Сердце странника

— Не пущу. Потому что хочу тебе кое-что сказать.

— А я не хочу это «кое-что» слушать! Понятно? Не хочу! Пусти сейчас же! Ну! Видеть тебя не хочу! Все! Довольно!

— Кто-то просил меня не так давно, чтобы я был настойчивым. Я выполняю эту просьбу. И еще я хочу найти свою Кристину. Не ту, которая лжет, говоря, что не хочет меня видеть. Хочу видеть другую Кристину. Ту, которая была со мной час назад. Ту, что примчалась по грязи сюда, в этот непонятно чей дом. Ту, что ночами сидела рядом и следила, не станет ли мне хуже. Ту, что бродила по парку, счастливо вдыхая запах осени. Ту, что любит трогать пальцем плесень в бабушкином погребе. Ту Кристину, которая не похожа на библиотечную книгу с уродливым штампом на первой и семнадцатой страницах. Кристину, которую я люблю всем сердцем и которую ни за что не отпущу, как бы мне ни было больно. Вот так.

Кристина больше не вырывалась. Она повернулась к нему. Прикоснулась пальцами к его колючей бородке, к нежным, жарким губам, искавшим ее губы…

Все закружилось перед ее глазами. Мир, серое низкое небо, в которое воткнулись голые березовые ветки, земля, украшенная осенним ковром, — все вдруг исчезло и перестало иметь значение. Все, кроме этих родных губ, глаз, рук и этой отвратительной бороды, которую она тоже полюбила.

— Вы тут целуетесь, а там Вера плачет, — услышали они звонкий Катькин голос.

— Почему плачет? Они с Колькой что, уже приехали из города?

— Кольку я не видела. А Вера плачет под деревом. Сильно плачет.

— Где она? — с тревогой спросил Тимофей.

— Вот там! Я ее нашла, а она даже говорить не хочет.

— Пошли, Катена, посмотрим, что там случилось, — сказала Кристина, беря ее за руку.

Вера действительно сидела под деревом недалеко от своей дачи, скорчившись и уткнувшись лицом в колени. Плечи ее подрагивали.

— Вера, Верочка, что случилось? — присела рядом Кристина и попыталась заглянуть ей в лицо.

Вера распрямилась, как пружина, и обняла ее.

— Они забрали его… — рыдала девушка. — Пришли… и забрали. А он не виноват! Не виноват! Никаких денег у этого Олежека не брал! Он только пошутил над ним! И все!

— Ничего не понимаю, — прижимая ее к себе, покачала головой Кристина. — Кто забрал, кого забрал?

— Ми… лиционеры Кольку, — захлебывалась Кристина. — Мы поехали к нему домой. Потом сели… обедать. Тут звонок в дверь. Валентина Ивановна открыла, и тут ворвались они. Сказали, что он будет отвечать по закону. Забрали его компьютер и бумаги. А его самого посадили в машину и увезли. Но он не виноват! Он мне все-все рассказал!

— Катя, принеси, пожалуйста, кружку воды из дома, ладно? — попросил Тимофей и с трудом присел рядом с Верой и Кристиной.

Когда Катька убежала, он спросил:

— Сам Олег был с ними?

— Нет, — отрицательно покачала головой Вера.

— Они были в штатском?

— Кто-то в штатском, а кто-то в форме. Штатский на кухне протокол писал. Валентина Ивановна так разволновалась, что у нее даже сердце прихватило.

Вера снова заплакала, уткнувшись в плечо Кристины.

— Ну, ну, успокойся. Ничего с твоим Колькой не случится.

Через минуту примчалась Катька, расплескав половину воды себе на рукав. С ней пришел и встревоженный Витек.

— Че тут такое? — спросил он.

— Ничего, — махнула рукой Кристина. — Вы с Катей идите. А то Вера тут у нас совсем расклеилась. Ей зрители не нужны.

— Может, еще чего принести?

— Нет, нет, идите. Мы тут сами разберемся.

Дети нехотя удалились, поминутно оглядываясь.

Тимофей с досадой ударил кулаком по стволу.

— Так! Началось. Старик сделал свой ход.

— Вы что, с ним в шахматы играете? — недовольно поинтересовалась Кристина.

— Вроде того.

— И как, интересная партия? — в ее голосе появился сарказм.

— Все как обычно.

— Может быть, ты вот этой девочке объяснишь, в чем состоит обычность? Потому что лично я не нахожу ничего обычного в том, что четырнадцатилетнего парня милиционеры забирают прямо из дому неизвестно за что.

— Пятнадцатилетнего, — гнусаво поправила ее Вера.

— Не важно.

Тимофей ничего не ответил. Он уже быстро ковылял к дому.

— Ты куда? — окликнула его Кристина.

— В город. Надо завершить одно дело.

Кристина и все еще хлюпающая носом Вера остались под деревом одни.

— Твой Колька такой же невыносимый или такое сокровище только мне досталось? — спросила Кристина.

Вера неожиданно прыснула со смеху.

— Что ты! Колька бывает еще хуже.

— Значит, я не одинока, — вздохнула Кристина и поцеловала Веру в макушку. — Ну что, успокоилась немного? На-ка выпей воды. Вот… И не надо больше плакать.

— А если хочется? — взглянула на нее Вера.

— Если хочется? Что ж, можно и поплакать. Чуть-чуть. Иногда это полезно. Шлаки из организма выводятся. А заодно и ненужные мысли.

— А как понять, какие мысли ненужные?

— Трудно сказать. У каждого они свои. Лично у меня это пустые сомнения и домысливание. Например, скажет человек мимоходом какое-то слово незначительное, ничего не стоящее, но которое заденет тебя чем-то, и ты начинаешь «раскручивать» в уме, что он имел в виду, почему он это сказал и зачем. Все мы тратим слишком много времени на то, чтобы думать о разговорах и событиях, которые, возможно, никогда не произойдут в действительности. Вот ты настроила себя на то, что с Колькой произойдет что-то нехорошее. Передумала, наверное, о всяких жутких страстях-мордастях, а потом окажется, что страсти-то яйца выеденного не стоят.

— Мне мама о чем-то похожем всегда говорит, — улыбнулась Вера.

— Вот и слушай маму. Ей виднее. Ну, теперь можем идти? А то сейчас этот контуженный скроется, только его и видели. Мне же его отпускать не хочется. Отпустила один раз, и пожалуйста — он уже в канаве валяется.

Они помогли друг другу подняться и, держась под руки, направились к Витькиной даче (другое определение домику они выдумать не могли).

— Теперь он обязательно даст о себе знать, — сказал Старик, с довольным видом раскуривая дорогую сигару. Эти сигары в аккуратном деревянном ящичке ему присылал из Гаваны какой-то давний друг.

— Вы думаете? — хмуро спросил Олежек, постукивая по столу ручкой «Паркер».

— А тут и думать нечего. Вы же его не нашли. Значит, он жив.

— Откуда он узнает, что пацана забрали?

— Узнает. Обязательно узнает. Тимофей всегда находит способ узнать то, что ему надо. А судьба пацана его заботит. И он будет следить за ней пристально. Впрочем, судьба — слишком громко сказано. Как сказал Шопенгауэр, то, что людьми принято называть судьбою, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей. На 100 процентов верно подмечено. Очень верно, — Старик пустил в сторону Олежека ядовито-сизый клуб дыма.

Олежек украдкой поморщился, и спросил:

— И что он сделает? Тимофей то есть?

— Что сделает? Вообще, если думать логически, мой дорогой, то он должен позвонить нам. Или дать о себе знать иным способом. Это очевидно. Странно, что ты спрашиваешь меня о таких элементарных вещах.

— Откуда я могу знать, что делается в его голове?! — раздраженно воскликнул молодой собеседник Старика.

— Ты не знаешь этого, потому что не даешь себе труда подумать. Увы, мой друг, ты недалек, как и основная масса твоих ровесников. За вас теперь думают машины. Вы живете одним днем, удовольствиями. Вы увлечены приобретением новых электронных игрушек, потакающих вашему потребительскому эгоизму. Вы готовы часами обсуждать достоинства какой-нибудь… как вы там говорите? «Навороченной»? Да, «навороченной штуковины», умеющей много часов подряд вливать в ваши уши глупую и бессодержательную музыку, от которой у нормальных людей давно разболелась бы голова. Вы страшное поколение. Я чувствую себя среди вас динозавром.

— Мы нормальное поколение. Не надо ля-ля.

— Сумасшедший никогда не признается в своей болезни. Он просто ее не замечает, — вздохнул Старик. Я положительно задержался среди вас. А тут еще Тимофей свои фортеля выкидывает, дело затягивает. Не очень-то это хорошо с его стороны, если учесть, сколько я для него сделал. Но умен! Как черт умен. Вот это меня и беспокоит… — задумчиво потрепал он свою нижнюю губу. — Я могу предугадать его очевидные шаги, но не скрытые побуждения. Здесь, милый мой, как в шахматной игре, в которую он, кстати, играет намного интереснее и лучше тебя. Я могу видеть варианты ходов, но не смогу сказать, какой из вариантов он выберет.