Страница 8 из 16
К юго-западу от Баррингтона расположен остров Чарльза. С ним связана история, которую мне довольно давно рассказал судовой приятель, хорошо осведомленный о подробностях заморской жизни.
Во время успешного выступления испанских провинций против своей матери Испании на стороне Перу сражался некий авантюрист, креол по происхождению, выходец с острова Куба. Благодаря личной храбрости и некоторому везению он добился довольно высокого чина в патриотической армии. По окончании войны в Перу многие отважные джентльмены оказались достаточно свободными и независимыми, но, как говорится, без гроша в кармане. Другими словами, государство не располагало необходимыми средствами для того, чтобы расплатиться с войсками. Наш креол, чье имя я успел позабыть, вызвался получить свое вознаграждение в виде надела земли. Посему было сказано, что он волен сделать выбор на Энкантадас, которые тогда, как, впрочем, и в наши дни, относились к Перу.
Без лишних слов старый солдат садится на корабль, объезжает все острова, возвращается в Кальяо и заявляет, что согласен на остров Чарльза. Мало того, он просит, чтобы в контракт на право владения было включено условие, по которому остров отныне не только становится его неоспоримой собственностью, но и навсегда отделяется от Перу, как само Перу от Испании. Короче говоря, этот авантюрист фактически производит себя в ранг Верховного правителя острова, стоящего на одном уровне с кровными, державными принцами нашей планеты.[3] Затем он издает прокламацию, приглашающую всех желающих стать подданными его еще необитаемого королевства. Откликнулось около восьмидесяти душ-мужчин и женщин. Снабженные своим предводителем всем необходимым снаряжением и орудиями труда, прихватив несколько голов крупного рогатого скота и коз, они отправились морем, чтобы заселить обещанную землю. Последним на борт корабля перед самым отплытием прибыл креол в сопровождении, как ни странно говорить об этом, вымуштрованного кавалерийского эскадрона — своры огромных псов весьма зловещего вида. Последние, как было всеми замечено, отказали иммигрантам в каком-либо общении во время перехода и жались к ногам своего господина на возвышенной корме корабля наподобие аристократической свиты, бросая презрительные взгляды на толпу, недостойную внимания и теснившуюся под ними (точно так гарнизонные солдаты с высоты крепостного вала разглядывают посрамленных граждан завоеванного города, которых отныне они поставлены держать в повиновении).
Остров Чарльза не только напоминает остров Баррингтон, будучи пригодным для заселения более чем остальные острова архипелага, но и вдвое превосходит его по площади. Он имеет длину по окружности около сорока — пятидесяти миль.
Благополучно высадившись на берег, компания приступила к строительству столичного города под руководством своего хозяина и покровителя. Они добились значительных успехов по части возведения стен и выкладки полов из туфа, которые обильно присыпали золой. На холмах, менее лысых, чем остальные, они начали пасти скот; и козлы, предприимчивые от природы, занялись обследованием самых заброшенных уголков острова в поисках скудного пропитания, которое составляла высокая местная трава. В то же время обилие рыбы и черепах удовлетворяло нужду в продовольствии самих иммигрантов.
Беспорядки, в общем-то происходящие во всех вновь осваиваемых областях, в данном случае возникали из-за исключительного своенравия некоторых пилигримов. В конце концов его величество был вынужден ввести военное положение, заняться охотой на своих мятежных подданных и пристрелить некоторых из них собственной рукой, потому что те посмели тайно удалиться на поселение в глубь острова, откуда крадучись выходили по ночам, чтобы по-воровски, на цыпочках бродить до утра под стенами туфового дворца. Следует заметить, что до принятия таких крутых мер среди мужской части населения были тщательно отобраны люди, составившие пешую гвардию, которая, однако, находилась в подчинении собачьих кавалергардов. Можно себе представить состояние внутриполитических дел этой несчастной страны, если принять во внимание, что всякий, кто не попал в число гвардейцев, рассматривался как самый злоумышленный заговорщик и низкий предатель. Вскоре, по молчаливому согласию сторон, смертная казнь была все же упразднена благодаря своевременному осмыслению того обстоятельства, при котором король Нимрод остался бы почти без дичи либо вовсе ее лишился, позволь он охотничьим приемам отправления правосудия свободно распространиться среди подданных. В результате людская часть телохранителей была распущена и приставлена к работе по обработке земли и выращиванию картофеля, от регулярной же армии сохранился только собачий полк. Псы, как мне рассказали, обладали удивительно злобным нравом, но, пройдя в прошлом суровую школу, верно служили своему хозяину. Теперь наш креол прохаживался по стране вооруженный до зубов и в окружении янычар, ужасающий лай которых заменял солдатские штыки, применяемые для пресечения всяких попыток поднять мятеж или восстание.
Однако его величество начала сильно беспокоить численность населения, сократившаяся в результате всего происшедшего и невосполняемая за счет добровольных матримониальных наборов. Но так или иначе население должно увеличиваться. Время от времени иностранные китобои заходили на остров Чарльза, чтобы пополнить запасы продовольствия и пресной воды и, кстати, полюбоваться бесхитростными пейзажами. Его величество не преминул обложить капитанов портовыми сборами, что немало способствовало росту его благосостояния. Теперь же в голове креола зрели еще и другие планы. Владея искусством коварства, он изредка обхаживал некоторых гостей, увещевая их дезертировать со своих судов, чтобы затем встать под его знамена. Обнаружив пропажу, капитаны умоляли разрешить поиски, на что его величество, хорошенько припрятав беглецов, охотно соглашался. В результате правонарушители, естественно, никогда не отыскивались, и корабли уходили в море без них.
Таким образом, благодаря двуличной политике этого ловкого монарха некоторые иностранные державы недосчитались подданных, зато число его людей значительно возросло. Он особенно холил и лелеял этих ренегатов-иностранцев. Но, увы, сколь тщетны попытки честолюбивых принцев осуществить далеко идущие планы и сколь непрочен кичливый ореол славы! Будто преторианцы чужеземного происхождения, необдуманно внедренные в римское государство и тем более необдуманно сделанные фаворитами императора, который вскоре был ими же оскорблен и сброшен с престола, эти матросы, ставшие вне закона, с помощью бывших гвардейцев и остального населения подняли буйный мятеж и отказались повиноваться своему господину. Он выступил против них со всеми псами одновременно. Тут же, на пляже, разыгралась смертельная битва. Она продолжалась около трех часов — собаки сражались с завидной храбростью, а моряки не уступали им в решимости добиться победы. На поле боя остались лежать мертвыми трое матросов и тринадцать псов, а сам король обратился в бегство с остатками собачьего полка. Враг преследовал их по пятам, забрасывая камнями, пока не загнал в непролазную чащу посреди острова. Прекратив погоню, победители вернулись в деревню на берег моря, проломили днища у бочек со спиртным и провозгласили республику. Павшие в бою были преданы земле со всеми подобающими воинскими почестями, а дохлые псы с позором полетели в море. В конце концов под воздействием суровых обстоятельств беглый король спустился с холмов и предложил начать мирные переговоры. Мятежники отказали ему во всем, кроме сдачи на условиях безоговорочной капитуляции. Соответственно следующее же судно, навестившее остров, унесло развенчанную королевскую особу в Перу.
История властителя с острова Чарльза наглядно показывает, насколько трудно колонизировать голые острова с такими беспринципными пилигримами.
Ссыльный же монарх, задумчиво погруженный теперь в занятия сельским хозяйством на территории Перу, чье правительство предоставило ему безопасное политическое убежище, еще долгое время следил за каждым прибывшим с Энкантадас, надеясь услышать вести о падении республики и мольбы населения о возвращении законного правителя. Он не сомневался, что этот несчастный эксперимент с республикой должен скоро лопнуть. Но не тут-то было — инсургенты избрали такой тип демократии, который не походил ни на греческий, ни на римский, ни на американский. В сущности то была вовсе не демократия, а постоянно действующая бунтократия, которая процветала, избрав своим единственным законом беззаконие. Вскоре ряды бунтовщиков просто раздулись от притока всякого рода мерзавцев, бежавших теперь с любого корабля, прибывающего на остров, тем более что дезертирам предлагались всевозможные завлекательные приманки. Остров Чарльза был объявлен политическим убежищем для угнетенных всех флотов мира. Каждый удравший матрос превозносился до небес как страдалец за дело свободы и немедленно принимался в число оборванных граждан этой вселенской нации. Напрасно капитаны пытались вернуть скрывающихся моряков. За каждого из них новые соотечественники были только рады навешать любое количество фонарей под глазом кому угодно. Следует отметить, что при всей малочисленности местной артиллерии с их крепкими кулаками нельзя было не считаться. Наконец, дела зашли настолько далеко, что ни одно судно, мало-мальски знакомое с обычаями этой страны, не осмеливалось приближаться к ее пределам, какой бы сильной ни была нужда в провианте. Остров сделался анафемой, морской Альзатией, неприступным убежищем всевозможных сорвиголов, которые во имя свободы творили все, что им только заблагорассудится. Их количество постоянно колебалось. Моряки, дезертировавшие на другие острова или удравшие с судов на шлюпках, толпами правили к острову Чарльза, словно к родному дому; одновременно толпы других, кому надоела островная жизнь, время от времени переправлялись на соседние острова и там, прикинувшись перед неискушенными капитанами жертвами кораблекрушения, частенько умудрялись наняться на суда, отходящие на континент, не отказываясь по прибытии туда от небольшой суммы, предлагаемой им из сострадания.
Note3
Американские испанцы давно выработали обычай делать подарки в виде островов заслуженным индивидуумам. Например, Хуан Фернандес — известный навигатор, заполучил в собственность остров, носящий его имя, и в течение нескольких лет прожил там до прихода Селькирка. Однако существует мнение, что на самом деле он постепенно заработал на острове белую горячку, так как по прошествии времени вернулся на континент и сделался обыкновенным болтливым парикмахером в Лиме.