Страница 73 из 90
На 2-й. Получила я от принцессы, когда [она] приняла титул великой княгини, 10 000 [рублей]; да перед рождением принцессы Екатерины пожаловала мне 30 000, и оные деньги браты из Соляной конторы. И после изволила мне жаловать в разныя числа по тысяче, по две и по три; а куда оная мною сумма употреблена, об оном объявляю: жениху своему отдала 35 000 для положения в Дрезден в банк, да 12 000 зятю Миниху, да 10 000 рублев и 4000 червонных остались в моей комнате, а больше оной суммы из других мест ни откуда денег я не получала, как выше от меня показано. Да и по взятии герцога Курляндскаго дано от принцессы фельдмаршалу Миниху 100 000, обер-маршалу 80 000; да в то ж время, как приняла титул великой княгини, гехеймрату (тайному советнику. — И. К.) Миниху 20 000, Анне Юшковой 6000, Авдотье Андреевой 4000, а из какой суммы — заподлинно не знаю, а больше разумею, что из соляной суммы. Да изволила ж посылывать принцесса по церквам от 500 и до 1000 [рублей], а сколько оных дач было, не знаю. А как принашивались из Соляной конторы деньги, были в ведении за замком у самой принцессы, и больше онаго расходу не знаю.
На 3-й. В чужие край денег мною никуда не переваживано, кроме тех, о которых показала во 2-м пункте, что отдала жениху своему 35 000.
На 4-й. Графу Линару от принцессы дано: на покупку разных товаров 20 000, да я его ж подарила алмазными пряжками, которыя ценою стоили 2000 рублев, а для сохранения денег, алмазов и других вещей в России никому не отдавала.
На 5-й. Тайных советов, предприятиев и умыслов я ни с кем не имела, токмо штатской советник Темирязев приходил ко мне в октябре месяце и объявил мне: покойная государыня Анна Иоанновна изволила сделать тестамент о наследствии российской короны на одного сына принцессина. А о дочерях в том тестаменте о наследствии не упомянуто; надобно-де, не упущая ныне времени, делать, чтоб и дочери по брате были наследницами российской короны. И об оном сказав мне, пошел от меня, и о вышеписанных словах его я принцессе сказала, на которые мои слова изволила сказать, что я об оном знаю: говорил мне прежде Михаил Головкин. И спустя неделю оный же Темирязев приходил ко мне в другоряд и спрашивал, сказывала ли я о его словах принцессе, и я сказала, что докладывала. И в то время принцесса его у меня зашла и, взяв его от меня, пошла в покой к принцессе Екатерине, и что там говорили, того я не слыхала; токмо мне изволила сказывать принцесса, что оной Темирязев о том наследстве ей говорил. О утверждении ж в наследстве дочерей подано было письменно от Остермана и Головкина, а в какой силе, об оном я не знаю, для того, что при мне не читано, а ведали об оном архиерей новогородский и князь Алексей Михайлович Черкасский. И пропустя некоторое время, оный архиерей меня спрашивал: об оном знаю ли я, на что я ему сказала, что ведаю, а о других ни о ком не знаю, ведали ль или нет. А других предприятий ни с кем не советовала и ни о каких не знаю.
На 6-й. Привезенные из Шлюсенбурха (Шлиссельбурга. — И. К.) пожитки бывшего герцога Курляндскаго майором Вульфратом и полковником Манштейном внесены в комнату к принцессе и открываны сундуки при мне и при других девушках камердинером Гранкиным и лакеями, и из оных пожитков никому ничего не давано, токмо принцесса взяла к себе все алмазы, и те алмазы выломав, положила к прежним алмазам к государыниным вместе; а золото и червонных 10 000, из оных пожаловала мне 4000 червонных, о которых я объявила выше, что остались в моей комнате, а прочие употреблены на оклады св[ятых] икон. А о золоте мною же показано, в бауле моржовом положенной сейф; а деньги рублевой монеты отданы Андрею Ивановичу Ушакову на дачу жалованья служителям герцога Курляндского, а сколько тех денег было, не знаю. А которое было привезено платье, оставила у себя (а кому что давано из онаго платья, о том не знаю), только по церквам давано на ризы и девкам, который отдаваны замуж».
Императрица этими объяснениями не удовлетворилась. Следователи стали трясти оставшихся в Петербурге служителей принцессы, и 22 декабря поручик гвардии Суворов прискакал в Дерпт с новыми вопросами. Вновь подруге Анны Леопольдовны приходилось вспоминать про ту или иную вещь, упомянутую камер-медхенами и прочим персоналом. Избавляя читателя от подробных описаний давно исчезнувших вещиц и перечня людей, через чьи руки они проходили, можно сказать только, что правительница и в самом деле любила одарять приближенных — платьем, деньгами, вещами — и щедро награждала за заслуги. Но ни она, ни фрейлина Юлиана не пытались каким-либо образом перевести капиталы и ценности за границу — они явно не собирались спасаться бегством.
Еще, пожалуй, можно отметить стремление принцессы переделать по своему вкусу украшения, доставшиеся ей от императрицы и Бирона. Правительница Российской империи с увлечением выковыривала драгоценные камни из оправ и отдавала их ювелирам. «Видела я, что алмазы ломали из часов, из трясил[48] и из перстней… и как выломают алмазы, тогда принцесса к себе изволила брать», — показывала камер-медхен София. Она же говорила, как Анна с подругами «бывшаго регента и детей его с платья позументы спарывали и выжигали, а из выжиги[49] делали шандалы и к уборному столу коробки, и всё осталось на том уборном столе, а сколько тех вещей сделано числом, того сказать не упомню, а не выжженный споротый позумент остался в коробке под кроватью фрейлинской, в спальне, а со скольких кафтанов того позументу спорото и сколько весом — того не знаю».
Документы следствия над «павшими персонами», наполненные упоминаниями о подобных «мелочах» (имея в виду не ценность вещей, а обыденность происходившего), показывают не только нравы главных действующих лиц. За ними вырисовывается картина придворного мира как своего рода распределителя, где милость высокопоставленной особы конвертировалась в материальные ценности, которые по стоимости могли существенно превышать официальное жалованье их получателя. Таким путем обеспечивалась верность слуг, решались служебные дела и формировались придворные «партии».
При новом допросе Менгденша «в пополнении» рассказала: «…алмазных вещей ломано самою принцессою, при котором и я была, и Юшкова: бывшаго регента бриллиантовую шпагу, тряселки, складни старыя и другия многия вещи ломаны, которых порознь сказать не упомню, при котором был и обер-гофмейстер граф Миних и другия тутошные девицы, и оные алмазы выломав, положила сама принцесса к прежним алмазам, в черепаховой доскан[50], в оправленный серебром, и оный доскан положен в красный шкаф, который был в почивальне». Прочее «ломанное золото и серебро» осталось у фрейлины: «…и то серебро употреблено в нижеупомянутые шандалы и в прочее, а из золота сделан стаканчик». Однако Юлиана настаивала, что не раздавала «алмазных и других вещей» жене фельдмаршала Миниха, своему жениху Динару и другим знатным персонам, тем более что сама Анна Леопольдовна охотно делала дорогие подарки (золотые табакерки, «алмазные вещи») ее матери, брату, сестре Якобине. А ей самой принцесса пожаловала «из старых четыре кафтана его, регента, обложенные позументом, да бывшаго принца Петра три кафтана, с которых я позумент спорола; 4 шандала, 6 тарелок, 2 коробки, и оное серебро осталось на столе в комнате моей»480.
Щедрость правительницы подверждает и список заказанных придворному гофкомиссару И. Либману дорогих изделий481. Брауншвейгская чета на допросе подтвердила, что ювелирные вещицы были изготовлены, и указала, кому из придворных или дипломатов они были подарены. Согласно подсчетам поставщика, принцесса осталась должна за сырье и работу мастеров 4681 рубль 10 копеек; принц Антон заказал изделий на 24 тысячи рублей, а заплатил только десять тысяч. Относительно самих вещей Анна Леопольдовна объявила, что подарила по бриллиантовой табакерке австрийскому посланнику Ботте и обер-гофмаршалу Левенвольде; «каменье и прочие вещи остались при дворце, а что меня принц подарил на рождение принцессы Екатерины трясилой бриллиантовой, из той трясилы сделан перстень, о котором известно ее и[мператорскому] в[еличеству]».
48
Трясило (от фр. tresse — плетеная тесьма, галун, коса) — здесь: женское головное украшение, скреплявшее прическу.
49
Выжига — слитки драгоценных металлов, полученные путем сжигания ткани с золотым шитьем или переплавки позолоченной оловянной посуды.
50
Доскан (искаж. доскань) — табакерка.