Страница 8 из 14
Дарк не думал, что генералы противника окажутся столь прозорливыми, что разгадают замысел герканцев и не направят свои корабли в западню. Уверенность в том у моррона была крепка отчасти потому, что он собственными глазами узрел, насколько безграмотными и неопытными оказались шеварийские командиры более низкого ранга, а именно капитаны военных фрегатов и комендант Верлежа.
То, что казалось грозным издалека, вблизи вызывало лишь жалость и смех сквозь слезы. Не искушенного в воинском деле странника могла напугать выставленная напоказ и ничуть не скрываемая мощь укрепленного пограничного рубежа шеварийцев, но принимавшего участие в нескольких осадах и войнах боевого офицера, каким Аламез в прошлом являлся, таким показным величием можно было обмануть лишь с очень далекого расстояния. Небольшие катапульты, баллисты и прочие корабельные орудия были размещены на палубах фрегатов лишь по одному борту, а значит, их капитаны не рассчитывали утруждать себя поднятием даже малых парусов и маневрированием в момент приближения вражеского флота. Фактически боевые суда были неразумно превращены в плавучие орудийные площадки и тем самым обречены после первого же ответного залпа. Что же касается обустройства крепостных батарей, то в этом вопросе беспечность защитников Верлежа вообще не укладывалась в рамки хоть как-то объяснимого и разумного. Орудий было много, большинство из них были тяжелыми, дальнобойными, и крепостная стена, похоже, с трудом удерживала их немалый вес. Если хотя бы половина катапульт открыла огонь, то давненько не обновляемая кладка тут же покрылась бы зигзагами глубоких трещин, идущих от вершины до самого основания. Третий или четвертый по счету залп собственных орудий обязательно привел бы к обвалу. К тому же высота стен была чересчур большой, а установленные на ней механизмы были устаревших образцов и не имели подвижных платформ для регулировки наклона при выстреле. Что катапульты, что баллисты форта могли метать снаряды лишь на дальнюю и среднюю дистанцию, в то время как обстрел на такие расстояния просто не может быть точным; он накрывает площадь, а не поражает одну, к тому же подвижную цель. Пожалуй, медлительные галеоны и фрегаты все же не смогли бы подойти вплотную к форту под шквальным огнем крупных снарядов. Зато быстроходным да маневренным бригам, корветам, шнявам и люггерам не составило бы труда с минимальными потерями миновать хорошо простреливаемое пространство и, приблизившись вплотную, приступить к обстрелу обветшавших крепостных стен Верлежа да взять на абордаж поставленные на якорь суда.
Впрочем, это было всего лишь праздное, отвлеченное размышление Аламеза на военно-морскую тему. Теперь-то моррон был абсолютно уверен, что герканский военный флот никогда не пойдет на штурм Верлежа. Основные боевые действия предстоящей войны должны будут пройти вдалеке от этих мест, а город, в который он направлялся, скорее всего, сдастся без боя сам, как только падет Удбиш и не знавшая долгое время войн, избалованная лишь мелкими пограничными стычками Шевария останется без короля.
…Думы о великих деяниях хорошо упражняют мозг и позволяют зреть вдаль. Однако они делают мыслителя близоруким и в какой-то степени беззащитным перед превратностями обыденной жизни. Именно по этой прискорбной причине талантливые ученые мужи и лучшие умы мировой политики зачастую становятся жертвами примитивнейших козней и элементарных интриг менее одаренных, но более нахрапистых соперников. Талантливые умы настолько заняты вершением судеб соотечественников иль даже всего человечества, что не видят откровенных низостей, творимых у них за спиной, иль находят разумные оправдания для явно злодейских поступков. В какой-то степени все гении слепы и долго не живут, если им не посчастливится обзавестись преданным заступником – блюстителем их меркантильных, даже, можно сказать, шкурных интересов. В подручных у успешного стратега всегда ходит много отменных тактиков, а вельможа не может обойтись без верных исполнителей его воли. В том и состоит суть взаимовыгодного сосуществования людей, называемых единомышленниками; на этом принципе строится как власть, так и искусство или торговля. Тем же из людей, кто взял на себя смелость вести жизнь «волка-одиночки», приходится гораздо труднее. Чтобы выжить и хоть чего-то добиться, они вынуждены совмещать в себе качества стратега и тактика, а также быть неусыпно настороже, ведь, как известно, беда обычно приходит с неожиданной стороны и в самый неподходящий момент – в момент умиротворенного спокойствия и блаженного расслабления.
Подмечая просчеты шеварийского командования и размышляя о перспективах грядущей войны, Дарк не заметил, как сам совершил грубейшую ошибку и стал жертвой низких происков эгоистичных соотечественников, притом низкородных. Совершенно незаметно для погруженного в думы моррона медленно ползущий по водной глади паром приблизился к причалу, на котором размещался пограничный пост шеварийцев. Когда же до окончания переправы оставались какие-то метры и пара жалких секунд, среди пассажиров началась суетная кутерьма, порой переходящая в откровенную и весьма жестокую драку. Титулованные герканские господа, конечно же, сочли ниже своего достоинства принять участие в склоке. Они продолжали невозмутимо трапезничать и, вкушая дорогое вино, устало перекладывать карты, пока их слуги с усердием и подобострастным рвением раздавали друг дружке тумаки да оплеухи во славу своих господ. Цель сопровождаемой руганью и рукоприкладством возни была настолько ничтожна, что даже если бы Дарк странствовал не как рыцарь, а как простолюдин, то не стал бы принимать в ней участие. Господская челядь дралась всего лишь за то, чьи телеги первыми съедут с парома и станут объектом досмотра пограничных властей. Даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств разница между первым и последним герканцем, сошедшим на чужой берег, составит каких-нибудь полчаса. А господа драчуны, похоже, никуда не спешили и, скорее всего, по прибытии отправились бы одним и тем же путем в одну и ту же гостиницу. Однако приз кулачного первенства слуг состоял совсем не в выигрыше времени, а в вещи эфемерной и абстрактной, в холопском престиже, на который самим благородным господам явно было наплевать.
Хотя зашедший на паром последним Аламез и находился невдалеке от пока еще не спущенного трапа, но шансов сойти на причал хотя бы предпоследним у него практически не было. Телеги и лошади так перегородили узкий проход, что чуть не впечатали одинокого рыцаря и его коня в поручни бревенчатого ограждения. Выбор у моррона был небольшим: либо спрыгнуть в воду и добираться до берега вплавь, что вряд ли понравилось бы стражам границы, либо терпеливо ждать, пока торопыги-слуги и их сонные, с виду безразличные ко всему происходившему господа пройдут пограничные формальности. Естественно, Дарк выбрал последний вариант, ведь ссора с шеварийскими властями не входила в его планы (по крайней мере, пока), да и спешить-то ему, собственно, было некуда.
Состязание озлобленной челяди продолжалось до тех пор, пока передняя часть парома тихонько не ударилась о причал, а бойко расчистившие себе путь кулаками паромщики не спустили трап. В этот самый момент волнение разом стихло – участники драки превратились в смиренных овечек и уже не оспаривали достигнутого. Пока повозки осторожно съезжали на берег, Дарку оставалось лишь ждать да смотреть по сторонам, благо, что подивиться чему было вокруг предостаточно. Прежде всего, привлекли внимание моррона стражи границы, ведь это были первые шеварийцы, которых он увидел на своем веку (как до, так и после воскрешения).
Пограничный причал был совершенно пуст, на нем не было даже столов для досмотра имущества вновь прибывших соседей-герканцев. Только флагшток, на вершине которого едва трепыхался на слабеньком ветру пестрый, раздражающе яркий и чересчур многоцветный шеварийский флаг, да восьмерка скучавших под ним алебардщиков под предводительством низкорослого, краснощекого и полноватого усача-офицера обозначали то условное место, где проходила граница между враждебными королевствами. Солдаты пограничной службы были не чета своему командиру: рослые, широкоплечие, с виду сильные и бравые вояки, однако комичный покрой их форменных одежд сводил на нет весь грозный вид и делал стражей похожими на переростков-петухов, ради потехи толпы разряженных в яркие тряпки и закованных в стальные кирасы.