Анна Леопольдовна

Что чувствовала жарким июльским днем на этой ярмарке тщеславия юная Анна, «упакованная» в тяжелый роскошный роброн[13] с бриллиантами? Она уже не плакала, но едва ли была счастлива, хотя бы потому, что безмерно устала. В храме блестящий проповедник, вологодский епископ Амвросий произнес приличествующее ситуации слово (оно было переведено на латынь и напечатано), в котором вспомнил о славянском происхождении мекленбургских владетелей и высоком достоинстве матери невесты, а также провозгласил, что от этого брака «великая Отечеству воспоследует польза». (Правда, всего через два с небольшим года тот же архиерей назовет обвенчанных им Антона Ульриха и Анну Леопольдовну ночными совами и нетопырями, а само «приветственное слово» по указу Сената от 18 ноября 1743 года будет изъято из библиотек и у частных лиц и уничтожено.)

По окончании церемонии раздались пушечная пальба со стен Петропавловской крепости и с Адмиралтейской верфи и беглый огонь выстроившихся полков. Во дворце после череды витиеватых поздравлений в восемь часов вечера начался обед, а в десять часов открылся бал, продолжавшийся до полуночи. Из окон можно было наблюдать праздничную иллюминацию и ликование народа, на радость которому три фонтана били вином.

Только тогда императрица повела новобрачную в ее апартаменты, пожелав, чтобы за ними не следовал никто, помимо герцогини Курляндской, двух русских дам и жен послов тех стран, правители которых состояли в родственных отношениях с новоиспеченным супругом. Удостоившаяся этой чести леди Рондо рассказывала: «Когда мы пришли в апартаменты невесты, императрица пожелала, чтобы герцогиня (жена Бирона. — И. К.) и я раздели невесту; мы облачили ее в белую атласную ночную сорочку, отделанную тонкими брюссельскими кружевами, и затем нас послали за принцем. Он вошел с одним лишь герцогом Курляндским, одетый в домашний халат. Как только принц появился, императрица поцеловала обоих новобрачных и, простившись с ними самым нежным образом, отправилась в своей карете в летний дворец и приказала обер-гофмаршалу проводить меня домой, так как всё общество разъехалось, когда она увела невесту. Я добралась до дома около трех часов утра, едва живая от усталости»71.

Отдыхать долго не пришлось. На следующий день молодожены отправились обедать с императрицей в Летнем дворце. После обеда последовал переезд в Зимний дворец, куда вновь явились гости — «в новых, не в тех, что накануне, нарядах». На самой принцессе было платье с выпуклыми золотыми цветами по золотому полю, отделанное коричневой бахромой. Там их ждали ужин и бал, а через день — маскарад, представлявший собой, согласно описанию леди Рондо, чудесное зрелище: «Составились четыре так называемые кадрили из двенадцати дам каждая, не считая ведущего каждой кадрили. Первую кадриль вели новобрачные, одетые в оранжевые домино, маленькие шапочки того же цвета с серебряными кокардами; маленькие круглые жесткие плоеные воротники, отделанные кружевами, были завязаны лентами того же цвета. Все их двенадцать пар были одеты так же; среди них находились все иностранные министры со своими женами — представители государей, связанных родственными узами либо с принцем, либо с принцессой. Вторую кадриль вели принцесса Елизавета и принц Петр (Бирон. — И. К.), в зеленых домино и с золотыми кокардами; все их двенадцать пар были одеты так же. Третью кадриль возглавляли герцогиня Курляндская и граф Салтыков (родственник императрицы) в голубых домино и с розовыми с серебром кокардами. Четвертую кадриль вели дочь и младший сын герцогини, в розовых домино и с зелеными с серебром кокардами. Всё остальное общество было в костюмах, какие кто придумал. Ужин был подан в длинной галерее только участникам четырех кадрилей. Вокруг стола стояли скамейки, украшенные так, что выглядели подобно лугу; стол был устроен так же. И стол, и скамейки были покрыты мхом с воткнутыми в него цветами, как будто росли из него. И сам ужин, хотя и совершенно великолепный, подавался так, что всё выглядело словно на сельском празднике». Непринужденности обстановки могла помешать разве что массивная фигура императрицы, которая весь вечер одна прохаживалась без маски.

В субботу опять был обед — уже у новобрачных, на котором по старинному обычаю «молодые» прислуживали за столом; затем они вместе с гостями отправились в оперу. В воскресенье состоялся еще один маскарад в Летнем саду. Набережная Невы озарялась иллюминацией и фейерверками, в свете разноцветных огней по обеим сторонам от изображения ангела с миртовым венком стояли аллегорические женские фигуры, олицетворявшие Россию и Германию, под надписью «Бог соединяет их вместе». Ниже была изображена плывущая по волнам в раковине Венера, похожая, как уверяли очевидцы, на Анну Леопольдовну. Профессор Академии наук Якоб Штелин в оде на немецком языке прямо объяснил, кто на свете всех милее: «Прочь, Венера! Прочь с твоею красотою и славою! Пускай древность тобою веселится. То, что приятность принцессы Анны изъявляет, всю твою славу далеко превосходит».

Блестящее торжество являлось актом большой государственной политики, и молодые были лишь актерами — или даже статистами — этого действа. Уже не раз цитированная нами леди Рондо по-дамски подвела не слишком оптимистичный итог: «Все эти рауты были устроены для того, чтобы соединить вместе двух людей, которые, как мне кажется, от всего сердца ненавидят друг друга; по крайней мере, думается, это можно с уверенностью сказать в отношении принцессы: она обнаруживала весьма явно на протяжении всей недели празднеств и продолжает выказывать принцу полное презрение, когда находится не на глазах императрицы».

В заключение торжества 17 июля последовал указ Святейшего синода о поминовении на богослужениях его главных участников: «Понеже благоволением Божиим и соизволением всепресветлейшей, самодержавнейшей, великой государыни нашей, императрицы Анны Иоанновны всея России ее императорского величества вселюбезнейшая племянница, благоверная государыня принцесса Анна, законным браком с его светлостью принцем Антоном Улрихом, герцогом Брауншвейг-Люнебургским, сочеталась; того ради, по именному ее императорского величества указу, Святейший Правительствующий Синод приказали: всем ее императорского величества верным подданным вкупе за их высочества Господа Бога молить и во время Божественного священнослужения имена их высочеств, как в последующей форме изображено, воспоминать». Первой, как полагалось, надлежало упоминать об императрице, затем «о благоверной государыне цесаревне Елисавете Петровне, о благоверной государыне принцессе Анне и о супруге ея, о всей палате и воинстве их».

Таким образом, любимая племянница императрицы по-прежнему уступала по рангу красавице-цесаревне; супруг же ее даже не удостоился чести быть названным по имени (может, и к лучшему, поскольку не всякий провинциальный батюшка смог бы без ошибки выговорить немецкое имя и непривычный титул принца — а там недалеко и до греха в виде оскорбления величества). Молодой чете было четко указано ее место — будущих родителей наследника престола и не более того. Однако уже через год с небольшим для нашей героини настала другая жизнь, которая вознесла ее к самому трону.

Глава третья

РОДИТЕЛЬНИЦА ИМПЕРАТОРА, ИЛИ ПУТЬ К ТРОНУ

Меня держат только для родов.

Тяжелый 1740 год

Упомянутый выше академик Штелин в своей оде ясно обозначил цель брачного союза: «Светлейший дом, дай желанный росток!» Однако исполнить это пожелание оказалось не так-то просто — принцесса не беременела. Об этом сообщалось в депешах брауншвейгских дипломатов, а также о том, что принц Антон настолько проникся важностью стоявшей перед ним политической задачи, что даже заболел от усердия — и нуждался в «благотворных инструкциях» со стороны старших товарищей, чтобы «изрядно исполнять супружеские обязанности без ущерба здоровью»72.

13

Роброн (от фр. roberond — букв, круглое платье) — женское платье с очень широкой юбкой колоколообразной формы.