Охота на лис

Впрочем, это ее совсем не удивляло. Какого мужчину не утомили бы придурковатая, сидевшая на транквилизаторах тощая тетка и ее ублюдки? Тем не менее подобный расклад заставил Беллу держаться настороже. Дети представляли собой забитых маленьких клонов своей матери — белокурые, голубоглазые, постоянно копошащиеся в грязи под фургоном Лиса, пока мать бесцельно бродит от автобуса к автобусу с протянутой рукой и просит чего-нибудь такого, что позволит ей отключиться. Белла частенько задавалась вопросом, а не угощает ли она и своих деток таблетками, чтобы они были послушнее, и делала вывод, что подобное, видимо, случается нередко, так как дети были какие-то неестественно тихие.

Ну конечно, ей было их жалко. Белла иногда называла себя социальным работником, так как они с дочерьми привлекали бродяг и бездомных повсюду, где бы ни остановились. Одной из причин такой притягательности для бродяг был телевизор, работавший на батарейках, да и хлебосольный разбитной характер самой Беллы. Но когда она в первый раз отправила своих девчонок знакомиться с ребятами Лиса, те тут же нырнули под фургон и были таковы.

Как-то она попыталась разговорить женщину, предложив ей вместе покурить, однако и эта попытка завязать общение потерпела неудачу. Ответом на все вопросы было молчание и полнейшее отсутствие интереса, за исключением тоскливого согласия, высказанного по поводу слов Беллы о сложностях, возникающих с обучением детей во время путешествий.

— Вулфи очень нравятся библиотеки, — сказала тощая баба так, словно Белле следовало догадаться, о ком она ведет речь.

— А кто из них Вулфи?

— Тот, который похож на отца… который поумнее… — ответила она и отправилась на поиски спасительных таблеток.

Проблема образования и воспитания возникла вновь вечером в понедельник, когда на полянке перед розово-лиловым автофургоном Беллы расположились многие участники празднества.

— Я завязала бы со всем этим завтра же, — произнесла она мечтательно, глядя на усеянное звездами небо и на луну над водой. — Нужно только, чтобы кто-то дал мне домик с садиком, и не посреди какого-нибудь чертового зачумленного города, полного всяких кретинов. Где-нибудь неподалеку отсюда вполне подойдет… миленькое местечко, где мои дочурки могли бы ходить в школу и где бы им не дурили головы будущие уголовники… Вот и все, что мне надо.

— Они ведь такие милые девчушки, Белла, — произнес рядом мечтательный голос. — И стоит тебе только отвернуться, им так задурят головы, что потом всю жизнь придется расхлебывать.

— Конечно, да разве ж я не знаю?! Но могу поклясться, что собственными руками оторву член любому мужчину, который попытается к ним подойти.

От фургона донесся приглушенный смех, там в тени стоял Лис.

— К тому времени будет уже поздно, — пробормотал он. — Меры нужно принимать уже сейчас. Профилактика всегда предпочтительнее лечения.

— Какие же меры?

Лис вышел из тени, и его высокая фигура нависла надлежащей на траве Беллой, закрыв от нее диск луны.

— Просто предъяви претензии на землю, которая никому не принадлежит, и построй на этой земле свой дом.

Она, прищурившись, взглянула на него.

— Что, черт возьми, ты несешь?

Зубы Лиса сверкнули в широкой улыбке.

— Я говорю о том, как сорвать джек-пот, — ответил он.

Глава 3

Лоуэр-Крофт, ферма Кумб,

Херефорд, 28 августа 2001 г.

Это произошло двадцать восемь лет назад, но уже для того времени было весьма необычно: Нэнси Смит родилась не в роддоме, а в спальне матери, и отнюдь не потому, что у ее матери были какие-то особые, слишком передовые, взгляды относительно права женщины рожать дома. Психически неуравновешенный и неуправляемый подросток, Элизабет Локайер-Фокс морила себя голодом в течение первых шести месяцев беременности, пытаясь таким образом избавиться от инкуба, поселившегося у нее во чреве, а когда все ее старания ни к чему не привели, она сбежала из школы-интерната домой к матери и потребовала, чтобы та спасла ее от напасти. Кто женится на ней, если у нее на шее будет висеть ребенок?

В то время вопрос был не лишен смысла, и семья сомкнула ряды, чтобы спасти ее репутацию. Локайер-Фоксы принадлежали к числу уважаемых офицерских семейств. Ее члены отличились на многих фронтах, от Крымской войны до войны в Корее. Аборт исключался, так как Элизабет сообщила о своей проблеме слишком поздно, и единственным вариантом в подобной ситуации, когда необходимо было избежать статуса матери-одиночки незаконнорожденного ребенка, оставалось усыновление. Сейчас это может показаться наивным, не менее наивным, наверное, оно было и тогда, в 1973 году, когда движение за права женщин уже пользовалось значительным авторитетом. Тем не менее «достойный» брак представлялся членам семейства Локайер-Фокс единственным возможным решением проблем неуправляемой дочери. Они рассчитывали на то, что стоит ей завести нормальную семью, как она научится быть ответственной женой и матерью.

Сошлись на версии, что Элизабет больна сильным воспалением гланд. Когда стало ясно, что болезнь достаточна серьезна и к тому же заразна настолько, что потребовался трехмесячный карантин, все друзья и знакомые родителей Элизабет поспешили выразить сочувствие. Правда, довольно умеренное, так как никто из них особого расположения к детям Локайер-Фоксов не питал. Для всех остальных — арендаторов и рабочих в поместье Локайер-Фоксов — Элизабет демонстрировала свой уже ставший привычным необузданный характер. По ночам она срывалась с «привязи», на которой держала ее мать, и отправлялась пьянствовать и трахаться до полного отупения, ни на мгновение не задумываясь о том, какой вред может причинить плоду. Если его все равно заберут, с какой стати она должна о нем заботиться? Единственное, чего она хотела, было как можно скорее от него избавиться, и чем грубее был секс, которым она занималась, тем больше, как ей казалось, была вероятность выкидыша.

Врач и акушерка хранил и полное молчание, и в положенный срок на свет появился на удивление здоровый ребенок. В конце послеродового периода Элизабет, ставшую благодаря бледности и хрупкости в каком-то смысле еще более привлекательной, отправили в Лондон для завершения образования. Там она познакомилась с сыном баронета, который нашел ее слегка болезненный вид и необычную слезливость особенно притягательными, и их знакомство завершилось бракосочетанием.

Что касается Нэнси, ее пребывание в Шенстед-Мэнор было весьма кратковременным. По прошествии всего нескольких часов после родов ее через агентство по усыновлениям передали бездетной супружеской паре, проживавшей на одной херефордской ферме. Истинное происхождение девочки приемным родителям так и осталось неизвестным, да, собственно, оно их и не очень интересовало. Смиты были добрыми людьми, обожавшими ребенка, которого даровала им судьба. Они никогда не скрывали сам факт удочерения и объясняли все лучшие качества девочки — в основном несомненную одаренность, благодаря которой она поступила в Оксфорд — хорошей наследственностью и бесспорными достоинствами ее настоящих родителей.

Нэнси же, напротив, все приписывала своему положению единственного ребенка в семье, удивительной щедрости и вниманию, которые проявили к ней приемные родители, их стремлению дать ей хорошее образование и постоянной поддержке всех ее начинаний и устремлений. Она почти никогда не задумывалась о наследственности. Уверенная в неизменной любви и привязанности к ней двух добрейших людей, Нэнси попросту не видела смысла в пустых фантазиях о женщине, когда-то бросившей ее на произвол судьбы. Кем бы она ни была, то, что произошло с ней, тысячи и тысячи раз происходило с женщинами раньше и будет происходить и впредь. Случайная беременность… Нежеланный ребенок… В жизни ее не было места для такой матери.

Или, точнее, не было бы, если бы не настойчивый поверенный, отыскавший Нэнси у Смитов в Херефорде через агентство по усыновлениям. Не получив ответа на несколько писем, он лично отправился к Смитам, и судьбе было угодно, чтобы, постучавшись в дверь фермы, он обнаружил Нэнси дома. В тот день она как раз приехала навестить своих приемных родителей.