Страница 10 из 38
Пока они за столиком, покатываясь от смеха, слушали анекдоты Кузьмина, который рассказывал их с такой непередаваемой свойственной только ему мимикой и дикцией, Славка умчался принимать участие в конкурсе. Вскоре он вернулся в видавшей виды шапке-ушанке почтальона Печкина, с трудом передвигая конечностями, капитально опутанный с ног до головы серпантином. В руках у него были выигранные в честной борьбе призы, а может быть, экспроприированные у зазевавшихся соперников. Маленький пушистый белый медвежонок был тут же с намеком вручен Лике, а огромный надутый зеленый крокодил Гена — Наташе. Дамы были в диком восторге от преподнесенных подарков.
— За прекрасных дам мы уже пили! Предлагаю выпить за настоящих рыцарей! — выдал Кузя, разливая вино и с ехидцей взглянув на Мишу.
Люба явилась с большим опозданием и с удивлением обнаружила счастливую Лику в веселом обществе радиоинженеров. Что-то во взгляде Лики, а может просто женское чутье, остановило ее от того, чтобы позвать Лику.
Медленная музыка закружила Лику с Мишей в танце, он держал ее за талию, словно хрупкую статуэтку, а она буквально парила, как легкая снежинка.
Они молчали. Просто не знали, о чем говорить. Наслаждались ощущением, переполнявшим их.
Они протанцевали весь вечер. Кузьмин Серега, впрочем, тоже получил свой танец, но быстро ретировался, получив под столом довольно чувствительный пинок от «рыцаря» Славки.
С грустью взглянув на часы, Лика почувствовала себя Золушкой.
— Мне пора, — тихо произнесла она.
— Я тебя провожу. Куда ты одна так поздно.
— Куда проводишь? — рассмеялась она серебристым смехом. — Я живу далеко отсюда, туда уже не доберешься. Ночевать буду у Любы, правда, она об этом еще не знает, пойду предупрежу ее, пока не убежала.
Он замолчал. Отпустить ее? Вот так вот просто отпустить, рискуя больше никогда получить такого шанса?
— А что, если…
Она ждала. Сама не знала чего, но ждала.
— Если ты пойдешь ко мне? Я здесь совсем недалеко живу.
Его взгляд обескураживал. Ни тени наигранности и флирта. Прямой, бесхитростный взгляд.
— А твои родители? Они… не будут против?
Он воодушевился. Голос зазвучал увереннее.
— Да у меня никого сейчас нет. Матушка с Катей уехала к сестре в гости. Я уже неделю один хозяйничаю.
— С Катей?
— Это сестренка моя.
Она улыбнулась.
— У меня тоже есть сестренка, даже две. Правда, они далеко.
— Скучаешь?
Она кивнула. Потом тряхнула головой, отгоняя грустные мысли.
— А знаешь что? Пошли, — после некоторого раздумья согласилась она, взяв его под руку. — Люба уже ускакала с кавалером, как я смотрю, не ночевать же мне на улице.
Пока Миша искал в карманах ключ, Лика подошла на цыпочках к двери и прислушалась. За дверью подозрительно шуршали.
— Кто это у вас там? — шепотом спросила она.
Миша рассмеялся.
— Да, это Марфа, наша кошка. Сейчас я тебя познакомлю с ней. Только не гладь ее, она у нас дама с характером, не любит нежностей, чужим так вообще не дает к себе прикоснуться. Может запросто покарябать.
Он повернул ключ.
— Ты проходи, не стесняйся, будь как дома.
Лика положила свою ладонь на его руку, все еще лежавшей на дверной ручке.
— Миш, только, пожалуйста, без глупостей. Договорились? Пойми меня правильно, я пришла к тебе, как к другу.
Он кивнул. Даже обиделся слегка. Могла бы и не предупреждать. Он что, похож на маньяка?
— Обещаю, что буду вести себя как джентльмен и держать себя в руках, — попытался сгладить обиду улыбкой.
Он открыл дверь, вошел и щелкнул выключателем. В ту же секунду навстречу им бросилась серая пушистая кошка с белым галстуком на груди. Она, не обращая внимания на гостью, мурлыча и подняв хвост трубой, стала тереться головой о Мишины ноги.
— Соскучилась? Загулял твой хозяин, все тебя бросили, да? — он подхватил кошку на руки.
Лика с любопытством наблюдала за ним. Ей нравилось, что Миша не скрывает своих чувств. Не гарцует перед ней эдаким мачо, не ерничает, не пытается играть не свойственные ему роли. Ей нравилась его естественность. Его прямота. В этом мальчике гармонично сочетались мужество и немного детское прямодушие. За последние годы Лика так устала от чопорности и равнодушия в отношениях, что ее душа словно согревалась около этого очага искренности.
Она скинула пальто и сапоги и нерешительно прошла в гостиную, с любопытством окидывая взглядом все вокруг.
— Пить хочешь? Может, чаю?
— А у тебя перекусить чего-нибудь найдется? — неожиданно спросила она и смущенно улыбнулась.
— Ты читаешь мои мысли! Я тоже голодный как волк. И это называется, пришли из ресторана.
— Мы слишком много танцевали, наверное. Ты же не дал мне присесть ни на минуту.
— Ничего, сейчас чего-нибудь сообразим. Хочешь, быстренько яичницу сварганю!
— Не откажусь. А сможешь?
— Обижаешь! Я же заядлый походник, и в походах такие деликатесы готовлю! Пальчики оближешь. Пока ни кто не жаловался на мою стряпню. Наоборот, только положительные отзывы. Я поневоле уже подумываю, а не открыть ли мне крохотный ресторанчик.
Она недоверчиво засмеялась. На повара широкоплечий, подтянутый Мишка никак не тянул. В ее представлении повар должен непременно быть упитанным коренастым мужичком с внушительным пузом.
— А кто это у вас живописью увлекается? Отец? — спросила Лика в изумлении, уставившись на стену, на которой висело около десятка профессионально выполненных картин — в основном городские пейзажи со средневековой архитектурой, и несколько портретов молодой девушки с длинными золотистыми волосами.
— Нет, отец погиб.
— Прости, я не знала.
— Любовь к походам — это у меня от него. Когда-то он учился в МИФИ и со студенческой скамьи увлекался альпинизмом. В горах и погиб. Мне тогда было восемь, а Катюшке три. Погиб во время восхождения на один из семитысячников на Памире. Группе, в которую он входил, из-за снежной бури пришлось заночевать на одном из промежуточных лагерей. От переохлаждения он заболел пневмонией, которая на такой высоте развивалась стремительно. В общем, когда его больного товарищи спустили вниз, было уже поздно…
— Ты очень скучаешь по нему, да?
Лика легонько коснулась его волос.
— Бывает. Хотя я его плохо помню. Пойду жарить глазунью, — перевел он тему.
— А эти картины рисовал мой брат Артем, — продолжил он, выглядывая из кухни. — Вернее, правильно надо говорить, писал. Картины не рисуют. Их пишут. Настоящие художники, естественно. А кто халтурит, те, естественно, малюют.
— Он что, у тебя художник?
— Да, он был профессиональным художником. Окончил Художественную Академию с отличием, мама очень гордилась им. Учился в мастерской самого Ильи Глазунова.
— А почему ты говоришь в прошедшем времени, был?
— Он умер. Два года назад. Ему было двадцать три, когда его убили. Пьяные отморозки к нему в парке пристали, денег на бутылку у них не хватало. Черепно-мозговая травма. Неделю в коме находился. Так и не пришел в себя.
Лика не знала, что сказать. Что-то слишком много преждевременных смертей отпустила судьба на семью Миши.
— Он замечательный художник. Прекрасные работы. Особенно пейзажи.
— Их он в Лондоне писал, когда ездил туда с любимой девушкой, — донеслось с кухни.
— Чувствуется, с любовью выполнены. Это ее портреты?
— Ага. Она тоже художница, художник-реставратор. Одно время в Питере работала в Русском музее. Талант, как говорится, от бога.
— Красивая.
— Была.
— Почему была? — Лика удивленно вскинула брови, повернувшись к нему. — Ты меня пугаешь! Неужели тоже умерла?
— Да, можно сказать, умерла. Пьет по-черному. У них ведь свадьба должна была через месяц состояться. А тут такое случилось. Лечили, кодировали, ничего не помогает. Жалко ее. Такая у них любовь была. Сейчас в одном из рекламных бюро дизайнером подрабатывает. Но это не надолго. Наверняка, выгонят за пьянку.