Страница 30 из 38
— Ты на целую ораву продуктов набрал.
— Думаешь, не съедим? Плохо ты знаешь мой аппетит.
— Да ты лопнешь!
— Я? Никогда. Спроси мою матушку. Сколько ни приготовит — все съем. Я едок благодарный. Так что ты настраивайся — когда будешь для меня готовить, готовь сразу целую кастрюлю.
— Учту, — засмеялась Лика. — Но сегодня ты меня кормишь, как я понимаю.
— Это закон. На природе поварит всегда мужчина. Жаль, что здесь мангала нет. В следующий раз поедем к Кириллу на дачу. Там можно шашлычки замутить. Я такие шашлыки умею делать — закачаешься!
— У меня уже слюнки текут. Дай поесть!
Она схватила колбаску и с аппетитом откусила ее. Миша расплылся в улыбке.
— Давай-ка я вино откупорю, красное вино — лучшее лекарство. Его даже морякам-подводникам дают.
— Вино с копченой колбасой? Я, пожалуй, лучше пивка выпью.
— Э, нет. Можешь плюнуть на свое гурманство сегодня. Пиво холодное, а у тебя горло больное. Так что пей вино и не спорь. Вообще-то, красное вино больным дамам рекомендуется пить горячим. Давай на костре подогреем.
Она кивнула. Откинулась на спину, жуя колбаску и, раскинув руки, подставила лицо солнечным бликам. Жмурилась от удовольствия. По руке пробежал бойкий мураш. Где-то жужжали пчелы и стрекотали кузнечики. Лика ни о чем не думала, растворилась в покое. Хорошо так лежать и ни о чем не думать. Как будто нет проблем в жизни. И ничто не терзает сердце. И можно просто любить и не бояться этого. Ветви качались над ней, шелестя музыку леса, лаская слух. Лика мысленно качалась на волнах этой музыки, было легко и светло на душе, как никогда.
Миша перелил из горячей кружки теплое рубиновое вино в бокал и откупорил себе банку с пивом.
— Чему ты так улыбаешься, котенок?
— Всему, — промурлыкала она, открыв глаза. — Тебе, солнышку.
— Тебе точно не холодно?
Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Лоб был прохладный, сухой.
— Из дома без проблем выбралась?
Она кивнула и посмотрела на него. Сейчас он продолжит тему о доме. А ей так не хочется ее обсуждать.
— Моя надпись еще красуется на стене?
— Да кто же ее сотрет? Таких сумасшедших, как вы со Славкой, среди наших соседей нет.
— А муж не видел?
— Не знаю. Скорее всего, нет. Ничего не сказал.
— А я бы хотел, чтобы увидел.
— Зачем?
— Что бы не осталось больше непоняток. Я все рвался с ним поговорить, но потом подумал, что ты расстроишься. А тебя я меньше всего на свете хотел бы расстроить.
— Ты пока так ничего и не решила?
Как и предполагалось. Он задает вопросы, на которые больно отвечать. Но имеет право знать ответы. Это она не имеет права так терзать его, она жестока. Все считают ее жестокой. А как быть не жестокой, когда как не реши, все равно будут пострадавшие?
— Миш, а ты вот все про меня, а твои как? Твоя мама разве рада будет, что ты живешь с неразведенной женщиной, старше тебя на пять лет к тому же? Ты об этом не думал?
— А при чем тут все это? — Миша искренне удивился. — Моя матушка? Да ей-то что? Она всегда говорит — женись, женись! Ей главное, что я сделал выбор, думаешь, станет спорить? Да ни за что.
— Это тебе так кажется. Ты ведь с ней не говорил обо мне.
— Да она знает. Ну, про мужа, допустим, не говорил, но остальное знает. Так что зря ты. Решение теперь только за тобой. Ты должна решить.
— Я пыталась, Миш. Сказала Толику, что ухожу.
— Правда? Сказала? И что?
Он сел и выпрямился. Глаза заблестели.
— А ничего, Миш. С ним такой приступ астмы приключился, что пришлось в больницу ехать. Чуть не задохнулся.
Сник. Понял, к чему она ведет.
— И что ты?
— Поехала с ним. Пообещала ему все же дождаться осени, когда он защитится. Иначе он не выдержит двойной нагрузки — развод, защита. Его астма доконает тогда.
— Он манипулирует тобой. Он все время будет находить предлог не отпускать тебя. Ты что, не понимаешь? Он просто не хочет тебя отпускать?
Она отвернулась.
— Лика, милая, котенок, так не может продолжаться долго. Ты должна что-то решить.
— До осени. Только до осени, Миш. Он хороший человек, я не могу с ним по-свински поступить, пойми меня. Это мне же рикошетом вернется. Нельзя людей обижать, надо по-хорошему, мирно…
— Но тебе все равно придется это сделать! Как ты себе представляешь свой уход?
— К тому времени он привыкнет. И это будет не так больно.
— Чушь! Фигня все это, Лика. Ты обманываешь себя.
Он вскочил на ноги и стал расхаживать вокруг. В голове не укладывалось. Семейка ее мужа нашла теперь предлог — его болезнь, и теперь будут этим манипулировать, зная натуру Лики. Она жалостливая, совестливая, она пойдет у них на поводу.
Она вновь прикрыла глаза. Только на этот раз не улыбалась.
— Лика, не обижайся.
Он вновь присел рядом с ней.
— Просто мне надоело ждать. Я хочу видеть тебя каждый день рядом со мной. Хочу засыпать с тобой, просыпаться с тобой. И я… я ужасно тебя ревную к нему.
— К Толику? Да ты что? Мы с ним давным-давно просто делим квартиру, ничего более у нас нет.
— У тебя, может, и нет. А у него есть, раз не хочет тебя отпускать. Переезжай ко мне, живи у меня.
— Где? Вас там и без меня много. Осенью я уйду от него, обещаю. Мы снимем квартиру, мы что-нибудь придумаем.
— Котенок, до осени еще так далеко. Я не могу ждать.
— Совсем-совсем?
Она ласково потрепала его по щеке и поцеловала.
— Совсем не сможешь?
Он прильнул к ее губам, свежим, прохладным. Как можно ставить ультиматумы женщине с такими губами? Как можно заставлять что-то делать женщину, которую так любишь?
— Я люблю тебя, — произнес он одними губами.
Она прижала его голову к груди. Сердце билось часто-часто. Забери меня, лес, вместе с моей любовью. Раствори меня, избавь от проблем. Подскажи верное решение. Не дай поранить мою любовь.
В город они вернулись электричкой уже поздним вечером. Стояли, обнявшись, на автобусной остановке, на вокзальной площади. Неожиданно послышался нарастающий гул, похожий на рокот прибоя. В конце улицы из-за поворота показалась кавалькада на ревущих на всю округу мотоциклах. Рокеры ехали медленно в два ряда. Возглавлял их рыжый бородатый детина с торчащими космами из-под рогатой немецкой каски с надписью «На Берлин!», величаво восседавший на «харлее», на нем, несмотря на теплый вечер, была одета старая серая офицерская шинель без хлястика. Многие ездоки были экипированы в кожаные штаны и безрукавки, на которых в готическом стиле были намалеваны надписи и рисунки. Процессия на мотоциклах грозно проследовала мимо людей, столпившихся на остановке, через вокзальную площадь и двинулась дальше в сторону телецентра.
— Уроды, — вырвалось у Миши. — Все не наиграются. Насмотрелись фильмов про «ангелов ада».
— Ну, почему уроды? — возразила Лика. — Это реалии жизни. В штатах до сих пор фестивали рокеров устраивают, со всей Америки байкеры съезжаются на своих мотоциклах, хотя многие из них уже давно дедушки.
— А у нас свой дедушка, этот патлатый придурок в каске.
— Да не обращай внимания. Уже поздно. Мне пора возвращаться. Я завтра тоже могу приехать. Ты сможешь?
— Я бы вообще не расставался.
Она улыбнулась.
— Завтра жди меня. Я подъеду к одиннадцати.
— Я спрошу у Славки, может, у него квартира будет свободна. Или выпровожу его на полдня.
— Славку жалко выпроваживать, но идея хороша!
— Увидимся.
— До завтра!
По пути домой Миша вновь наткнулся на байкеров. Они нагло заняли все полосы на дороге, загородив проезд остальному транспорту. Тихонов вспомнил о том, что Славка говорил ему о местных байкерах и об этом Рыжем, в частности. У Зайцева было несколько стычек с ними, он нарушал иерархию, установленную среди наездников железных коней. Единственное, почему его терпели, это виртуозная езда на мотоцикле, такие финты, которые он выделывал, больше никому не были под силу. На днях Славка подрулил к заправке, остановился перед красным щитом с пожарными инструментами. Залил бензин, вылил в горловину бака стакан масла. Стал закрывать крышку. За спиной раздался шорох шин, урчание моторов и отрывистый свист. Фьють! Славка оглянулся. За спиной маячили Рыжий и четверо его рокеров, подъехавших в кожаных безрукавках и черных банданах.