Страница 7 из 9
Мы же с вами покуда просто попробуем расслабиться перед пугающим своей белизной листом бумаги. Мы отпускаем себя и пишем все, что нам в голову взбредет, не выбирая выражений.
Однажды летом, когда мы поехали на дачу, папа попросил своего друга дядю Пашу перевезти нас на машине. У дяди Паши на стекле машины была приклеена бумажка с надписью «В ремонт!» Никто этому не придал значения, мы загрузились и поехали.
Мы мчались по Садовому кольцу, когда нам стали все гудеть и выразительно вертеть пальцем у виска. Они нам вертят, а дядя Паша – им, пока у нас на полном ходу не отвалилось колесо. Машина резко затормозила, а мы все завопили, включая нашего кота Пусю, который до того напугался, что сделал свои дела в сумку.
Вот и вся история. Не знаю – это произведение искусства или нет.
Произведение, Ленка! Голову даю на отсечение – произведение! Все есть: интригующая завязка, леденящая кровь кульминация и запоминающийся финал. Если б ты не была такой лентяйкой, ты бы могла стать писательницей не хуже Надежды Тэффи. Борись с ленью!
Прошлой осенью мы с другом ездили в Германию по туристической путевке. Там познакомились с хорошими девушками и пригласили их в кафе. Нам принесли кофе, сахарницу, мы спрашиваем у девушек:
– Вам сколько сахара?
Они говорят:
– Найн!
Я понял: «найн» – это девять, мы в школе с другом английский учили. И я им в чашки набухал по девять кусков.
Они надулись, кофе пить не стали, вообще потеряли к нам всякий интерес.
Потом мы узнали, что «найн» по-немецки значит «нет».
Евгений, да! Я просто онемела, когда услышала этот рассказ. Надо же – с самого первого раза – выдать такой короткий и завершенный сюжет!.. Молодец.
Наша очередная охота за «натурой» началась обычно: Марина объявила, что мы идем на выставку карикатуристов. Каждому из нас предполагалось по карикатуристу. Договорились брать по одному, пока те не выпили.
Зашли на выставку – кругом полно народу. Все карикатуристы, как положено, лысые или бородатые. Стол накрыт, шведский не шведский, но с него-то мы и начали. Наш брат втиснулся между бородатыми и лысыми и, протягивая друзьям то бутерброд с рыбкой, то с колбаской, на картины обращал внимание как бы между прочим, в дополнение к еде.
Явно пришло время кого-то «брать», но художники выпивали, а мы закусывали. Сквозь клубы сигаретного дыма я вдруг увидела длинного сутулого человека, которого наши вели в другую комнату. Это был знаменитый карикатурист Виталий Песков. Он что-то жевал на ходу и почти упирался, не понимая, чего от него хотят. Затем он уселся с сигаретой на шаткий стул, положил ногу на ногу и поначалу не хотел говорить о себе ничего интересного. Но потом разговорился так, что, когда его отпустили, еще три раза подходил к нам, просил включить диктофон, брал микрофон и сообщал все новые и новые сведения о своем жизненном и творческом пути. Дело кончилось тем, что он пригласил нас к себе на дачу на шашлыки.
Кстати, во время интервью к нам в подсобную комнату постоянно заглядывали разные люди с недовольными лицами. Видимо, завидовали и мечтали, чтоб мы у них тоже спросили о жизни и творчестве.
Но им в тот вечер не так повезло, как счастливчику Пескову.
Виталий Песков, блистательный карикатурист, автор многих тысяч веселых философских рисунков: одна из последних фотографий его жизни – на выставке карикатуры. Говорят, он в день рисовал по 15–20 великолепных картинок. Супер-наблюдательный человек, один из остроумнейших людей нашего времени, Песков пронизывает нас истинным взглядом карикатуриста, высвечивая сквозь оболочку обыденности скелет реальности. Он конструировал мир абсурдный, смешной, но глубоко правдивый, вот в чем дело. Незадолго до ухода Виталия в «Литературной газете» была напечатана его карикатура. Больной спрашивает у врача:
– Доктор! Я буду жить?
– А смысл? – задумчиво отзывается врач.
Света Собянина – это моя гордость. «Натура» поначалу ускользала от нее, но вскоре она поняла, что увлекательные сюжеты, разбросанные повсюду, – лишь только нагнись и подними! – плюс юмор – вот два могучих кита, на которых стоит детская литература. Так говорил Юрий Коваль.
«С уважением думаю об этих китах, – писал Юрий Коваль, – кланяюсь им, и особенно “киту” юмора. Юмор ведь не прием, это начало творческого отношения к жизни. А воспитание чувства юмора в конечном счете воспитание свободы души. От острой фабулы можно порой и отказаться, от юмора – нет».
Эту главу мы начали с того, что я с чистым сердцем порекомендовала вам взять ручку и писать как бог на душу положит, быстро, без оглядки, чтобы за вами при всем желании не смог угнаться внутренний контролер. Но теперь, когда мы почувствовали, что канал творчества нам удалось в себе отыскать и открыть, когда творческая энергия хлынула и затопила все вокруг, приходит пора включать самоконтроль и начинать серьезнейшим образом работать над слогом.
А то может получиться, как у одного моего знакомого: он взял ручку, раскрыл тетрадь, сел, полностью расслабился, даже зажмурил глаза, чтобы не отвлекаться, и начал ждать, какие тексты продиктует ему божественная муза. Он тихо ждал, совершенно неподвижно, пока рука сама начала стремительно что-то записывать в тетрадь.
– В голове не было ни единой мысли, только рука строчила слово за словом. Я весь отдался этому автоматическому письму, – он рассказывал мне, – лишь время от времени вспыхивала надежда: рождается что-то гениальное. Вот так под диктовку свыше писали исключительно великие прославленные поэты вроде автора «Божественной комедии» Данте Алигьери: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…»
Когда он открыл глаза в надежде прочесть шедевр, которому суждено покорить мир, то увидел тетрадный лист, сверху донизу исписанный словом «козел».
«Козел, козел, козел, козел, козел, козел…» – он читал, потрясенный, не в силах поверить собственным глазам.
Из этого поучительного случая мы должны сделать вывод: когда ты собираешься что-то написать, не стоит быть ни слишком напряженным, ни слишком расслабленным.
В самом себе надо отыскать такую точку, где ты и напряжен, и расслаблен одновременно. Вы спросите: как так? Это нелогично. Однако творчество – настоящая магия, его природа неподвластна законам логики.
Ты тут и живописец, пишущий красками картину, ты и музыкант, озвучивающий эту картину, все чувства должны быть обострены – теперь в тебе работает какая-то безумно сложная машина, которая все пробует на вкус, на цвет, на запах и на осязание.
А чтоб этот образ стал окончательно ясен, приведу пример самой серьезной работы над текстом, какую я видела в своей писательской жизни. На семинаре у Якова Акима и Юрия Сотника начинающий поэт стал читать свой стих о ручье: мол, бежит ручеек и всем рассказывает, что кончается зима. Последняя фраза такая:
– Ой, – вздыхал Яков Аким, – финал-то какой нехороший – тяжелый, многословный…
А Юрий Сотник:
– Яш, а может, так?
Все засмеялись, а Яков Аким – серьезно:
– Вот! Что-то вроде этого!
Глава 6
Назгулы, скачущие сквозь ночь
Обрушивать, обрушивать на ваши головы миры, о которых вы в своем уже вполне преклонном возрасте почему-то никогда и не подозревали, – вот моя скромная задача! И детские, и взрослые – эти миры я дарю вам без границ: Туве Янссон со всей долиной Муми-троллей! Счастливцы, в ваше время существует многотомник этой гениальной финской писательницы и художницы, награжденной Международной золотой медалью Андерсена. Знай себе – бери с книжной полки за томом том: «Муми-тролль и комета», «Шляпа волшебника», «Мемуары Муми-папы», «Последний ноябрь»… и наслаждайся своей сопричастностью к волшебной, полной приключений жизни в сказочном Муми Доле. Друзья мои! Вот она – настоящая литература без всяких «сю-сю-сю»: о жизни, о любви, об одиночестве, о старости и разлуке, верности и предательстве, о надежде и разочаровании, о бездомности и неприкаянности и о тепле родного дома. Да еще с удивительными рисунками автора!