Страница 5 из 107
Во времена татаро-монгольского ига доносы часто использовались в княжеских междоусобицах. Кажется, что основной заботой русских князей было добраться до Орды, чтобы настучать друг на друга. Отличился на этом поприще и «собиратель земель русских» великий князь Иван Калита, который активно доносил ордынским правителям, погубив немало родственников и князей. Так в 1339 году Калита поехал в Орду с доносом на Тверского князя Александра, после чего тот получил приказ явиться к хану. Приехавшие к хану Александр и его сын Федор были казнены. Калита вернулся в Москву «с великим пожалованием» и приказал снять с тверской церкви Святого Спаса колокол и привезти его в Москву. По понятиям того времени это было большое унижение. Брат Александра Михайловича, Константин, был вынужден подчиниться Калите{17}.
Другие русские князья были не лучше. Летописцы рассказывают, например, о князе Юрии, внуке Александра Невского и сыне Даниила Московского, в честь которого назван Данилов монастырь. Не сумев одолеть своего соперника на великое княжение Михаила Тверского на поле брани, князь Юрий поехал в Орду и там рассказал, что Михаил, во-первых, отравил его супругу Кончаку (Агафью), которая была родной сестрой хозяина Орды хана Узбека а, во-вторых, хочет бежать за границу. Более того, Юрий Данилович «настучал» хану Узбеку, что Михаил Тверской собирается бежать не с пустыми руками, а с его, ханскими, деньгами: «По городам собрал многие дани и хочет бежать в немцы, а к тебе идти не хочет и власти твоей не повинуется». После доноса Михаила Тверского «пригласили в Орду и, на основании свидетельств клеветников, предъявили обвинение об отравлении Кончаки и утаивании части дани, собранной для хана. Не слушая оправданий князя Михаила, его отдали под стражу, оковали цепями, на шею наложили тяжелую колодку и вскоре предали мучительной смерти. Ну а Юрий Данилович вернулся из Дербента, где тогда располагалась штаб-квартира Золотой Орды, в Москву с ханским ярлыком на великое княжение. Правил он семь лет и был убит сыном князя Тверского Дмитрием Михайловичем, мстившим за гибель отца».
Рязанский князь Олег, опасаясь мести со стороны Дмитрия Донского за свою поддержку Мамая во время Куликовской битвы, в сентябре 1380 года «нача, упреждая, клеветати на великого князя». Тохтамыш поверил доносу и в августе 1382 года совершил стремительный поход на Москву. Дмитрий Донской стал было собирать силы для отпора врагу, но большинство удельных князей отказались ему помочь. После длительной осады 26 августа 1382 года Москва пала и была сожжена дотла. С 1383 года Дмитрий Донской был вынужден возобновить выплату дани татарам.
В фундамент государства Российского доносительство было заложено во времена Ивана Грозного. Настало время доносов. Один из иностранцев, побывавший в Москве во времена Ивана Грозного, писал: «Именно москавитам врождено какое-то зложелательство, в силу которого у них вошло в обычай взаимно обвинять и клеветать друг на друга перед тираном и пылать ненавистью один к другому, так, что они убивают себя взаимной клеветой». Основной поток доносов шел от опричников, которые доносили на бояр и князей. По их доносам были казнены двоюродный брат царя Владимир Старицкий, митрополит Филипп II (Федор Колычев), боярин Иван Челядин с семьей, князья Куракин, Булгаков, Ряполовский, Щенятев, Турунтай-Пронский и многие другие{18}.
Опричники доносили царю и друг на друга. Малюта Скуратов, к примеру, организовал доносы на Вяземского, Федора и Алексея Басмановых, Федор Басманов в свою очередь принес царю наветы на Малюту Скуратова, Вяземского, Марию Темрюковну и на Василия Грязного. Нравы не изменились и после смерти Ивана Грозного. Летописец времен Годунова свидетельствует:
«Доносили друг на друга попы, чернецы, пономари, просвирни, жены доносили на мужей, дети на отцов. От такого ужаса мужья от жен таились. И в этих окаянных доносах много крови пролилось невинной, многие от пыток померли, других казнили. Обвиненным резали языки, сажали на кол, жгли на медленном огне»{19}.
С царствования Михаила Федоровича (1613—1645 гг.) в России получила распространение система политического сыска «Слово и дело государево». Такими словами доносчики публично заявляли, что знают о государственном преступлении и желают сообщить об этом государю. Каждый, кому становилось известно о злых умыслах по отношению к царю, оскорблении царского имени, государственной измене и т.д., под страхом смертной казни был обязан донести об этом властям.
Доносительство стало приобретать массовый характер. Придворный врач-англичанин «тишайшего государя» Алексея Михайловича (1645—1676 гг.) свидетельствует: «У царя были осведомители буквально на каждом углу. Что бы ни происходило на каком-то собрании, на пиру, на похоронах или на свадьбе, все это становилось ему известным».
Понятие «политическое (государственное) преступление» и первые правовые нормы об извете (доносе) появились во времена образования Московского государства. Однако поначалу политические преступления не выделяли среди других тяжких преступлений. Только в Соборном уложении царя Алексея Михайловича (1649 год) государственные преступления были отделены от других. Служилый человек, принимаемый на службу к великому князю московскому, был обязан доносить о замыслах против него. Соборное уложение 1649 года дополнило договор личной службы нормой о наказании за недонесение: «А буде кто, сведав или услыша на царское величество в каких людях скоп и заговор или иной какой злой умысел, а государю, и его государевым боярам и ближним людем, а в городах воеводам и приказным людем про то не известит… и его то казнити смертию безо всякие пощады».
Закон аб извете (доносе) обязывал доносить и на всех родственников изменника. При побеге изменника за рубеж дети, жены, родители, братья становились не свидетелями, а соучастниками побега, заложниками, которые не могли не знать о готовящемся государственном преступлении. Всем им грозила смертная казнь: «А буде кто изменит, а после его в Московском государстве останутся отец или мать, или братья родные и неродные, или дядья, или иной кто его роду, а жил он с ними вместе, и животы, и вотчины у них были вопче — и про такова изменника сыскивати всякими сыски накрепко, отец и мати, и род его про измену ведали. Да будет сыщется допряма, что они про измену ведали, и их казнити смертию же, и вотчины, и поместья их, и животы взяты на государя».
В царствование Петра I произошло резкое увеличение числа государственных преступлений, караемых смертью. В 1713 году царь довел до сведения всех подданных указ: «Сказать во всем государстве (дабы неведением нихто не оговаривался), что все преступники и повредители интересов государственных с вымыслу, кроме простоты какой, таких без всякие пощады казнить смертию, деревни и животы брать, а ежели хто пощадит, тот сам тою казнен будет».
К государственным преступлениям Петр отнес «все то, что вред и убыток государству приключить может». Самым опасным государственным преступлением считался умысел на жизнь и здоровье государя. Тяжким преступлением была измена, которая считалась и страшным грехом. Изменник считался богоотступником и подлежал церковному проклятью. Наряду с побегом к врагу или содействием противнику на войне изменой считались намерение выйти из подданства русского царя, побег подданного за границу или его нежелание вернуться в Россию. Петр всячески поощрял поездки своих подданных в Европу по торговым делам и на учебу, но при этом русский человек мог оказаться за границей только по воле государя. Заграница была «поганым» пространством, где жили враждебные единственному истинно христианскому государству — «Святой Руси» «магометане, паписты и лютеране».
К категории государственных преступлений относились также всякое словесное оскорбление государя и неодобрительное слово о его действиях, «похищение его царского величества казны», утайка ревизских душ при переписи, укрывательства беглых крестьян, рубка заповедных корабельных лесов, неявка служилых людей на смотры и службы, принадлежность к расколу, а также все должностные преступления чиновников. Царь был убежден в том, что чиновники-преступники наносят государству ущерб даже больший, чем воины, изменившие государю на поле боя: «Сие преступление вяще измены, ибо, о измене уведав, остерегутца, а от сей не всякой остережется…» Чиновник, «преслушник указов и положенных законов», подлежал смертной казни «яко нарушитель государственных праф и своей должности».