Страница 35 из 118
— Это точно… Сказано в писании, — ответил Василий Борисыч, — однако в том же писании и житие иноческое похваляется, ангельский бо чин есть… Земные ангелы, небесные человеки!.. Только известно: не всякому дано — могий вместити да вместит.
— Да… Вот красноярский игумен есть, отец Михаил… Он, брат, вместил… Да еще как вместил-то!.. В крепкий дом на казенну квартиру попал, — с усмешкой молвил московскому уставщику Патап Максимыч.
— Испытаниями, горестями, озлоблениями же и лишениями преисполнено житие иноческое, — смиренно проговорил Василий Борисыч.
— Одно пустое дело!.. — стоял на своем Патап Максимыч. — Захочешь спасаться, и в миру спасешься — живи только по добру да по правде. Не отвечал Василий Борисыч.
— Чего ведь не придумают! — продолжал Патап Максимыч. — Человеку от беды неминучей надо спастись, и для того стоит ему только клобук да манатью на себя вздеть… Так нет, не смей, не моги, не то в старцах на всю жизнь оставайся… В каком это писании сказано?.. А?.. Ну-ка, покажи — в каком?
— Можно и отбыть в таком разе иночество, — уклоняясь от прямого ответа, молвил Василий Борисыч.
— Как же так? — спросил Патап Максимыч.
— Повелено иноческую одежду сожечь на том человеке, — сказал Василий Борисыч. — Когда на нем сгорит она, тогда и он свободен от иночества… Так положено -
— Положено, положено! — слегка горячась и громчей прежнего заговорил Патап Максимыч. — Где оно положено?.. Кто положил?..
— Святые отцы, — молвил Василий Борисыч.
— Все на святых отцов взваливают!.. Чего им, сердечным, и на ум не вспадало, все валят на них, — еще громче заговорил Патап Максимыч. — Нет, коли делом говорить, покажи ты мне, в каком именно писании про это сказано?.. Не то что без пути-то попусту язык о зубы точить?
Стихнул Василий Борисыч перед вспыхнувшим тысячником, решился не говорить ни слова. Только вздыхает да псалом на утоление гневных сердец про себя говорит: «Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его».
— Это, Патап Максимыч, он вправду говорит, — вступился удельный голова. — Намедни у нас точно такое дело было.
— Что-о-о?.. Иночества на живом человеке жгли?.. — засмеялся Патап Максимыч. — Ай да голова!.. Ишь чем у них в приказе забавляются!.. Ха-ха-ха!.. Карпушка, что ли, поджигал?.. Ха-ха-ха!..
— А ты выслушай да потом и гогочи… Попусту, смеяться не след… Беса значит это тешить — кого хочешь спроси, — с малой досадой на приятеля ответил Михайло
Васильич. — Слушай, как дело было. В летошном году разных деревень девки на Китеж богу молиться ходили. Было на том богомолье келейных матерей сколько-то и скитских белиц. С вечера, известное дело: читали, молились, к утру приустали и над озером в роще вповалку спать полегли… Тут, надо думать, котора-нибудь из келейных, с озорства ли, со злобы ли, аль на смех, шут ее знает, возьми да на девицу на одну деревенскую, на сонную-то, иночество и возложи манатейку, значит, на шею-то ей. Проснулась девка, да и взвыла. Она, видишь, была просватана, конца Петровок дожидали свадьбу-то играть… Как быть! И замуж охота, и манатейки-то скинуть нельзя!.. А келейницы ей в один голос: "Чудо сотворилося! Это уж такое тебе знамение от бога!..
Ты, говорят, сама рассуди, на каком месте это с тобой совершилось — ведь у самого невидимого града, у самого Великого Китежа… Слышала, какой с вечера «Летописец»-от читали?.. Есть, видишь ты, в том невидимом граде Китеже честные монастыри, чудные старцы и старицы… Сколь много веры надо иметь, сколь много духовных подвигов соделать, чтобы воочию узреть тех богоносных незримых отец и матерей? А к тебе блаженные сами пришли, сами на тебя иночество надели. Кто, как не они, святоблаженные? Сама посуди? Это божие дело — господь тебя призывает, правый путь к вечному блаженству сам тебе указует". Да такими словесами девку с толку и сбили: и замуж-то ей хочется и в праведницы охота… Кончилось тем, что девка в скиты ушла… А женихов отец меж тем издержался, к свадьбе готовясь, в долги вошел, с невестиных родителей стал у нас в приказе убытки править… Так вот какое дело было, а ты уж сейчас: иночество на живом человеке жгли.
— Мошенницы! — отозвался Патап Максимыч. — Спросить было сестрицу мою родимую, — прибавил он, усмехаясь, — не из ихней ли обители белицы сонную девку в ангельский чин снарядили!.. От них станется… Дошлые девки в Комарове живут!.. На всякие пакости готовы!..
Как выскочит Фленушка, хотела за своих вступиться, но Патап Максимыч так поглядел на нее, что та, ровно язык отморозивши, прижала хвост да смирным делом назад… Зато оправившийся от смущенья Василий Борисыч возревновал ревностью. Смиренно поникнув головою, тихим медоточным гласом обратился он к хозяину:
— В отеческом писании немало есть сказаний о знамениях и чудесах, коими господь привлекает человеков от суетного мира в тихое пристанище равноангельского жития. В «Патериках» и «Прологах» много тому примеров видим.
— Полно-ка ты, Василий Борисыч, со своими «Патериками» да «Прологами». Ведь это книги не божественные… Такие же люди писали, как и мы с тобой, грешные… Читывал я эти книги — знаю их… Чего-то, чего там не напутано,сказал Патап Максимыч и потом радушно примолвил: — Ты вот лучше пуншику еще пропусти!.. Никитишна! Сготовь Василью Борисычу хорошенького!
— Не следует такие речи говорить, Патап Максимыч. Грех великий!..заметил ему Василий Борисыч.
— Про пуншик-от не следует разговаривать? Аль насчет наших преподобных, столпов древлего благочестия? — смеялся Патап Максимыч. — Насчет пунша смеяться не годится, потому пойло доброе, а над пустосвятами при веселой беседе потешиться греха нет, ни великого, ни малого.. Не про книги тебе говорю, не над книгами смеюсь, над старцами да над старицами… Пустосвяты они, дармоеды, больше ничего!.. Слухи пошли, что начальство хочет скиты порешить… Хорошее, по-моему, дело… Греха меньше будет — надо правду говорить… Кто в скитах живет?.. Те, что ли, про которых в твоих «Патериках» писано?.. Постники?.. Подвижники?.. Земные ангелы?.. Держи карман!.. Обойди ты все здешни скиты да прихвати и Стародубские слободы, Рогожское на придачу возьми, найди ты мне старицу меньше девяти пудов весу, меньше десяти вершков в отрубе… Десятка не наберешь!.. Вот каковы у них пост да воздержание!..
— Ох, искушение! — глубоко вздохнув, вполголоса сказал Василий Борисыч.
— Сызмалетства середь скитов живу, — продолжал Патап Максимыч, — сколько на своем веку перезнал я этих иноков да инокинь, ни единой путной души не видывал. Нашел было хорошего старца, просто тебе сказать — свят человек, — и тот мошенником оказался. Красноярского игумна, отца Михаила, знавал?
— Личного знакомства иметь не доводилось, — ответил Василий Борисыч, — а слыхать про отца Михаила слыхал.
— Служба у него, любезный ты мой, такая, какой у вас и на Рогожском нет… Во всем порядок, на хозяйство его монастырское любо-дорого посмотреть… А уж баня, я тебе скажу, братец, какая!.. Липовая, парятся с мятой да с калуфером!.. На каменку квас… А чистота, чистота!.. И дух такой легкий да вольный!.. Век бы парился — не напарился!.. Царям только и мыться в такой бане, сроду такой не видывал, — с жаром продолжал Патап Максимыч. — А сам-от отец Михаил инок благочестивый, учительный, по всем здешним скитам нет такого, да и не бывало. Просто, как есть свят человек, не здесь, кажись, ему место, а в блаженном раю возле самого Авраама… Что же на поверку вышло?.. Воровскими делами занимался, фальшивы деньги работал… Вот те и праведник!.. А баня знатная!.. Что хорошо, то хорошо, надо правду говорить!..
— И сатана светоносного ангела образ приемлет, егда восхощет в сети своя слабого человека уловити, — молвил Василий Борисыч.
— Это что ж ты хочешь сказать?.. Думаешь, в отца Михаила сатана сам уселся?.. Так, что ли?.. — захохотал Патап Максимыч.
— К тому говорю, что дьявольскому искушению ни числа, ни меры нет.ответил Василий Борисыч. — Захотелось врагу соблазнить вас, Патап Максимыч, навести вас на худые мысли об иноческом житии, и навел на красноярского игумна.