Страница 1 из 71
ВЕТЕР
(Морские повести советских писателей)
Глазами очевидца
Человечество всегда с мучительным интересом относилось к своему началу, своим истокам. Поэтому, наверное, так внимательны мы к феномену первого шага, предваряющего долгий и трудный путь. Поэтому, наверное, так притягателен для нас момент, когда рубят последний канат, связующий новорожденный корабль с землей, миг, когда закачается он на первой из длинной вереницы отведенных ему судьбой волн.
Собранные под одной обложкой четыре повести о русских моряках периода первой мировой войны, революции и гражданской войны различны по многим параметрам. Объединяет их то, что все они — о начале, о тех, кто был в числе первых. О рождении человека новой социалистической эпохи, эпохи революционного преобразования мира в одной профессиональной сфере — военном морском флоте. Это повести, в которых так или иначе изображено возникновение того «человеческого фактора», который составит славу и гордость Советских Военно-Морских Сил.
В этих повестях нет приглаженности, идеализации. Писатели-маринисты, представленные в сборнике, будучи очевидцами революционных преобразований на флоте, меньше всего старались дать бестеневую картину происходящего. И «Подводники», и «Ветер», и «Река», и «Черное море» — это повести о «кристаллизации», о том, как из сомнений и колебаний, из слабости и силы, из старого, отживающего возникает поколение людей, которым суждено было начать новое время.
Героям названных повестей, кроме цепей, действительно, терять было нечего, но им было от чего избавляться, что преодолевать в своих душах, родившихся в прошлом, а предназначенных историей для будущего!
Сборник открывается повестью А. С. Новикова-Прибоя (1877–1944), крупнейшего советского мариниста, жизнь и творчество которого неразрывно связаны с флотом. Писатель стал широко известен после появления эпопеи «Цусима» (1932). Баталер Новиков после выхода из тюрьмы, в которую попал по обвинению в революционной деятельности, был списан с крейсера «Минин» и переведен на броненосец «Орел». На борту «Орла» участвовал в Цусимском походе Второй Тихоокеанской эскадры.
«Цусима» открыла для многомиллионной читательской массы и другие произведения А. С. Новикова-Прибоя, к числу которых принадлежит повесть «Подводники». К ней могут быть отнесены слова известного исследователя русской и советской маринистики В. П. Вильчинского: «…значительная часть рассказов Новикова-Прибоя, написанных после революции, оценивала исторические события прошлого глазами современника, с позиций достигнутого в социалистической революции»[1].
В «Подводниках» найдем мы удивительно точно, до мельчайших подробностей изображенный быт, службу дореволюционного матроса. Кажется, что внимательно прочитав повесть, можно составить чертеж подводной лодки «Мурена», узнать расположение ее отсеков, постов, работу машин и механизмов, научиться готовить к боевой работе торпедный аппарат, ощутить, как «пахнет резиной, перегаром соляра», как «едкие газы пробираются в легкие», услышать звуки сменяющих друг друга дизелей и электромоторов. И эта достоверность детали, факта, подробности превращает читателя в очевидца. Но не это главное в повести. В центре внимания автора люди, матросы, которым через год-два предстоит столкнуться с революцией.
Молодой матрос Семен Власов, ищущий точку приложения сил своих, ищущий точку опоры в страшном мире службы подводника, участвующий в войне, цели которой ему непонятны, уходящий ради этих целей во враждебную морскую пучину, — герой повести. Повести о выборе пути, о наступающем прозрении…
И в то же время это повесть о тех, кто ускорял, кто готовил «самоопределения» многих людей. О большевике, об агитаторе. И хотя в тексте «Подводников» мы ни разу не встретим указания на партийную принадлежность радиста Зобова — «беспроволочного», как называет его команда, — с каждым новым упоминанием о нем все понятнее, кто этот «несуразный с виду человек». «Прошлое его — темно. В настоящем — недовольный человек, который все подвергает злой критике… И вообще он продувная бестия. Он редко пьет водку и не заводит знакомства с женщинами, а все-таки куда-то ходит. Куда? Никто не знает. Занимается какими-то таинственными делами». Таким видит Зобова герой повести.
Зобов направляет, придает осмысленность глухому еще, но растущему недовольству матросов. Оно проявляется по-разному. Это и гул раздраженных голосов, с трудом сдерживаемый гнев: «Эх, сговориться бы и громыхнуть по головам заправилов! Да так громыхнуть, чтобы вся земля загудела!.. К этому все идет. Только это будет похлеще, чем в пятом году; с испугу сам дьявол начнет молитвы творить…» Это и злой анекдот о том, как устроил царь смотр кораблю какому-то. А напоследок спросил, что это означает — двуглавый орел? Нашелся один кочегар — ответил: «Урод, ваше императорское величество!» Это и многое другое… Зобов настоящий, умелый агитатор. Нет у него пресной и скучной назидательности. Его речи злы, диалектичны и целенаправленны.
При всей принципиальной «бытописательности» «Подводников» в ней, на наш взгляд, есть две сцены, исполненные высокой символики.
Первая — посещение царем «Мурены»: «Я мельком наблюдаю за радиотелеграфистом Зобовым. Большой, он напряженно смотрит на царя сверху вниз, смотрит, как судья на преступника. Встречаются их взгляды. Это какая-то безмолвная схватка глазами… Царь не выдержал и недовольно отвернулся». В сцене этой — каждое слово, каждый жест получают гораздо большую смысловую нагрузку, чем обычно, становятся символическими, значимыми. По сути, мы видим модель грядущей схватки народа с царизмом, своеобразную репетицию, финал которой известен — «царь не выдержал».
Вторая — десять моряков в отсеке погребенной глубоко под водой подлодки «Мурены». Десять человек в задраенном отсеке: «…девяносто восемь футов. Над нами целая гора воды. Сидим крепко в проклятой западне. За перегородкой — тридцать с лишним трупов наших товарищей. Очередь за нами…» И вновь перед нами сцена-символ. Кто отыщет выход? Не выдерживает религиозно настроенный матрос Митрошкин, не приходит помощь «сверху» (спасательное судно, вышедшее на помощь, не успевает). Выход нашел Зобов, он организовал собратий по несчастью, показал им путь к спасению. И не случайно, что именно к Зобову влечет героя повести: «Я знаю грандиозные замыслы Зобова, понимаю его… Я откликаюсь: „Дружба! Мне с тобой по пути — одним курсом…“» В этом — самая большая победа Зобова из «Подводников» и тысяч других зобовых: за ними пошли люди!
Повесть «Ветер» написана Б. А. Лавреневым (1891–1959) в 1924 году. По сути, именно она открыла писателю дверь в большую литературу, хотя творческая деятельность Б. Лавренева началась гораздо раньше. В «Автобиографии» он напишет: «Поэтическое вдохновение хлынуло из меня неудержимым потоком в первый год студенчества». К весне 1911 года относятся первые газетные публикации стихов Лавренева. Но не только поэтические опыты предваряли «Ветер» и «Сорок первый». «О народе на войне и о подлинном лице этой подлой войны мне хотелось рассказать, и весной 1916 года я написал вещь, которую считаю подлинным началом моего писательского пути — рассказ „Гала-Петер“», — скажет Б. Лавренев в той же «Автобиографии».
Подобно А. С. Новикову-Прибою, Б. А. Лавренев был активным участником тех событий, которые он изобразил в своих произведениях. В июне 1918 года вступил он в Красную Армию, участвовал в боях на Украине и в Крыму. В девятнадцатом в боях по ликвидации банд атамана Зеленого был ранен и отправлен в Ташкент. За время, проведенное в Средней Азии, и были написаны «Ветер», «Сорок первый», «Звездный цвет».
«Ветер» вызвал противоречивые оценки критики. Автора повести обвиняли в апологии анархии, а само произведение превратили в образец вредной романтизации стихийного начала революции. Между тем внимательное и непредубежденное прочтение повести позволяет отчетливо увидеть, что идея ее, смысл как раз в отрицании индивидуализма, партизанщины, стихии. Реалистическое, неприукрашенное изображение тех, кто делал революцию вместе с большевиками, тех, кто не нуждается в идеализации, — достоинство и несомненная заслуга повести Б. Лавренева.
1
Вильчинский В. П. Советские писатели маринисты. — Л., 1979. — С. 154.