Страница 7 из 9
Мне Юрий Коваль говорил:
— Проза должна быть такой, чтобы хотелось поцеловать каждую написанную строчку.
А Татьяне Бек:
— В руках Творца, — говорил он, — должно быть ощущение уверенности и счастья.
Таня Бек бандеролью прислала мне свою новую книгу стихотворений «Облака сквозь деревья».
— Получила, — говорю ей по телефону, — прижала к груди — гудят токи. Открыла — брызнул свет.
А Таня:
— Так что же я, по-вашему? Торшер?
Юрия Коваля спросили в издательстве:
— Над чем вы сейчас работаете?
— Пишу роман «Рояль из Порт-Артура».
— Название не подходит, — сказали ему.
«И у меня отпало желание писать эту вещь, — сказал Коваль, — в которой еще не было ни строчки».
— Я тут познакомился с кореянкой, — говорит писатель Леонид Юзефович. — Она переводила Пастернака с английского. И ее интересовал «Доктор Живаго». А там у него рябина, раздавленная на снегу, как символ революции. Я ей показал рябину возле станции Переделкино. Ее это потрясло. Так вот, она вела два дневника: один на корейском — там она записывала, во сколько проснулась, что было на завтрак, как работает кишечник, а второй на японском языке — там уже она писала о Пастернаке, о рябине…
Яков Аким:
— Знаешь, как мы встретились с Генкой Снегиревым? Кто-то позвонил мне и сказал: приехал один парень, он в Белоруссии разводил бобров. И привез свои тетради. Я взял эти тетради и — зачитался. Послал их в Ленинград Виталию Бианки. Ему это все очень понравилось, он отнес их директору издательства «Детская литература» Пискунову. А Генка не учился нигде, ничего. Так, писал свои маленькие хорошие рассказы. Я был у него дома. Он там сделал большой аквариум во всю стену. Однажды пол не выдержал тяжести, и этот аквариум провалился в нижнюю квартиру. Когда мы еще с ним перезванивались, Генке как ни позвонишь и не спросишь: «Что делаешь?» — он всегда отвечал: «Лежу». Потом ему кто-то передал, что я выступил против его поездки в Монголию. Он тогда сильно пил, а я был в иностранной комиссии, я за него просто беспокоился. Так вот, после этого он со мной уже сорок пять лет не разговаривает.
Леня морковку принес с базара:
— О, молоденькая!
— Ты так плотоядно восхищаешься молоденькой морковкой, — возмутилась я. — А нам, старым морковкам, — обидно.
— О господи! — воскликнул Леня, пораженный сложностью женской натуры. — Никогда не знаешь, чем можно ранить ваши души.
Отправляясь с выставкой в Париж, Леня спрашивает:
— Что тебе привезти?
— Привези мне ботинки.
Он обрисовал мою стопу для ботинка и все боялся, что его как начнут на таможне штамповать, примут этот рисунок за неучтенное произведение искусства, отберут и напишут телегу в Министерство культуры.
— А, ладно, — махнул он рукой, — скажу, что везу в Антропологический музей отпечаток ноги неведомого животного!..
За свою жизнь художник Олег Теслер повидал много удивительных стран. Однажды его спросили как знаменитого на весь мир карикатуриста: какая страна показалась ему смешнее всего?
— Очень смешная страна Малайзия, — ответил Олег, — особенно та часть ее, которая находится на острове Калимантан. Туда туристов везут несколько километров на пирогах и оставляют ночевать в бараке, где живут аборигены, на их травяных матрацах. Там была замечательная сцена — когда по кругу пустили маленькую рюмочку рисовой водки. Я сидел последним в ряду людей, для которых она предназначалась. Так вот, ко мне она пришла полной, потому что ни один из них не решился выпить эту рюмку. А после меня она оказалась пустой!.. Но чтобы увидеть самую смешную страну, — добавил Теслер, — вообще не нужно никуда уезжать…
Моя подруга Ольга, жена Теслера, возвратилась из Лапландии, ужасно довольная, каталась на упряжке собак — собаки пушистые, возбужденные, кусают друг друга за нос от нетерпения, так они рвутся побегать, поработать. Она хотела погладить кого-нибудь, потрепать по загривку — вдруг вышел старый еврей и говорит:
— Вы не трогайте собак, а то они на вас накинутся.
— А вы откуда такой… русский? — спрашивает Ольга.
— А я, — он ей отвечает, — учусь тут в университете на менеджера-турагента. Здесь можно поступать в любом возрасте.
«Так что, — радостно сказала Ольга, — подождем еще лет двадцать, поедем в Лапландию и снова поступим с Москвиной в университет».
— Что ты все «старый еврей» да «старый еврей»! — недовольно сказал Тишков.
Теперь я не знаю — рассказывать или нет, что в Томске в центральной детской библиотеке меня потчевали кофейно-шоколадным тортом с орехами, который назывался «Старый еврей». Это было типографским способом объявлено на упаковке — с датой и часом выпечки.
Несколько лет подряд мы с Ольгой ездили в октябре в Снегири на день рождения художника Валерия Дмитрюка.
В своей поздравительной речи я отметила, что в прошлом году, когда Дмитрюк получил от нас крем для ног, он имел неосторожность выразить неудовольствие бездуховностью нашего подарка, поэтому на сей раз ему вручается полное собрание сочинений Генриха Гейне. С перспективой на будущий год получить восьмитомник Шиллера!
Больше он меня не приглашал.
Дача в Снегирях, куда мы наведывались к Дмитрюку, принадлежала артистам балета Екатерине Максимовой и Владимиру Васильеву. Владимир Викторович тоже присутствовал на празднике и целый вечер показывал гостям свои акварели.
— А танцы будут? — спросила наконец Ольга. — А то Москвина хочет с Васильевым потанцевать.
В мастерскую к Тишкову Лёне приехала теннисистка Штефи Граф. Она прижала к себе даблоида, надела даблоидный шлем, смотрела на художника влюбленными глазами и вообще не собиралась от него уходить, хотя у нее в Москве — Кремлевский турнир, матч с мэром и вообще полно всяких дел.
— Придется мне стать чемпионкой мира по теннису, — тревожно сказала я, — и сразиться со Штефи Граф.
— Да ладно, — махнул рукой Леня. — Пока ты станешь чемпионкой, она уже сойдет.
Ольге позвонила мама и сказала:
— Вот вы не ездите к дедушке на кладбище, а его выкопали и выбросили!
Карикатурист Игорь Смирнов пришел к карикатуристу Борису Ефимову. Тому 108 лет. Он открывает дверь и говорит:
— Игорь! Все. Чувствую, что начал стареть.
— А как этот проявляется? — спрашивает Смирнов. — Что? Поясница? Или что?
— Стихи начал забывать, — сказал Ефимов.
Мой деверь пожаловался, что работать ему осталось два месяца до пенсии, молодые теснят, подпирают со всех сторон, а я, говорит он, как хромая утка.
— Тебя надо на «кладбище слонов», — сказала Левина сестра Надя. — У нас на работе было такое место — туда ссылались все доктора наук, старые завлабы, которых неудобно было выгнать взашей из-за их заслуг, вот они сидели в одном отделе на полставки, и все к ним приходили за советом.
Анатолий Мороз, главный редактор журнала «Пионер», вспоминал, как его знакомый, впервые очутившись за границей, ради интереса пошел в кино на какую-то порнушку. Анатолий Степанович случайно встретил его на улице, когда тот в разгар вакханалии выскочил из кинотеатра — весь в поту, сам красный, уши красные!
— Лучше б я на эти деньги, — сказал он, отдуваясь, — внучке шапочку купил!
— В свою новую повесть «Бильярд по-кармановски», — сказал Юрий Коваль, — я смело ввел эротическую сцену — поцелуй через бочку с солеными огурцами.