Страница 9 из 47
Но в конце июня ударил большевистский флот в Видлицу, застал и напоследки разбил эту армию. Тогда другая армия ударила в сторону Туломозера и Святозера. Пряжу взяли за неделю. В июне месяце финские войска освободили Половину и приблизились к Петрозаводску. А большевикам все шли подкрепления, и финским войскам после трехмесячного сопротивления пришлось вернуться обратно в Финляндию.
Олонецкие бои не затронули ваших земель. Но и вам, вепсам, хотелось тогда освободиться. Некоторые вепсы вместе с карелами и своими оятскими братьями дрались на стороне финнов против большевиков и уже тогда поговаривали о присоединении к Финляндии…
— И вот это время пришло, — выдыхает Леметти. — Сегодня нам вместе с вами, братья, надо драться против русских. Только после победы мы сможем жить вместе и вместе будут наши земли и дома… Большая часть русской земли уже взята, освобожден Олонец, а оятские вепсы и часть Ингерманландии все еще под властью русских. Скоро, очень скоро с помощью наших союзников немцев большевики вынуждены будут и эти места нам отдать. И тогда мы будем опять вместе, вся наша финская семья!.. Все, хочешь знать…
А в окошко просунулось солнце. Леметти сел и оказался в его луче. Стало видно, как красно-бело цветет его лицо, как мечется в прищуре дробинка зрачка и беззвучно шевелятся губы.
Вытер ладонью лоб и, мучимый тишиной, осмотрелся. Сколько было глаз — все на нем. А в глазах ни вопроса, ни одобрения, ни ненависти. И Леметти, надо думать, ощутил потребность быть понятым, признанным, своим. Не потому ли медленно, трудно встал и редко, с выжиданием захлопал. Его поддержали Явгинен и Виккари, да ладошки бабки Дарьи поддакнули. И снова тихо стало. И Явгинен сжал руку Леметти, тихо потянул его на место.
— Какие вопросы будут, граждане? — Явгинен встал, с улыбкой осмотрел собрание. — Ну, кто первый, кто второй? Первому морошка крупней, второму дорога легче. Так в пословице говорится?
Граждане зашептались, а вопросов у них не было.
— Так как, граждане?
У выхода затеялся разговор. Оттуда вдруг глухо, по-русски вырвалось:
— Из-за ситца загробили бабу-то, из-за тряпок. Братья, мать их в душу!
— Чью бабу-то?
— Да Бекреневу же Марию.
— Господи, из Матвеевой-то Сельги?
— Тихо! — прикрикнул Явгинен. — Тихо! Говорить будем вслух и по одному. Кто желающий? Ты что ли?
Желающим был старик с угловатыми глазами в сером комбинезоне с лямками, перекинутыми через прочные еще плечи.
— Фамилия? — потребовал Явгинен.
— Гринин.
— Русский?
— А что?
— Не штокай, отвечай.
— Ну, русский.
Чей-то всполошенный бабий голос: «Чего ты? Жена у него наша, вепсская. Чего ты?»
— Ну так пусть по-вепсски и говорит! — радостно подхватил Явгинен и, сипло разогнав голос, хохотнул. Смеялся он странно: одним ртом, не меняя выражения деловито цепких глаз. Бился кадык — глаза наблюдали, обыскивали, сторожили.
— По-вепсски, дорогой — напомнил ласково. — А не умеешь, считай, что мама родила тебя немым. Хлеб, дорогой, теперь по-немецки «брот», а по-фински «лейпя». — И, скрестив руки, сел довольный.
То, что рассказал Гринин, сбиваясь с вепсского на русский, можно передать примерно так:
— У меня из Матвеевой Сельги была свояченница пришедши. И говорит: к тамошней жительнице, к Марии к Бекреневой, пришли солдаты и стали отбирать ситец в красную горошинку. Мол, для занавесок коменданту. А она, Мария Бекренева, не отдавала. И вот результат. Солдаты избили ее и оставили кровавую на полу. Пошла она жаловаться к коменданту, а комендант посадил ее на три дня в тюрьму. Через три дня ее снова привели к коменданту. «Так, говоришь, солдаты отобрали у тебя ситец?» «Отобрали». «Может быть, даже избили?» «Избили». Посадили еще на семь суток. И не давали еды. Еды не давали, и вот результат. Когда через неделю родственники пришли за ней, она была без чувства и без сознания.
Леметти, жестикулируя, переводил в самое ухо Виккари. Зал гудел. И юное лицо начальника земельной управы выглядело младенчески изумленным.
Пройдет время, и он сам поймет, что немыслимо насадить «освободительное знамя» на кнутовище. Еще позднее, через многие годы после войны, дважды побывав туристом в Шелтозере, Виккари с грустью вспомнит себя, романтика в ранге завоевателя, миротворца племен, несоединимо разделенных идеей.
Все это позднее. А сейчас горячо, сбивчиво, страдая от медлительности переводчика, он убеждал, что случай в Матвеевой Сельге — обидное недоразумение, что виновные понесут наказание, что он, Юли Виккари, представитель новых властей, готов дать немедленное доказательство самостоятельности и демократических свобод вепсского и карельского народов.
— Вот первое из доказательств, — говорил Виккари. — Сегодня вам дано право выбрать из своей среды старосту, защитника ваших интересов. Называйте имя, и никто не оспорит.
И люди назвали: «Тучин». Подтвердили:
— Тучин.
— Тучин!
…Достал карманные часы — стрелка подходила к одиннадцати. Нащупал ружье, вскочил, натянул сапог и почти бегом бросился в сторону Запольгоры.
«Иван» шел к «Егору».
Глава 6
Согласие участвовать в подпольной работе Тучин дал без колебаний и свое слово сдержал.
— Как видишь, важно все…
Было далеко за полночь. Павел, переодетый в сухое, стоял у порога, прислонясь спиной к печке и мучительно боролся с дремотой. На стене сонно вздрагивали тени. Свет керосиновой лампы высвечивал лобастый профиль старосты. Воспаленное лицо Горбачева казалось медным и непоколебимо спокойным. Пережив встречу с родными и изнурительную — на грани откровенности и риска — беседу с Тучиным, Горбачев все увереннее нащупывал свою обычную манеру говорить, смотреть, жестикулировать — раскинул на столе локти, сплел пальцы, провожал каждое свое слово усталым, ненавязчивым взглядом. Лишь изредка его глаза, беспомощно подобревшие, скользили по голубому, во всю переднюю стену, дивану, по ковровым оленям над кроватью, по широким проношенным половицам с выпуклыми сучками, и тогда, вдруг опомнившись, он добавлял в свой глуховатый голос ноты строгой деловитости.
— Все важно, — повторил Горбачев, — Побережье Онежского озера, Свирь, но в первую очередь — Петрозаводск, о котором почти ничего не известно. В ЦК просили выяснить: расположение и название воинских частей, зенитных установок, что поблизости от города. А также количество самолетов на аэродромах. — Выставил к лампе руки и неторопливо загнул палец. Раз.
— Режим в городе. Количество населения, отдельно гражданского, отдельно военного, заключенных в лагерях. Желательно фамилии политических заключенных, особенно коммунистов. Два.
— Какие финские органы находятся в городе, где они помещаются, фамилии и чины руководителей, место их жительства. Три.
— Какие предприятия работают и что выпускают. Четыре.
— Какие диверсионно-террористические акты были в городе против оккупантов. Пять.
— Подробно выяснить, каковы масштабы разрушений в городе, какие наиболее важные здания сохранились… Шесть…
«Петрозаводск — зона вакуума», — вспомнился Тучину Лаури Ориспяя. Он привычно подхватил больную руку и покачивал ее тихонько, словно заснувшего ребенка. Наконец поднял голову:
— Проникнуть в Петрозаводск и прижиться там?.. Черта с два.
— Они дали Петрозаводску название «Äänisli
— Онегоград, — поправил Тучин.
— По-фински линна — крепость, тюрьма.
— По-карельски — город. Они, Митя, не наивные люди. У них «Vapaa Karjala» — свободная Карелия, а ее столица — «Äänisli
— Понятно. Нам важно одно: у стен этого града, крепости, тюрьмы сложили головы десятки наших разведчиков. Мне поручено сообщить… Точнее, ничего сообщать не поручено. Просто я не имею права на провал, и ты, Дмитрий, тоже такого права не имеешь.