Страница 17 из 47
14 сентября шанцевые лопатки дружно скребнули грунт. Земля не поддавалась. Камень. С трудом пробились на метр и с удовольствием приняли предложение Миши Асанова наростить высоту бревнами. С этой минуты Михаил стал архитектором и прорабом. По его указке валили бревна, таскали мох, готовили тесовины для пола. Стука топоров не боялись — с Волховского фронта, из-за Свири, в эти дни незатихающим громом докатывалась артиллерийская перебранка.
Топором Асанов владел виртуозно. Он обладал самым большим, пожалуй, человеческим счастьем — умением творить руками. От рук в нем все, думал Горбачев, — медвежья сила, спокойная внимательность, развитое чувство красоты. И даже ровный характер знающего себе цену человека.
Вглядываясь в его увлеченное, внушительно красивое лицо — скуластое, с тонкими губами, с бобриком густых волос над открытым лбом, Горбачев все чаще ловил себя на мысли, как это, черт побери, бесхозяйственно — не выводить таких людей в конструкторы, инженеры, академики или что-нибудь в этом роде.
А Миша не доучился.
Родился он в маленькой карельской деревне Торосозеро Медвежьегорского района. Рано освоил карельский, русский, финский, но больше на колхозном поле, чем за партой.
Служба в армии, завклубом, мастер леса, председатель сельского Совета в Мяндусельге, финская война, которую он прошел насквозь, — немного и спиц в колесе, да все, за какую ни возьмись, — прочные.
— Михаил Федотыч, — подошел как-то Горбачев, — ты скажи, сделай милость, что строишь-то? Угол, смотрю, в замок, венцы на паз — Кижский собор али землянку?
— Неужели плохо? — удивился Асанов.
Да нет, куда с добром. Но, по-моему, даже у мастера должны быть свои времянки, иначе на шедевры-то и пороху не хватит.
— Вот что, — протянул Михаил. — На времянку, Михайлыч, мне бог таланту не дал, — он провел рукой по щеке топора. — Ни времянок, ни шедевров не будет, а вот жилье срубим в самый раз…
Павел утром сбросил с каждого плеча по трехметровому бревну и, выяснив, нужна ли еще его грубая физическая сила, ушел изучать окрестности. К полудню вернулся по уши грязный, загадочный.
— Значит, так, Миша. По уточненным данным, ты должен прорубить три окна.
— Чего?
— Три окна, говорю, пятьдесят на пятьдесят, с видом на Европу.
— Чудак, чем я эти дыры заткну. Может, у тебя знакомый стекольщик есть?
— Руби, руби, не стесняйся!
Пошептавшись, Павел увел с собой Июдина и Бекренева. Вернулись к вечеру с тремя застекленными рамами, с железной печкой, трубой, небольшим, грубо сколоченным столиком.
— Где взял? — встревожился Горбачев.
— А там, никого не было, нам и дали.
— Где — там? — тише обычного спросил Горбачев, и Павел благоразумно вытянулся:
— Товарищ командир, должен вам сообщить в порядке разведдонесения, что километрах в восьми на юго-запад у нас имеются соседи — вражеская землянка с пятью солдатами, вооруженными автоматами «Суоми». Предполагаю, что такие землянки разбросаны по всему лесу в качестве мелких сторожевых секретов.
Горбачев скосил глаза на притащенный скарб.
— Трофеи, товарищ командир, взяты без боя.
— Понимаю, вы приценились, вам и уступили. Взаимовыгодная сделка: они вам свет в окне, а вы им, добряки, — свои следы на тот свет. Не так ли?
— Не-е, — растерянно протянул Павел. — Не так, Дмитрий Михайлович, не так, ребята, — верно? Во-первых, этих пентюхов не было дома…
— Откуда же вы знаете, что их пятеро?
— Так мы видели, как они ушли… Во-вторых, следы мы, будьте спокойны, утопили.
— Вот что, — скучно сказал Горбачев. — С сего дня без моего разрешения никто за пределы базы не выходит. Раз. С этой минуты база круглосуточно охраняется. Два. Вы, Удальцов, заступаете в наряд первым.
…Крышу засыпали землей и выложили дерном. Соорудили нары. А печь поставили у восточной стены. Сильва выкроила из парашюта занавески на окна и салфетку на стол. Над столом повисла электролампочка, добиравшая энергию старых радиобатарей.
Здесь, в этой землянке, они встретят 7 ноября, проведут часть зимы, пока однажды свежий утренний снег не доложит, что база обнаружена.
Глава 3
Финны дорого дали бы за то, чтобы узнать хоть что-нибудь о домике в лесу.
Они брали себе в проводники отлично знающего здешние места старосту-вепса Тучина. Он, а затем рекомендованный им человек, тоже вепс, двадцатилетний мастер кожевенного завода Алексей Николаев, казалось, из сил выбивались, шныряя по окрестным лесам вместе с финскими солдатами, чтобы найти следы неуловимых подпольщиков.
Из Шелтозера до Горнего Тучин добирался пешком. Попутки дальше не было, и он ходко за час с небольшим отмахал семь верст.
В Погосте, минуя церковь, невольно глянул направо, за реку, в сторону полицейской управы. Это был дом, какой человек может придумать разве что в состоянии крайнего испуга: двухэтажной высоты, с подтянутыми под крышу окнами, без сада, без дерева, глухо обшитый по вертикали потемневшим тесом, мрачно вздыбленный над изгибом веселой реки Шелтозерки.
Кулак Белков построил дом для жилья. Финны не нашли ничего лучшего для полицейского участка.
Дойдя до развилки дорог Калиностров — Тихоништа, откуда дом Белкова открывался во всем своем мрачном величии, Тучин заметил у крыльца машину Лаури Ориспяя.
Быстро свернул налево — Ориспяя зря не катается.
Был одиннадцатый час утра, когда он, на миг замерев и придержав дыхание, как актер перед открытием занавеса, распахнул дверь участка. Порог перешагнул человек, который торопился к делам, которому, черт побери, приятно все-таки видеть всю эту компанию — Ориспяя, Туоминена, Саастомойнена, агронома Тикканена и даже морды двух собак у ног незнакомых полицейских.
Бросив в угол сверток с покупками, Тучин деловито пожал присутствующим руки.
— Садитесь, господин Пильвехинен, — сухо предложил Ориспяя. — Не скрою, мы несколько заждались вас.
— Рад, что так необходим вам, господин капитан, — дружески прихлопнул коленку Саастомойнена, сел рядом. Комендант был зол, взвинчен. Видно, Ориспяя закатил ему порядочную взбучку.
— Повторяю, отклонение в точности звуковой пеленгации составляет три-пять десятых градуса, — продолжал Ориспяя. — Применительно к нашим условиям это дает нам боковое смещение в пять-восемь километров. Кроме того, мы были лишены возможности вести одновременную пеленгацию с двух точек. Как выяснилось, радиопеленгатор в Залесье бездействует, там неисправна катушка гониометра. Таким образом, мы вынуждены считаться и с ошибкой в дальности.
Тучин толкнул локтем Саастомойнена, спросил шепотом: «Что случилось, Вели?» Тот набычился и не ответил.
— Кроме того, мы должны учесть, что рамочная антенна нашего несовершенного пеленгатора на церкви подвержена так называемым поляризационным ошибкам. Это связано с несколько сложным, как бы раздробленным приемом волны, отраженной от ионосферы. К сожалению, и это еще не все… Мы имеем дело с границей двух сред — водой и сушей. Береговая рефракция приводит к изменению направления радиоволн. При такой пересеченной береговой линии, как у Энисъярви[13], ошибка может составить пять-семь и более градусов. И тем не менее, господа, — Ориспяя резко прихлопнул пятерней разложенную на столе карту, — тем не менее линия радиопеленгатора ориентировочно проходит точки Погост — Каскесручей. Где-то на ближнем к нам конце этой линии, между Калиностровом и Залесьем, регулярно в тринадцать и девятнадцать часов выходит в эфир неизвестная радиостанция.
Ориспяя сделал паузу, тоном приказа добавил:
— Выход оперативной группы в тринадцать часов пятнадцать минут. Полагаю, к этому времени мы получим свежий пеленг. За обнаружение радиста и рации назначаю премию — две тысячи марок.
13
Онежское озеро.