал тоненький ломтик. Несколько минут назад директор, пригласив в кабинет ведущих артистов, коверного, по кличке Классик, главного администратора Жукова, дернул подбородком, сказал:

– Вечернее представление должно пройти на обычном уровне. Люди приходят к нам посмеяться и отдохнуть, наши проблемы никого не касаются. Классик, если ты выпьешь, я тебя убью, – тут Капитан поперхнулся, потому что расхожая угроза, которую никто серьезно не воспринимает, была недавно осуществлена, и только что увезли труп.

– Николай Иванович, дорогой, я тебя прошу, умоляю, не пей ты до вечера, – тихо сказал Капитан, глядя на клоуна.

Классик стоял потупившись, сцепив перед собой длинные худые пальцы, и Гурову казалось, что слышно, как они хрустят.

– Зачем так, Алеша? – бормотал Классик. – Зачем? Я не совсем конченый, понимаю…

– Верю. Пошли готовиться и работать, – Колесников широко раздвинул руки и начал теснить артистов к дверям. – Все разговоры после вечернего представления.

Гуров отметил, что никто, кроме жены Жукова Матильды, на него, сидевшего в директорском кресле, не посмотрел, что в принципе было противоестественно. Теперь сыщик и Колесников остались в кабинете одни. Гость пил чай и ел торт, хозяин стоял у окна и водил пальцем по запотевшему стеклу.

Зачем майор пришел в цирк? Новой информации поступить не могло, а в материалах, которые прочитал Гуров утром, ничего конкретного не было. Я давил на него в отношении цирка, но майор уперся, потом передумал и пришел. Он мог заявиться сюда от безысходности, больше идти некуда, решил вернуться «к печке». В коридоре, в нескольких шагах от комнаты Рогожина, майор столкнулся с убийцей. Встретились люди, поздоровались и разошлись. Преступник понял, что чем-то выдал себя и молниеносно нанес удар. Чем выдал? Что-либо нес в руках? Абсурд! Совершал какое-то действие? Что он мог делать криминального в нескольких шагах от комнаты медведя? Неправдоподобно. Да, майора убили на этом месте, но убийца мог находиться непосредственно у дверей комнаты или даже выходить из нее. Но это не криминал. А если человек вышел от Рогожина, встретился с Фрищенко, и последний что-то спросил? Майор мог заподозрить человека, еще находясь в своем кабинете, отправился проверить свои подозрения, столкнулся с преступником и задал какой-то вопрос. Он мог быть случайным, ничего не значащим для майора, но страшным для преступника. Тот решил, что разоблачен, и ударил.