Мария Медичи

Мрачные предсказания

Генрих IV не предпринимал никаких особых мер предосторожности, считая, что король принадлежит народу, и в том, что касалось его безопасности, полагался на Господа.

Конечно же, он понимал, что не умрет в собственной постели. Слишком многим мешал король Генрих. Даже обращенный в католичество, он вызывал недоверие у Испании, папы и всех тех, кому еще были дороги воспоминания о временах лиги. Апологеты тираноубийства оправдывали осуждение и смерть короля, подозревавшегося в неверности католичеству.

Сплошь и рядом появлялись сочинения и астрологические предсказания о смерти короля в 1610 году на пятьдесят девятом году жизни. В 1609 году испанский теолог Олива в книге, посвященной королю Испании Филиппу III, объявил, что в 1610 году Генрих IV умрет.

В общем, как пишет Мишле, «можно было спокойно предсказывать, что он будет убит. Каждый в это верил, так думал и действовал в соответствии с этим. По сути дела, предсказание отражало реальность, оно предлагало фанатикам идею и укрепляло в исполнении неизбежного — якобы того, что было предписано свыше».

С 1603 года прекратились заговоры против жизни короля, однако в 1609 году смутные времена лиги, казалось, снова вернулись. Иезуиты призывают католиков к оружию и постоянно обвиняют короля в «сговоре» с протестантами. Яснее ясного, зреет новый заговор. Становится известно, что гонец от герцога д’Эпернона — Равальяк, заявил, будто убьет короля. Иезуит отец Алагон — племянник первого министра Испании — поклялся убить короля на охоте.

Генриху IV донесли обо всех приготовлениях. Несмотря на беззаботность, он принял-таки некоторые меры предосторожности и попросил Сюлли приготовить ему апартаменты в Арсенале. Мишле возмущался: «Государь, которого боялась вся Европа, дошел до того, что не спал у себя дома». Всегда очень веселый король все больше мрачнел. К тому же в феврале-марте 1610 года Мария Медичи несколько ночей подряд видела сон, что короля убивают двумя ударами ножа. Генрих ограничился отговоркой, что не стоит верить снам, но кожей чувствовал роковую неизбежность.

Он долго сопротивлялся неоднократным просьбам Марии короновать ее. Единственной выгодой отсюда было укрепление власти Марии Медичи в случае регентства, но даже мысль о регентстве была для короля невыносимой. Он считал, что, согласившись с вероятностью преждевременной смерти, собственноручно выроет себе могилу. Но неожиданно для всех король вдруг согласился на коронацию королевы и даже ускорил ее подготовку. Его отъезд в армию, назначенный на 19 мая, в любом случае заставлял передать гражданскую власть Марии, которая будет править страной в его отсутствие. Поэтому какая разница? Регентство из-за отъезда на войну или регентство в связи с кончиной… После нескольких переносов коронация Марии Медичи была назначена на 13 мая 1610 года.

Коронация Марии Медичи

Для Марии это был, вероятно, один из самых прекрасных дней в ее жизни. «Я хотела бы, чтобы ты присутствовал, — сказала она после смерти короля чрезвычайному послу Великого герцога Тосканского, — потому что это лучше всего могут делать во Франции. Как будто находишься в раю».

До последнего дня король сомневался. Он говорил Сюлли о предчувствиях, что коронация приведет к крови и трауру. Но во время церемонии в Сен-Дени он был странно весел. Можно было подумать, что король смотрит представление.

Торжественность обстановки несколько нарушили неприятные происшествия: перед началом церемонии разбилась плита, закрывавшая вход в королевскую усыпальницу, во время самой церемонии чуть было не упала корона, а в следующую ночь над окнами королевских апартаментов летала и ухала сова.

В эти предзнаменования король вложил и свою лепту. Во время церемонии он взял дофина на руки и сказал, показав присутствующим: «Господа, вот ваш король». Позже вспомнят, что семь или восемь раз он как бы между прочим назвал королеву «Мадам регентша».

Глава VI

НОЖ РАВАЛЬЯКА

Убийство Генриха IV

Генрих IV страшился ночи с 13 на 14 мая 1610 года, которая, по предсказаниям астрологов, была для него крайне опасна.

Всю ночь 13-го он никак не мог успокоиться. 14-го утром его навестил сын Вандом. Он был встревожен. Некий Лабросс предсказал, что Генрих IV сегодня же умрет. Король деланно рассмеялся. Вандом рассказал Марии Медичи о своих опасениях и умолял короля никуда не выходить.

Днем Генрих не знал, куда себя деть: нерешителен, рассеян, едва выдавливает слова, ходит взад-вперед. После обеда сон к нему не идет. Бьет четыре часа. Гвардеец советует ему прогуляться. Король приказывает запрягать, потому что решает навестить больного Сюлли в Арсенале.

Но вдруг передумывает. Он не решается ехать. «Я не знаю, что со мной, — говорит он королеве, — но я не могу отсюда выйти». Три раза он прощался с Марией Медичи, целуя ее, и три раза возвращался в смятении. Королева попыталась его удержать: «Останьтесь, умоляю вас, вы завтра поговорите с г-ном де Сюлли». Но Генрих ответил, что не заснет, пока не выскажет ему все, что у него на сердце.

Наконец карета выехала из ворот Лувра. Внезапно Генрих опять передумал: он поедет к Сюлли позже; все думают, что он решил навестить дочь финансиста Поле — рыжеволосую ослепительную красавицу, прозванную Львицей: он хотел сделать ее любовницей своего сына Вандома, гомосексуальные наклонности которого крайне огорчали короля.

Погода хорошая, верх кареты открыт. Генрих сидит в глубине, между Монбазоном и герцогом д’Эперноном, он читает письмо. На улице Ферронри карета остановилась — пробка.

От самого Лувра за каретой шел человек. Это был Равальяк. Догнав экипаж, он вскочил на каменную тумбу и ударил Генриха IV ножом.

«Я ранен!», — воскликнул король, подняв руку. Этот жест оказался роковым — Равальяк нанес королю второй удар, поразив его сердце. Генрих IV умер на месте. Д’Эпернон прикрыл его плащом и, крича, что король всего лишь ранен, повернул карету назад в Лувр.

В половине пятого тело Генриха внесли в его небольшую спальню на втором этаже.

В это время мигрень держала Марию Медичи в ее кабинете. С королевой беседовала мадам де Монпансье. Никому не пришло в голову предупредить дам. Услышав шум в соседней комнате — спальне короля, — королева просит мадам де Монпансье выяснить, в чем дело. Та открывает дверь и, немедленно поняв, что происходит, резко захлопывает ее. Понимая, что произошло великое несчастье, королева восклицает: «Мой сын!». Мадам де Монпансье пытается ее удержать, говоря: «Ваш сын жив!» Но Мария грубо отталкивает ее, идет в комнату и видит на постели тело Генриха. Лицо короля стало уже восковым. Мария едва не потеряла сознание.

Мадам де Монпансье вместе с камеристкой с трудом уводят королеву в ее кабинет и хотят уложить в постель. Входит герцог д’Эпернон, падает на колени перед королевой и уверяет, что, возможно, король не умер. К королеве устремляются Бассомпьер, герцог де Гиз и обершталмейстер Бельгард. Все на коленях и по очереди целуют ей руку. Мария рыдает, и нет ничего, что могло бы ее успокоить.

Но надо взять себя в руки. Пришедшие тем временем канцлер Вильруа и Жаннен советуют ей, какие из приказов следует отдать и какие меры принять.

Это одна из версий. Согласно другой, Мария Медичи узнала новость, услышав: «Он убит!», брошенное Кончини. Сен-Симон утверждает, что «всем известно, с каким самообладанием королева и ее приближенные узнали сразившую их роковую весть, сообщенную им столь холодно и по меньшей мере без соблюдения каких бы то ни было приличий».

До девяти часов вечера все будут думать, что король ранен. Д’Эпернон, генерал-полковник от инфантерии, укрепил Лувр и расставил гвардейцев на Новом мосту и на подходах ко Дворцу правосудия. В сопровождении герцога де Гиза он отправляется в парламент. Скоро пробьет час Марии Медичи.