Страница 9 из 24
— Идем, идем, — кивнул Жеглов и сказал соседу: — А тебя, дружок, попрошу проводить нас к этому деятелю…
Подойдя к дому Шкандыбина, Жеглов остановился.
— Иди с Абреком вперед, — сказал он проводнику. — Пусть пес его облает хорошенько.
— Глеб Георгиевич, шутите? — укоризненно спросил Алимов. — Абрек на кого попало лаять не станет. Если бы его след вывел…
— Если бы след вывел, — нетерпеливо перебил Жеглов, — я бы Шкандыбина сам облаял получше твоего пса. Делай что говорят!
— Есть, — сказал проводник, поджав и без того тонкие сухие губы, пошел вперед, и по лицу его я видел, что он все равно поступит по-своему.
Абрек, войдя в комнату, заворчал и разок гавкнул, но сделано это было, по-моему, чисто формально, только чтобы команду проводника выполнить. Однако чернявый парень, развалившийся на кровати, покрытой лоскутным одеялом, отнесся к появлению огромной собаки иначе. Он сел и, глядя с опаской на пса, спросил нахально и в то же время трусливо:
— Чего надо? Кто такие?
Поскольку вместе с оперативниками в комнату вошел Воробьихин, вопрос его прозвучал фальшиво; парень, видно, сообразил это, сморщился, как от кислого, и сказал протяжно:
— Ну что вяжетесь? Нет за мной ничего, я в артели работаю…
— Одевайся, Шкандыбин, — тихо, зловеще сказал Жеглов. — Мы из МУРа…
— Вижу, что не из церкви. И чего вы ко мне липнете?
— Одевайся, тебе говорят, — еще тише сказал Жеглов, и я вдруг заметил, что сам испугался голоса своего шефа. Видимо, побоялся спорить и Шкандыбин — молча натянул штаны, обул щегольские сапоги гармошкой, взял со стула пиджак.
— А теперь скажи нам, друг ситный, где ружье, — спокойно предложил Жеглов.
— Нет у меня никакого ружья, — быстро ответил Шкандыбин. — Хоть весь дом обыщите!
— Обыщем, — пообещал Жеглов. — Но лучше сэкономь нам время — тебе же зачтется. Помоги, как говорится, следствию…
— Я сказал — нету. Ничего такого у меня в доме нет.
— Тараскин, присмотри за ним, — распорядился Жеглов. — А мы поищем…
Обыск еще продолжался, когда в комнату вошел Шесть-на-девять и молча положил перед Жегловым газету. Жеглов распорядился очистить стол, развернул на нем газету, и я увидел, что это старый номер «Вечерней Москвы» за второе сентября с дырочками от подшивки на полях. Жеглов погладил газету, спросил Шкандыбина равнодушно:
— «Вечернюю Москву» читаешь?
— На кой мне? — отозвался Шкандыбин. — Я папиросы курю.
— Понял, — сказал Жеглов, подошел к платяному шкафу, который я уже осматривал, и вытянул бельевой ящик. В ящике лежали рубашки, носки, майки. Жеглов, брезгливо оттопырив мизинец, вытащил их, достал из ящика застеленную на фанерном дне газету с грубо оторванным углом. — Сам газетку застилал или попросил кого?
— Сам, — сказал с удивлением Шкандыбин.
— Чудненько, — кивнул Жеглов, оглядел внимательно газету и, положив ее на стол, разгладил поверх «Вечерней Москвы». Я оторвался от этажерки, которую в это время осматривал, подошел к столу. Газета из ящика тоже была «Вечерней Москвой», а вглядевшись, я с удивлением обнаружил, что и она за второе сентября.
— Иди-ка сюда, Шкандыбин, смотри и слушай меня внимательно, — сказал Жеглов. — Вот эту газету я велел привезти мне из редакции еще до обыска, она за второе сентября. У тебя из ящика мы добываем такую же газету, гляди, гляди. Так?
— Так, — хмуро кивнул Шкандыбин.
— Вот и спрашивается: каким же макаром я так в цвет попал, а?
— Не знаю, — пожал плечами Шкандыбин.
— Ты вот что, мил друг, плечиком не дергай, когда тебя Жеглов спрашивает. Ты думай и отвечай по делу!
— Да я ей-богу не знаю! — взмолился Шкандыбин, и было видно, что ему и в самом деле невдомек, как такое могло случиться. Не понимал пока и я, к чему ведет Жеглов.
— Ну, не знаешь — сейчас узнаешь, — пообещал Жеглов и кивнул Грише: — Давай сюда конверт!
Шесть-на-девять протянул Жеглову конверт. Жеглов вынул из него неровный клок газетной бумаги.
— Видишь, бумажка эта была сильно смята, а потом разглажена, — сказал Жеглов. — Это мы ее разгладили. А до того, как мы ее разгладили, вот этот товарищ… — Жеглов показал на меня, — нашел ее в скомканном и слегка подпаленном виде под окном товарища Фирсова, тобою подстреленного…
Говоря все это, Жеглов примерял обрывок к верхней газете, к неровному ее краю. Когда наконец в одном месте обрывок аккуратно сошелся с краем, Жеглов довольно ухмыльнулся:
— Бумажечка скомканная — это пыж, дорогой мой гражданин Шкандыбин, пыж из твоего ружьишка, которое мы теперь несомненно разыщем. Погляди, полюбуйся, как бумажечка к твоей газете подходит — вот отсюда, с этого самого местечка, ты ее и оторвал, когда снаряжал свой поганый патрончик. Да не вышло — с МУРом, брат, шутки плохи!..
— Сколько скостят, если я ружье сам выдам? — глухо спросил Шкандыбин.
— А вот это уже мужской разговор. Я ж тебе с самого начала предлагал нам сэкономить время, — коротко всхохотнул Жеглов и уверенно закончил: — Треть, я думаю, скостят непременно, сам позабочусь!..
Стемнело совсем. За окном, не переставая, моросил мелкий слякотный дождик, в кабинете было холодно, у меня даже ноги замерзли, и, когда я сказал об этом, Жеглов рассмеялся: «Зато летом будет не жарко, с улицы раскаленной сюда вваливаешься, как в рай божий…» Это не слишком меня утешило, но отвлекаться было некогда — вызов следовал за вызовом, телефон звонил непрестанно.
— Я отлучусь ненадолго, — сказал Жеглов, одернул гимнастерку, причесался перед зеркалом, вделанным почему-то во внутреннюю дверцу сейфа, и испарился.
Не успели еще затихнуть его шаги в длинном коридоре, как зазвонил телефон.
Я снял трубку:
— Оперуполномоченный Шарапов слушает.
Докладывал дежурный из 37-го отделения:
— Явился к нам тут гражданин один, сам он строитель. Сегодня ремонтировали домишко на Воронцовской и в стене, под штукатуркой, как дранку вырвали, тайник обнаружился, а в нем банка стеклянная… Алло…
— Слушаю, слушаю, — торопливо сказал я.
— Двадцать золотых десяток захоронено, николаевских…
— Ну?..
— Напарник этого гражданина — он же первый банку и вытащил — дал ему пять червонцев и велел помалкивать. А остальное золотишко себе забрал. Какие будут указания?
— А какие указания? — удивился я. — Брать надо этого шкурника с поличным, и все дела…
— Есть! — сказал дежурный и положил трубку.
И вот тут-то меня взяло сомнение: сегодня я уже не раз имел случай убедиться, что некоторые вещи, которые выглядели бесспорными и очевидными, с точки зрения уголовного розыска оказывались не такими уж простыми и требовали решений, вовсе не обязательно вытекавших из житейского опыта. Я еще подумал, что дежурный 37-го отделения не первый, наверное, день в милиции, а счел нужным запросить указаний — значит, дело не представляется ему таким простым, как мне кажется… Я покряхтел немного и набрал номер нашего коммутатора, вызвал тридцать седьмое. Дежурный отозвался немедленно.
— Алло, — сказал я натужно и покашлял. — Это Шарапов из МУРа, насчет золотишка…
— Сей секунд выезжаем, — отрапортовал дежурный.
— А ты погоди, — сказал я. — Тут, может, с кондачка решать не стоит. Я, понимаешь, человек здесь новый…
— Да-а? — радостно удивился дежурный. — Вот и я тоже новый, вторую неделю всего-то и дежурю, таких дел еще не встречалось! И начальства никакого, как на грех, нету…
— Вот и погоди, — степенно сказал я. — А то мы с тобой еще наворотим, чего, может, не надо. Я сейчас посоветуюсь, не отходи…
Я положил трубку на стол и пошел в соседний кабинет к Тараскину, который только что вернулся из ресторана «Москва», где две подвыпившие компании схлестнулись между собой в просторном вестибюле. Сейчас он, набычившись, вел душеспасительную беседу с ярко размалеванной девицей, из-за которой весь сыр-бор разгорелся. Девица безутешно рыдала, а Тараскин строго отчитывал ее: