Страница 26 из 74
В предисловии к диссертации Маркс пишет: «Философия, пока в ее покоряющем весь мир, абсолютно свободном сердце бьется хоть одна еще капля крови, всегда будет заявлять — вместе с Эпикуром — своим противникам: «Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы. А тот, кто присоединяется к мнению толпы о богах». Философия этого не скрывает. Признание Прометея: «По правде, всех богов я ненавижу», — есть ее собственное признание, ее собственное изречение, направленное против всех небесных и земных богов, которые не признают человеческое самосознание высшим божеством. Рядом с ним не должно быть никакого божества.
А в ответ заячьим душам, торжествующим по поводу того, что положение философии в обществе, повидимому, ухудшилось, она повторяет то, что Прометей сказал слуге богов, Гермесу:
Знай хорошо, что я б не променял Своих скорбей на рабское служенье:
Мне лучше быть прикованным к скале,
Чем верным быть прислужником Зевеса.
Прометей — самый благородный святой и мученик в философском календаре». В этих словах молодого Маркса выражено не только его непримиримое ко всякому угнетению свободолюбие; в них сформулировано в основных своих чертах как бы некое кредо: антирелигиозность, борьба против деспотизма и угнетения человека человеком. В своей диссертации Маркс говорит уже о революционном призвании философии. Силу, способную покончить с любым угнетением, он видит в самоосознании, в духовной деятельности, высшей формой которой является не теоретическое мышление, а основанная на нем революционная практика.
В том же 1841 году, когда Маркс завершил диссертацию, в Германии увидела свет книга Людвига Фейербаха «Сущность христианства». В ней автор отстаивал материалистический взгляд и на природу, и на человека, выступая против идеализма Гегеля. Эта книга оказала заметное влияние на формирование взглядов молодого Маркса. Тогда же Карл знакомится с немецким социалистом Моисеем Гессом, который высоко ценил его острый ум и философское мышление. В сентябре 1841 года Гесс говорил в одном из своих писем о Марксе как о «величайшем, может быть, единственном из ныне живущих, настоящем философе», который «нанесет последний удар по средневековой религии и политике».
С января 1842 года в Кельне стала издаваться «Рейнская газета». Вскоре Маркс начинает активно с ней сотрудничать, а в октябре занимает пост редактора. Газета приобретает отчетливую оппозиционную направленность. В число зарубежных корреспондентов входил и Фридрих Энгельс, который присылал свои статьи из Англии. В ноябре 1842 года именно в Кельне Маркс впервые встретился с Энгельсом; тот был здесь проездом в Англию.
В 1843 году Маркс женился на Женни фон Вестфален, с которой он был обручен еще студентом. В октябре 1843 года молодая чета перебирается в Париж. Здесь Маркс познакомился с поэтом Генрихом Гейне. Вскоре они становятся друзьями, часто встречаются и беседуют на темы, которые волновали их обоих.
— На всем лежит печать денег, — с грустью размышлял Гейне, — на всем лежит страх, который они сеют. В Париже, как в Спарте, есть свой храм страха. И этот храм — биржа, в залах которой все трепещут. Каких-то пятьдесят лет тому назад французы поклонялись в соборе Нотр-Дам богине разума, а теперь с большим рвением поклоняются богине страха — деньгам. Неужели это Франция, родина Просвещения, где смеялся Вольтер и плакал Руссо? Как азиаты почитали Магомета пророком Аллаха, так мы, европейцы, почитаем барона Ротшильда пророком нового бога. Я иногда бываю в его конторе, чтобы наблюдать, как народ, и не только избранный народ Божий, но и все прочие народы, склоняется и сгибается перед ним. Спинные хребты так изгибаются и извиваются, что, пожалуй, самый лучший акробат не сможет соперничать с ними в этом искусстве.
Генрих попытался показать, как изгибаются и склоняются перед Ротшильдом просители, но у него это не получилось, он извинился и продолжал:
— Я видел людей, которые, приближаясь к великому барону, судорожно вздрагивали, точно от прикосновения к вольтовому столбу. Уже перед дверью его кабинета многих охватывает благоговейный трепет. Несколько лет тому назад, придя как-то раз к господину фон Ротшильду, я увидел ливрейного лакея, проносившего по коридору его ночной сосуд, а биржевой спекулянт, оказавшийся здесь в эту минуту, почтительно снял шляпу перед могущественным горшком. Я заметил себе имя этого человека и убежден, что со временем он станет миллионером. — Генрих поднял руку, как это любят делать проповедники. И заговорил с пафосом: — Истинно, истинно говорю вам: деньги — бог нашего времени, а Ротшильд — пророк его! Деньги всесильны. Барон Джеймс Ротшильд покупает все. Он не знает ни одной музыкальной ноты, но Россини был у него другом дома. Все подвластно деньгам — талант, любовь, жизнь».
Впрочем, будучи романтиком, Гейне не разделял социалистических устремлений молодого Маркса: «Социалистическое будущее пахнет кнутом, кровью, безбожием и обильными побоями». Их сближало то, что оба не принимали еврейство и отличались нетерпимостью, что находило выражение в их едких нападках на врагов, а подчас и на друзей.
Генрих Гейне так отзывался о Марксе и Энгельсе: «Более или менее скрытые вожди немецких коммунистов — больше логики, сильнейшие из коих прошли школу Гегеля, и это, несомненно, способнейшие головы и энергичнейшие характеры Германии. Эти мастера революции и их беспощадно решительные ученики — единственные живые люди в Германии, и боюсь, что им принадлежит будущее».
В феврале 1844 года выходит первый номер «Немецко-французского ежегодника». Среди его авторов Генрих Гейне, Михаил Бакунин, Моисей Гесс и, конечно же, Маркс с Энгельсом. У Маркса две статьи: «К критике гегелевской философии права» и пресловутая «К еврейскому вопросу», которая была написана еще в Германии осенью 1843 года.
Суждения Маркса по еврейскому вопросу производят отталкивающее впечатление. Для него еврейский вопрос — это вопрос о процентщике-«жиде». Он пишет: «Вопрос о способности еврея к эмансипации превращается для нас в вопрос: какой особый общественный элемент надо преодолеть, чтобы упразднить еврейство? Ибо способность к эмансипации современных евреев есть отношение еврейства к эмансипации современного мира. Это отношение с необходимостью вытекает из особого положения еврейства в современном порабощенном мире.
Постараемся вглядеться в действительного еврея-мирянина, не еврея субботы, как это делает Бауэр, а в еврея будней.
Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие.
Каков мирской труд еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги.
Но в таком случае эмансипация от торгашества и денег — следовательно, от практического, от реального еврейства — была бы самоэмансипацией нашего времени.
Организация общества, которое упразднило бы предпосылки торгашества, а следовательно, и возможность торгашества, — такая организация общества сделала бы еврея невозможным. Его религиозное сознание рассеял ось бы в действительном, животворном воздухе общества, как унылый туман.
Эмансипация евреев в ее конечном значении есть эмансипация человечества от еврейства.
Что являлось, само по себе, основой еврейской религии? Практическая потребность, эгоизм.