Угрюмый город

10.30

Николай купил пачку бумаги, восемь конвертов и резиновые перчатки. Поскольку Лилии дома не оказалось, а в «Лазер-форс» он уже примелькался, пришлось воспользоваться услугами компьютерного зала городской библиотеки.

Он набрал следующий текст:

«Берегитесь.

Тот, кто убил Олега Вовка, теперь владеет его ноутбуком. А в нем…»

Нацепив резиновые перчатки, Николай распечатал послание в четырех экземплярах. На конвертах так же с помощью принтера напечатал адреса. Туманову письмо уйдет в обладминистрацию, Рахаеву — на НПЗ, Огареву — в областное ГУВД; адрес Пасечника был известен каждому в городе — авторитет жил в самом центре в «доме академиков» в восьмикомнатной квартире с собственным входом. На случай, если письма станут вскрывать совсем посторонние люди, внутрь конвертов с адресами Николай поместил еще по конверту, напечатав на них «Срочно!!! Лично в руки!!!» и только во внутренние конверты вложил текст.

Конечно, «отцы» получат послания не ранее чем завтра утром, а кто-то может и вообще не получить. Но лучшего способа быстро и эффективно раструбить о ноутбуке, Денис с Николаем все равно пока не нашли.

11.30

От Кравцова Денис вначале заехал во двор к Жанне и, включив секундомер, погнал в «Огненный дракон». На скорости девяносто километров в час ему понадобилось почти девять минут. Зато от ресторанчика до поворота, на котором разбился Олег, было чуть больше десяти километров.

Денис так и не решил для себя: соврал Кравцов или нет. В принципе, от двора Жанны до «Огненного дракона» не было ни одного крутого поворота, то есть Олег мог приехать сюда с уже подрезанным сиденьем. Значит, Кравцов все еще был подозреваемым № 1.

Тем более что в ресторанчике Олега никто не вспомнил. Конечно, прошло уже больше двух недель, Олег мог вообще не заходить в ресторан, а встретиться с неизвестным немолодым человеком на улице, даже если заходил, его необязательно запомнили. Но если Кравцов с Викой не сочинили немолодого незнакомца, если Олег все-таки оставил мотоцикл на стоянке перед рестораном и имел с кем-то беседу, сиденье могли подрезать и здесь.

4.00

Разговоров о предстоящем матче Россия — Япония Денис всячески избегал — только бы не сглазить! Николай, раз десять пытавшийся обсудить, с каким счетом наши выиграют, обиделся и перед самым началом трансляции отстал наконец. Денис достал из-под стола газету и назидательным тоном прочел: «Согласно данным опроса, треть английских болельщиков накануне матча с Аргентиной воздержались от секса, считая, что такой шаг принесет их родной команде удачу». Николай не внял и продолжал дуться.

Первый тайм смотрели молча, лишь изредка вскрикивая хором, все громче и яростней, когда сперва Смерти н ударил рядом со штангой, потом Измайлов закрутил рядом со штангой, потом Никифоров со штрафного пробил рядом со штангой, потом вратарь японцев Нарадзаки украл мяч из-под носа Пименова. Когда защитник Тода, не стесняясь, снес в своей штрафной Семшова, но свисток арбитра промолчал, они были уже на ногах. Так и досмотрели до перерыва стоя. Во втором тайме Денис не удержался, пять минут они оживленно обсуждали происходящее на поле, а на шестой Инамото с десяти метров хладнокровно расстрелял ворота Нигматулина. Оставшееся время до финального свистка просидели в гробовом молчании. Не помогло…

— Пойдем! — сказал Щербак, со всего размаху хлопнув себя по колену. — Не буду я сегодня больше ничего смотреть! — пнув ногой коврик, он выскочил за порог.

Денис нагнал его только возле стоянки.

— Ящик выключил? — спросил Николай.

— Не помню…

— Ну и хрен с ним!

Дорогу им перебежала кошка. Николай остановился, шаря взглядом под ногами, Денис подумал, что и сам бы запустил сейчас камнем в кого угодно, не только в кошку, дай только повод.

— Восемь лет ждал! — продолжал Николай, не найдя, слава богу, подходящего снаряда. — Восемь лет! В девяносто шестом пролетели: в Англию на чемпионат Европы не попали, во Францию на прошлый чемпионат мира не попали, в двухтысячном в Бельгию — Голландию не попали, и вот оно, наконец, счастье привалило: поехали в Японию. На кой, спрашивается?! Чтоб обделаться, как в Штатах в девяносто четвертом? Я этого восемь лет ждал?! Или мало ждал — не заслужил?! Это коммунизм, что ли? Семьдесят лет строили-строили, не достроили — объявили: не очень-то и хотелось?!

«Я уже больше не увижу наших в одной восьмой финала, так дети увидят, а не дети — внуки», — так, что ли, Романцев рассуждает?! Ладно, не спорю, пусть Романцев о внуках заботится, если они у него есть, а у меня вот — не предвидится пока! Если раз в восемь лет на чемпионаты попадать, сколько их еще будет при моей жизни? Четыре? Пять? Я их, значит, буду ждать как манны, а эти, нравственные уроды, раз за разом будут жидко обделываться прямо мне в душу. «Чего уж там, Коля, все ж свои, ты ж знаешь, что жизнь — дерьмо…» Ладно, жизнь — дерьмо, я в курсе, я разве возражаю? На меня вам плевать, на остальных болельщиков — на пятьдесят миллионов — плевать, на себя-то плевать зачем?! Зачем собственную жизнь в дерьмо превращать?!

«Стратег!» — выкрикнул кто-то сзади. Денис плавно обернулся, кулаки сжались сами собой. «Стратег, говорю!» — новый русский хрипел в мобильный телефон, тиская его в огромной, красной и мокрой от пота ладони. «Романцев!.. — он выругался на полквартала и надрывно закашлялся. — Не, ну ты видел, что он с Измайловым учудил, а? Конь!.. Ага… Новое слово в футболе придумал, прикинь, да? Опорный хав на фланге».

— Давай выпьем, что ли, с горя, — предложил Щербак.

Не дожидаясь согласия, он свернул в магазинчик. Денис, собственно, ничего против не имел.

За прилавком — одним из трех, остальные пустовали — стояла смазливая девица лет двадцати, а может, и меньше. По безлюдному залу гуляло эхо, донося из-за приоткрытой двери за ее спиной звук работающего телевизора — японский тренер давал интервью. Щербак, без обычных своих сальных штучек, жестом поманил продавщицу и хмуро кивнул на бутылку кристалловской «Пшеничной». Продавщица открыла было рот, но, так ничего и не сказав, чиркнула что-то на обрывке чека. «Восемьдесят пять рублей», — прочел Денис, заглянув Щербаку через плечо. Она решила, что Николай немой!

Они двинулись в сторону площади, откуда доносился гул толпы. Народу на улице для воскресного дня было необычно мало. Навстречу попались двое подростков, тоже с беленькой. «Да выиграют наши у бельгийцев, спорим?! — не переставая, кричал один. — Спорим, выиграют?! Бельгийцы — отстой!» Другой, повзрослей на вид, с бутылкой в руке, только кривился: «Выиграют они те, щас же! Губу раскатал. А выиграют— попадут под бразильцев. И те уже нас поимеют по полной программе, как бундесы Саудовскую Аравию, восемь-ноль».

По мере приближения к площади людей прибавлялось. Публика полегковесней спешила прочь, хотя с минуты на минуты должна была начаться следующая трансляция.

Над самой площадью висела наэлектризованная тишина, как в центре урагана. На лавочках, на газонах, на высоком бордюре вдоль трамвайных путей, на ступеньках подземного перехода, у подножия памятника Ленину народ пил. Угрюмо. Переговаривались вполголоса. Никто не вещал, как это бывает всегда, никто не делал резких движений, словно страшась взорвать давившую со всех сторон тишину.

Денис с Щербаком облюбовали место возле старой, в полтора обхвата березы, наполовину засохшей, с почерневшим, изборожденным глубокими морщинами стволом и двумя огромными, надломленными, склонившимися к земле ветвями. Она стояла позади экрана, здесь было не так людно. Николай плюхнулся в высокую траву прямо на брошенную кем-то бутылку и в сердцах зашвырнул ее подальше. К ней тут же устремилась пьянчужка, барражировавшая вдоль газона и зорко наблюдавшая за происходящим. Ее спутник с неподъемным баулом с трудом поспевал за ней. «Ты поднимать будешь или нет?! — прошипела она на него. — Спина трещит!» «Заткнись! — прошипел он в ответ, остановившись рядом с еще одной находкой. — Горе у меня…»