Страница 56 из 62
Однажды знакомая пригласила Розу в ресторан на день своего рождения. Было весело, танцевали под музыку. Выяснилось: здесь отмечают торжества небольшие компании молодоженов, бывают и перезревшие холостяки. В тот вечер и познакомилась Роза с Григорием Черноскуловым. Он легко подошел, неброско улыбнулся, пригласил на танец. Красотой, по ее мнению, он не выделялся. Обычный, средний парень, какие в прошлом вились около нее. Зато такого внимательного, ласкового и веселого она встретила, пожалуй, впервые. С ним было весело и хорошо. О своей жизни он поведал скупо: живет в городе Сосновке с матерью. Не женат — мать сварливая, со снохой не уживется. Работает снабженцем, в Приуральске бывает часто в командировках.
Позднее с удивлением и горечью она узнала, что Черноскулов вовсе не снабженец, а вор. Тогда же она решила забыть его навсегда. Иначе думал он. Отбыв положенный срок, приехал к ней. Увидев его, она растерялась от неожиданности, не успела захлопнуть дверь, и он, улыбаясь, шагнул в коридор…
Сергей два раза бывал с Черноскуловым у Розы, помнил адрес. И вот теперь, подавленный, он поднимался по крутой лестнице на пятый этаж. Дверь открыл Черноскулов. Столкнувшись лицом к лицу с Лоскутниковым, он не удивился и не обрадовался, заулыбался одними глазами, приговаривая:
— А-а, ты, Серж! Заходи, заходи. Я знал, что придешь, нюх у меня дальний. Куда мы друг без друга? Никуда.
Сергей холодно взглянул на Григория, молча прошел в комнату, сел к столу, накрытому вишневой скатертью. На столе возвышался графин, до половины наполненный водой.
— Ты чего такой пасмурный? — спросил Черноскулов. — Жизнь не ладится? Наладим. Запросто. Хочешь быть веселым? Сделаем. Весел тот, кто деньги не считает.
— Потом в колонию попадает, — вставил Лоскутников.
— На ошибках учатся, слыхал такое?
— Ошибки? Какие?
— Прошлого. Я все обмозговал. Ты мне позарез нужен. Я без тебя — машина без колес.
— Я прошлое похоронил! Понял? Хватит с меня! Хватит! Жить хочу и буду жить по-людски! Понял?!
С недобрым прищуром, не мигая, глядел Черноскулов в лицо Лоскутникову. И только сейчас начинал понимать, что утратил былую власть над Сергеем. Теперь Сергей раздражал и злил его, но Черноскулов умел сдерживать себя, хотя иногда взрывался, не желая уступать.
— Значит, жить хочешь, как все, по-людски? — выдавил Черноскулов. — Ну и живи. Тебя никто за шкирку не удерживает и не думает удерживать. Помоги только один раз и больше меня не увидишь, уеду. Без подстраховки не могу, риск большой.
— Разве подстраховка — пустой плевок? Разве за нее не дают срок?
— Сработаем чисто, не докопаются. И я сразу уеду.
— Не сговаривай, не сорвусь.
— Тогда зачем пришел? Зачем?!
— За деньгами! — выпалил Сергей.
— За какими?!
— За своими!
— Я тебе не должен!
— Не должен? Не ты ли вчера увел меня из ресторана? Не ты ли выудил из моего кармана червонцы, когда я уснул в сквере? Не ты?!
Надменная улыбка скользнула по лицу Черноскулова и тут же исчезла. Он не боялся Лоскутникова и не пытался понять, как он узнал правду.
— Хотя бы и я взял деньги. Ну и что? Кинешься в милицию? Беги заявляй! Там тебя ждут не дождутся. Так и поверят. Пустоголовый ты, вот что я скажу. Сколько ты по суду платил — помнишь? А сколько мне припаяли — помнишь? Выходит, не я, а ты мне должен. Ты! Я с хвостом выскочил на волю. Долг надо выплачивать. А чем? Где деньги? Их нет! Вот и зову тебя. Не поможешь — не прощу, потом покаешься.
Сергея трясло. И он не смог, не сумел унять в себе гнев. Он забыл о всегда грустной матери, не вспомнил о доброй и ласковой Нине. Его сотрясала яростная ненависть к Черноскулову, какой он никогда ни к кому не испытывал. И в тот момент, когда Черноскулов потянулся за пачкой сигарет, Сергей ударил его граненым графином по виску, выкрикнув:
— Гниль!
Черноскулов упал. Еще не веря страшной догадке, Сергей склонился над Черноскуловым, подергал расслабленную руку — никакой реакции. Убил! Сергей рванулся к выходу. Пальцы лихорадочно и бестолково пытались открыть автоматический замок, но он не поддавался. Сергей не сразу понял, что ригель замка поставлен на предохранитель, а поняв, огляделся, подскочил к двери, ведущей в комнату. Черноскулов не шевелился, лежал в прежней позе. Захлопнув коридорную дверь, Сергей скатился вниз по лестнице, выскочил из подъезда.
Оказавшись на улице, он не знал, в какую сторону кинуться. Однако его подталкивала какая-то непонятная сила, надо было бежать, и он побежал, сам не зная куда и зачем. На первой остановке влетел в автобус, пристроился в углу задней площадки, тяжело дыша. На третьей остановке Сергей вышел, пересел на другой автобус, но и на нем ехал недолго. Ему казалось, что люди смотрят на него с подозрением, догадываются, что он совершил страшное преступление, только какое — не знают и потому не задерживают его и не ведут в милицию. И он решил избавиться от людей, уединиться где-нибудь. В центре города он забрел в тихий угол небольшого сквера, со вздохом опустился на старую скамью, окруженную густым, жестким кустарником. Облокотившись на острые коленки, Сергей закрыл лицо ладонями. И сколько он ни думал, выходило плохо: исправительно-трудовую колонию не миновать. «Неужто нигде мне места нету на земле, кроме колонии? — с болью думал он. — Высшую меру суд не должен дать, я все равно выберусь на честную дорогу».
Сергей не хотел убивать Черноскулова. Просто впервые решил доказать, что не боится его и больше не признает зависимости, не намерен подчиняться и угождать. Знал бы, что так кончится, не пошел бы к нему. Все получилось нелепо, по-дурацки. А мать? Как она перенесет такую беду? Сколько маеты примет и слез прольет? Совсем изведется. А Нина? Ждать не станет, выйдет замуж за другого…
Его охватила жалость к себе, к матери, к Нине. Горькая обида тряхнула так, что застрявший в горле комок проглотить не удалось, на ресницах появились слезы. Плакал он тихо, беззвучно. И когда слезы прошли, вытер глаза тыльной стороной ладони, ощутил в теле слабость, горько вздохнул. Скрываться от следствия безрассудно. Рано или поздно дознаются, найдут, арестуют. А если добровольно явиться в следственные органы?
С каждой минутой в Сергее крепло решение прийти с повинной лично к Ивану Ивановичу Переплетчикову. Он лучше других знает его, Сергея, и Черноскулова, поймет ситуацию, посоветует что-нибудь. С ним надо откровенно поговорить и о Нине. Возможно, в начале следствия разрешат свидание с ней — вдруг она согласится ждать? А если до суда зарегистрироваться? Можно ли арестованному вступать в брак? Иван Иванович должен знать. Надо идти к нему, только к нему.
Лоскутников докурил сигарету, бросил окурок в тяжелую урну и решительно вышел из сквера.
Вот и здание управления внутренних дел. Массивная двухстворчатая дверь открылась легко. Сергей оказался в безлюдном подъезде. Слева, на стене, висел небольшой ящик для писем и заявлений на имя начальника УВД. На противоположной стене — внутренний телефон. Не вспомнив номер телефона Переплетчикова, Сергей двинулся дальше, к стеклянной двери, за которой стоял постовой, молодой сержант милиции. Увидев перед собой Лоскутникова, сержант по-военному козырнул:
— Слушаю вас.
— Подскажите номер телефона товарища Переплетчикова из уголовного розыска.
Получив ответ, Сергей возвратился к телефону, три раза крутнул диск. С третьего номера палец сорвался, пришлось набирать снова.
— Переплетчиков, слушаю, — донеслось из трубки.
— Иван Иванович… Иван Иванович… — голос у Сергея дрогнул. — Говорит Лоскутников Сергей. Помните меня? Да, он самый. Мне надо срочно повидаться с вами. Я здесь, в подъезде.
Переплетчиков пришел через пять минут, пожал Сергею руку, вглядываясь в болезненное лицо.
— Плохо выглядишь, Серега, — заметил Иван Иванович. — Болен, что ли?
— Нет, просто так…
— Где будем разговаривать? Здесь или в кабинете?
— В кабинете.
Лоскутникову выписали пропуск, и они поднялись на третий этаж.