Страница 44 из 62
Мария Гуршина до войны была в сандружине.
Для троих из наших героев боевые будни начались еще до сорок первого. Чураков и Клионовский получили боевое крещение в карельских снегах, передвигая к западу финскую границу.
В кавалерийском седле Гуц освобождал Западную Белоруссию. Четыре треугольника носил он тогда в петлицах.
Дальнейшая служба старшины Гуца продолжилась на новой границе — в крепости Брест. Он командовал взводом в 84-м стрелковом полку. Том самом, что вписан в героическую эпопею обороны Брестской крепости. Там, в музее, хранится комсомольский билет старшины Гуца, подписанный комиссаром полка Е. М. Фоминым. Выдан он был в 39-м, во время обмена комсомольских документов. Константин Петрович хорошо знал комиссара, одного из руководителей обороны крепости, потому что во все время службы входил в комсомольское бюро полка, даже будучи коммунистом. Надо сказать, работал он в армейском комсомоле и после войны — такое у него было партийное поручение.
Передо мной — снимок, отделенный от довоенных почти сорокалетием. Ветераны 84-го стрелкового — грудь в орденах, седина в висках — у могилы своего комиссара. Один из организаторов героической обороны, он был расстрелян гитлеровцами у Кобринских ворот крепости. Их семеро. Столько лишь однополчан собралось под полковое знамя. Не годы вывели остальных из строя, в большинстве — война.
Видел я в альбоме Константина Петровича и еще снимок, где он тоже со знаменем. Погоны старшего лейтенанта. Это уже конец войны, Германия. Он знаменосец бригады. Почетная обязанность — выносить знамя военной части — ему была поручена и в 84-м стрелковом полку, и в танковой бригаде.
Полгода, не больше, походил он в гражданском после действительной. Потому что началась финская кампания. Он участвовал в ней добровольцем.
Константин Гуц принес в военкомат заявление направить в действующую армию и летом сорок первого.
Кому, как не ему, коммунисту, имеющему столь богатый армейский опыт, вставать в строй?! На заявление он получил «добро» без задержки.
«Скорострельные» курсы лейтенантов, и уже в октябре он на Юго-Западном фронте командиром эскадрона 12-й кавдивизии. В ней он и прошел горький путь отступления в непрерывных оборонительных боях от Харькова до Сталинграда.
В памяти ветерана Сталинград — это почти три месяца непрерывных боев, когда земля горела, камень плавился. С перерывами на санбат да еще короткие курсы. Кавалерийских офицеров «пересадили» на стальных коней.
Он вышел из строя в октябре сорок второго. Битва к тому времени клонилась уже в нашу сторону, но до победы было еще далеко. Он услышал о ней в госпитале.
Встречали ли вы человека, который прослужил бы в армии 14 лет и уже имел право на выслугу, что определяется 25-летней армейской службой. У Клионовского было так. Потому что более пяти лет его службы зачтены фронтовыми.
Его фронтовая выслуга началась в финскую. Добровольцем лыжного батальона штурмовал он линию Маннергейма. Как он воевал? Медаль «За отвагу» — самая дорогая солдатская медаль тех лет — на его груди.
Выискивали мы с ним тыловые «окна» в военных днях. 27 дней госпиталя после тяжелой контузии под Москвой. Еще месяц после ранения. Еще… Не могли найти.
— Потому и на здоровье не жалуюсь, — смеялся во время беседы Витольд Станиславович, — что всю войну на фронтовом довольствии был, тыловое-то пожиже.
Пожиже-то пожиже, да в тылу от смерти подальше. А тут ведь всю войну «до смерти четыре шага». Спрашивал я его, почему именно четыре. Пожал плечами. Разве до смерти расстояние измеришь? А вот что рядом, чувствуешь.
Дышала она в затылок командиру батареи Клионовскому на столь горьком, постыдном пути отступления лета и осени 41-го. Но почему постыдного? Конечно, им стыдно было смотреть в глаза тем, кого оставляли они «под немцем». Но разве же не были они героями, пушкари Клионовского?! Через столько боев, через столько километров, через два окружения — под Смоленском и Вязьмой — вышли они на московский рубеж. От самой границы, из-под Новогрудка, с 23 июня. Но и под Москвой «батарея Клионовского» была не просто названием. Они же пушки вывели. Какая там конная тяга? Коней поели. Тяга была известная — ручная. А ведь пушка — это не трехлинейка.
С-под Вязьмы несли солдаты на руках и командира.
В московском госпитале поборол лейтенант смерть. И от Москвы до Праги встречал ее грудью, потому что шел уже только вперед.
Громили его расчеты врага в «белоснежных полях под Москвой» и подо Ржевом. В 44-м снова прошлись по местам финской кампании (надо же!), снова рвали, теперь уже навечно, проклятую линию Маннергейма. Здесь Клионовский командовал уже полком.
Трудно представить, но и на Черноморском побережье Кавказа — этом сплошном курорте — тоже бушевала война. Фронт подошел сюда осенью 42-го и полыхал целый год. У Новороссийска. Героическая эпопея, вошедшая в историю Великой Отечественной как Малая земля, оборона плацдарма на Мысхако.
Плацдарм есть плацдарм. Здесь всегда труднее. На каждого малоземельца пришлось по тонне металла да еще по два центнера. А ведь оборвать жизнь — достаточно девяти граммов… В это невозможно поверить, но выстояли.
Малая земля пометила Чуракова в самые страшные из 225 дней того пекла — в конце апреля 1943 года. Именно тогда гитлеровцы делали самые отчаянные попытки сбросить малоземельцев в море. Историки считают, что нигде более за время войны враг не сосредотачивал столько войск, как во время операции «Нептун».
Чуракова ранило в голову, а смертный час его было пришел позднее, когда он уже малость оклемался и стал транспортабельным. В общем, судно, что вывозило раненых на Большую землю, наскочило на мину.
— Смело меня с палубы взрывом, память вышибло. Спасло, что ненадолго. Вода привела в чувство, холодная еще была. И что еще спасло — доброго совета послушался. Когда направляли меня на Малую землю, посоветовали при переправе в теплый трюм не прятаться, сапоги на босу ногу надвинуть, шинельку внакидку. Я и туда, и обратно так плыл. Ну и очнулся уже налегке. Один сапог сам сполз, второй легонько ногой спихнул, шинель еще при взрыве слетела. Ну и продержался, пока не подобрали.
Что нам помогало? Силой духа мы были сильнее гитлеровцев. Хотя и на плацдарме, а чувствовали постоянную поддержку. «Катюши» здорово нам помогали. Как начнут утюжить!
Ровесник Геннадия Ивановича Александров был среди тех, кто утюжил гитлеровцев из реактивных минометов, любовно названных в народе «катюшей».
Он попал в 95-й гвардейский минометный полк уже лейтенантом, осенью 42-го. Первые свои залпы сделал под Старой Руссой. В кабине реактивной установки было тошно, когда засверкали над ней огненные стрелы. 4 пачки по 12 штук. А каково было тем, кому они предназначались!
Всю зиму 43-го 95-й гвардейский утюжил гитлеровцев на участке фронта в 150 километров. Бабахнет, создаст на вражеской передовой тарарам и — «газу». Его помощи уже ждут за десятки километров, где положение осложнилось. В марте гвардейцы-минометчики участвовали в ликвидации Демянского пятачка, за который немцы дрались до последнего. Отсюда начался победный путь 95-го, а с ним и лейтенанта Александрова на Запад. Через Смоленск, Оршу, Витебск, Вильнюс, Каунас…
А вот Ростиславу Фуклеву пришлось быть на фронте совсем ничего. Шахтостроителя, его держали в Донбассе, пока в 42-м не подошел сюда фронт. И пришлось Фуклеву как специалисту не строить, а выводить из строя — взрывать, затоплять шахты. Такая боевая задача ставилась перед 2-м отдельным инженерно-саперным батальоном, пока не оставили Донбасс.
Дальше пошли обычные саперные труды: наведи переправу, а потом уничтожь, взорви завод, чтобы не достался врагу, заминируй дорогу на его пути. Впрочем, ненадолго. В том же 42-м приказом Верховного Главнокомандующего всех горных инженеров отозвали из действующей армии. Оставлена была врагу «всесоюзная кочегарка», и на востоке страны, в тылу, необходимо было создавать новую «кочегарку».