Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 28 из 29

— Давеча, только что изволили съехать с баржей, они гурьбой-с!..пожимая левым плечом и слегка откинув правую руку, ответил грозному хозяину Фадеев. — Цела половина сбежалась. Шестьдесят человек.

— А пачпорты как же? — спросил Марко Данилыч.

— Слепые были-с, — не разгибая спины, но понизив голос, молвил Василий Фадеев.

— Все шестьдесят?

— Так точно-с, — ответил Фадеев. Заискивающим взором только что побитой собаки робко, умильно взглядывал он на хозяина.

— Гм! — под нос себе промычал Смолокуров и, потирая губу о губу, продолжал рассматривать «лепортицу», чистенько переписанную, разлинованную, разграфленную — хоть самому губернатору подавай.

— Более четырехсот целковых экономии-с, — хихикнул Василий Фадеев.

— Жаловаться не стали бы, — думчиво молвил Марко Данилыч.

— Как же смеют они жалобиться?.. Помилуйте-с!.. — возразил Василий Фадеев. — Ни у кого никакого вида нет-с… Жалобиться им никак невозможно. В остроге сидеть аль по этапу домой отправляться тоже не охота. Помилуйте! — говорил Фадеев.

— А другие что? — спросил Марко Данилыч.

— Смирились-с. На всю вашу волю полагаются. Оченно просят вашу милость, простили б их супротивленье, — умиленным голосом и с покорным видом наклонясь, говорил Василий Фадеев.

— А тот сызранский-от? Из Елшанки, Сидор Аверьянов? — спросил Марко Данилыч.

— Сбежал-с, — тряхнув головой и погладив прилизанные виски, быстро ответил Фадеев и, ровно в чем провинился, уставился на хозяина широкими глазами.

— Без вида был?

— Как есть-с… Замолчал Смолокуров.

— Самый буянственный человек, — на все стороны оглядываясь, говорил Василий Фадеев. — От него вся беда вышла… Он, осмелюсь доложить вашей милости, Марко Данилыч, на все художества завсегда первым заводчиком был. Чуть что не по нем, тотчас всю артель взбудоражит. Вот и теперь — только что отплыли вы, еще в виду косная-то ваша была, Сидорка, не говоря ни слова, котомку на плечи да на берег. За ним все слепые валом так и повалили.

— Впрямь сызранский он? — спросил Марко Данилыч.

— Навряд-с…— тряхнув головой, ответил Фадеев. — По речам надо быть ему ярославцем… Из служивых, должно быть, солдатик горемычный… беглый… попросту сказать.

— То-то, солдатик. А ты будь пооглядчивей да поопасливей…внушительно сказал приказчику Марко Данилыч. — Не ровен час — могут неприятности последовать. Больно-то много слепых не набирай.

— Вашей же милости сходнее, Марко Данилыч, — пожав плечами, с плутовской ужимкой, ответил Василий Фадеев. — Слепые-то супротив зрячих много дешевле. Опять же слепенького, когда понадобится, и укротить сподручнее; жалобиться не пойдет, значит, из него хоть веревку вей… Вот хоша бы сегодняшна ваторга (Ваторга — шум, буйство, драка.) — будь они с пачпортами-то, всей бы оравой сейчас к водяному, а не то и к самому губернатору. Судьбище пошло бы, вам неприятности от начальства, а теперича и жалобщиков нет, и без малого пятьсот целковых в экономии.

— Так-то оно так, а все-таки промеж дверей пальца не тычь, — сказал Марко Данилыч. — Нынче, брат, не прежнее время… Строгости!..

— Известно, по нонешним годам много строже пошло, — встряхнув волосами, молвил приказчик. — Однакож никто как господь… Бог милостив.

Марко Данилыч отвернулся от Фадеева, молча прошел к окну и стал разглядывать улицу. После короткого молчанья Фадеев, неслышно шаг за шагом ступая вперед и вытянув шею по-гусиному, спросил вполголоса Марка Данилыча:

— Насчет остальных какое будет от вашей милости приказание? Ни слова не ответил Марко Данилыч.

— Дрожмя дрожат-с, до конца сробели… Милости просят, — немножко помолчав, опять стал клянчить у хозяина Василий Фадеев.

— А те?.. Дядя-то с племянником, что в первых были? — спросил Смолокуров, продолжая глядеть в окошко.

— Не они были зачинщиками, Марко Данилыч, — проворно отвечал Фадеев.Всему делу голова Сидорка. Он всю ваторгу затеял; он всех подбил, а Карпушка с племянником люди тихие, смирные… Им бы и в голову не могло прийти, чтоб супротив хозяина буйство поднять… Карпушка-то придурковат маленько; Сидорка ему и пригрозил: не полезешь, дескать, вперед, в воду тебя кину… Он сдуру-то и поверь, да по глупости своей и полез. Ежели б не Сидорка, Карп словечка не молвил бы, потому человек он не смелый… А Софронка, племянник-от его, и вовсе рта не разевал. Мальчишка еще глупый — куда ему?.. Просто разиня рот возле дяди стоял.

— Кто ж, опричь Сидорки, больше всех бунтовал? — спросил Марко Данилыч, все еще не повертываясь к приказчику.

— У меня они все переписаны, — быстро сказал Василий Фадеев и, вынув из кармана записочку, стал читать по ней:— Лукьян Носачев, Пахомка Заплавной, Федька Квасник, Калина Затиркин да Евлашка Кособрюхов… Только их теперь донять невозможно.

— Отчего? — повернувшись к Фадееву, спросил Смолокуров.

— Сбежали-с. Тоже из слепеньких были, — проворно перебирая пальцами, с плутовской ужимкой молвил приказчик.

Опять к окну повернулся Марко Данилыч, опять на улице начал прохожих считать.

— По правде сказать, как я уж вам и докладывал, одни слепые и озорничали, — после короткого молчанья заискивающим голоском опять заговорил Фадеев. — Останные, кажись бы, стояли смирнехонько… Потому нельзя им буйства заводить — пачпорты. Молчал Смолокуров.

— Опять же и то взять, — опять помолчав, продолжал свое нести Фадеев.Только что приказали вы идти каждому к своему месту, слепые с места не шелохнулись и пуще прежнего зачали буянить, а которы с видами, те, надеясь от вашего здоровья милости, по первому слову пошли по местам… Самым главнеющим озорникам, Сидорке во-первых, Лукьяну Носачеву, Пахомке Заплавному, они же после в шею наклали. «Из-за вас, говорят, из-за разбойников, нам всем отвечать…» Народ смирный-с.

И покорно поник головой и глубоко вздохнул Василий Фадеев.

— Много ль народу осталось? — спросил Смолокуров.

— Шестьдесят человек ровнехонько.

— На разделку хватит?

— Должно бы хватить.

— Разочти завтра, — молвил Марко Данилыч.

— Слушаю-с, — ответил приказчик и, прокашлявшись в руку, спросил, глядя в сторону: — За простойные дни как прикажете?

— Черт с ними, отдай! — сказал Смолокуров.

— Слушаю-с, — молвил Василий Фадеев и после короткого молчанья спросил: — Не будет ли еще каких приказаний?

— Никаких, — угрюмо молвил Марко Данилыч. Сбираясь уходить, Фадеев, как водится, стал креститься на угол, на едва видимый образ.

— Постой, погоди, — остановил его Смолокуров. — Завтра явись ко мне за расценочной ведомостью, поутру, часу в девятом, а теперь сейчас на баржи… Смотри, на ярманке не загуляй; отсель прямо на караван… Да чтобы все у меня было тихо. Понял?

— Слушаю-с, — приниженным голосом ответил Фадеев и, бойко положив три поясных поклона перед образом, низко-пренизко поклонился хозяину, промолвивши:

— Засим счастливо оставаться-с. Вышел было за дверь, но Смолокуров его воротил.

— На тюленя как цены? — отрывисто спросил у него.

— Еще не обозначились-с, — быстро мигая, проговорил Фадеев.

— Дурак!.. Не обозначились!.. Без тебя знают, что не обозначились,крикнул на него Марко Данилыч. — Что на эвтот счет говорят по караванам? Вот про что тебя, болвана, спрашивают… Слухи какие ходят ля эвтого предмету?.. На других-то есть караванах?

— Розно толкуют-с, — перебирая пальцами и глядя в сторону, ответил Фадеев. — На орошинских баржах был намедни разговор, что тюленю надо быть рубля на два, а по другим караванам толкуют, что будет два с гривной, даже двух рублей с четвертаком ожидают. Дело закрытое-с…

— Примечай, — мотнув головой, промолвил Марко Данилыч.

— Слушаю-с.

— Чуть что услышишь, тотчас ко мне.

— Слушаю-с.

— С богом! — махнув рукой, сказал Смолокуров.

Сызнова Фадеев помолился на образок, сызнова отвесил низкий поклон хозяину, быстро юркнув за дверь, осторожно притворил ее за собою.

Долго после его ухода Марко Данилыч сидел у окна, долго ногтями тихонько по стеклу барабанил… Сходил в свою спальную комнату, вынес оттуда счеты и с полчаса щелкал на них костями. Что-то высчитывал, над чем-то раздумывал, вдруг его ровно ветром с места сорвало… Вскочил и с радостным взором не то что прошелся, а чуть не пробежал раз и другой взад и вперед по комнате. Потом к Дуне прошел, нежно простился с ней и, обещав привезти гостинца с ярманки, торопливо схватил картуз и спешно, чуть не бегом, выбежал вон из гостиницы.