Страница 30 из 63
И еще эта робость, словно засор в трубе! С места двинуться не дает. Слов в голове уйма, но все они нелепые, ненужные и безнадежно чужие.
— Перестань смотреть на меня так, — сказала она, помешивая чай сначала в его кружке, а потом в своей.
— Как? — вырвалось, наконец, у него.
— Как баран на новые ворота. Только не обижайся, пожалуйста. А то у тебя в последнее время появилась дурная привычка вспыхивать по любому поводу.
— Я не собирался вспыхивать, — пробормотал он.
— Очень этому рада. Пей чай.
— Он горячий.
— Да, горячий, — она нервно засмеялась, отставив свою кружку.
Вот! Первый признак того, что и она волнуется. И, может быть, даже больше, чем он мог предполагать.
Снова спросить, почему мы здесь? Это все равно, что спросить: «О чем ты сейчас думаешь?». Ответ будет дан, но не такой, какого он внутренне ждал.
— Поживи здесь несколько дней, — сказала она, протирая темно-фиолетовую стойку салфеткой.
— Зачем?
— Это же лучше, чем шляться по подворотням. Разве нет?
— Наверное, — вынужден был согласиться он, потому что перспектива триумфального побега под названием «всем назло» несколько померкла и уже не манила своей яростной самоотреченностью. Поздняя осень, как злая мачеха, то и дело раздражалась холодными дождями и пронзительным ветром.
— Когда мне хочется побыть одной, я приезжаю сюда на целый день, — сказала она, снова придвигая к себе кружку с чаем.
— И часто это у тебя? — попытался пошутить Ник, но она не ответила улыбкой.
— Время от времени. Мама с папой называют это «краткосрочным отгулом».
— Родаки не боятся отпускать?
— Привыкли. Говорят, что иногда просто устают мне возражать. Так вот, я тут гуляю, читаю, дышу свежим воздухом и думаю. А потом приезжаю домой и рассказываю, о чем хочу рассказать.
— Я бы так не смог, — покачал он головой.
— А ты пробовал?
— Нет.
— Тогда попробуй. Если что-то хочешь сделать, иногда об этом полезно сначала подумать.
— А о чем мне думать? — моментально взъерошился он, уже пытаясь найти в ее словах подвох.
— Разве не о чем? Совсем, совсем не о чем? — пристально, так пристально, как никогда раньше, взглянула она ему в глаза.
«Плюнуть и уйти! — вспыхнуло в нем сердитое. — Послать все! И ее…»
Нельзя! Удрать нельзя, потому что выглядеть это будет по-мальчишески.
И почему он дал себя увезти?! Почему пошел за ней?
— Вот потому мне и кажется, что тебе тоже надо побыть одному, — сказала Вера. — Одному, понимаешь?
Он взглянул на нее исподлобья и снова промолчал.
— Не куксись, пожалуйста, — неожиданно улыбнулась она, протянула руку и взъерошила его волосы.
В тот же миг все тело Кольки охватила волна нервных покалываний. Он все отдал бы за то, чтобы рука ее еще задержалась в волосах. Вдохнуть боялся, лишь бы все не разрушить. Отчего так?
— Я матери твоей звонить не буду. Сам позвонишь. Обязательно позвонишь. И не дури больше.
— Вер…
— Что? — тепло отозвалась она, отпивая чай из своей кружки.
— Зачем ты все это делаешь?
— Я еще ничего не сделала. Но сделаю, если опять будешь вести себя, как дурак. — Вера на секунду задумалась и добавила: — Прибью, наверное. И закопаю в лесу. Чтобы не мучился. И других не мучил.
«ДУМАЕТ! — с восторгом завопило все внутри него. — ОБО МНЕ!»
— Я тебя мучаю?
Какие корявые, бесстыдно-прямолинейные слова! Не надо их! Но как без них? И куда от них деться?
— Меня в том числе. Только не воображай, пожалуйста, что я из-за тебя ночей не сплю. Сплю. И очень даже хорошо.
А ВСЕ РАВНО ДУМАЕТ!
— Мне мать твою жалко. Мама у тебя хорошая.
— Это она при тебе хорошая. А если что не так, может и врезать чем-нибудь.
— Заслужил, значит. Ведь заслужил?
— Может быть. Только я все равно не вернусь. Она еще, наверное, не знает, что я сделал…
— Не знаю, что ты там сделал, только не надо изображать из себя мальчика, который думает, будто спрячется под столом и все о нем забудут. Не забудут, не обольщайся. Ладно. Не хочу сейчас говорить ни о чем. Ты сам обо всем хорошенько подумай пару деньков. Просто подумай.
Она натянула вязаную шапочку и подвинула ему свою кружку.
— Помой потом. Не устраивай тут свинарник. Спать можешь на диване или наверху. Как хочешь. В доме много книг. Я знаю, ты, конечно, не член общества книголюбов, но других развлечений тут нет. Ни телевизора, ни радио, ни магнитофона, ни компьютера.
— Что?!
— То! Летом мы здесь отдыхаем. Телевизор только мешает. Иногда мы сидим и просто слушаем сверчков.
— Вы ненормальные!
— И это говорит человек, примчавшийся ко мне в одном свитере и расшнурованных сапогах?
— Точно говорю!
— Тогда добро пожаловать в наш клуб. Вполне может быть, что ты здесь из-за своего свитера. Мне нравятся решительные и сумасшедшие.
Вера пятилась до тех пор, пока не оказалась у двери.
— Все, Ник. Хороших тебе мыслей, как говорил уважаемый мистер Стивен Кинг. Пока.
Ее шажки прозвучали в коридоре, потом на крыльце. Колька подошел к окну и увидел, как она идет к воротам. Обернулась, помахала рукой и исчезла.
Вера позвонила через два дня с единственным вопросом:
— Что ты натворил?
— Натворил? — со смешанным чувством страха и любопытства переспросил он.
— Натворил, устроил, выкинул, учинил, отколол, отмочил, отчубучил. Достаточно ясно?
— Вроде.
— Во-первых, к нам чуть не вломился друг твоей мамы. Ты так ей и не позвонил?
— Нет.
— Ясно.
— А во-вторых?
— Он ведь не просто так тебя ищет?
— Нет, не просто, — эхом отозвался Колька.
— О тебе сегодня в школе спрашивали какие-то люди. Кажется, из милиции. А вчера я посмотрела «Зону X» по БТ. Знаешь такую передачу? Там говорили о компьютерном взломе базы данных одной фирмы. То ли из хулиганства, то ли еще почему-то. Теперь ищут взломщика. Очень интересный сюжет.
В трубке повисло напряженное молчание. Потом он услышал:
— Это… ты сделал?
Соврать было бы лучшим выходом, но что потом?
— Я, — тихо признался Ник. — Я только…
— Не надо. И никуда не выходи. Будь на месте.
Трубка захлебнулась короткими гудками.
Весь вечер он провел в каком-то отрешенно-тревожном состоянии. Вдобавок ко всему на провода упало дерево и весь дом, весь этот огромный дом погрузился во мрак, как в воду полярного моря. Стало как никогда тоскливо. Даже тоскливее, чем от жутковатой книги Гюго про уродцев, которую он терзал целый день, сидя в зачехленном кресле. Захотелось позвонить матери.
Телефонная трубка снова была снята. С помощью зажигалки он рассмотрел цифры на кнопках и набрал номер.
— Да? — услышал он голос матери.
— Это я, мам.
— Коленька! Господи боже, где ты?! Что же ты со мной делаешь, а? Я тебя спрашиваю?! Три дня я как на иголках! Слышишь?
— Слышу, — буркнул он.
— Немедленно приезжай домой. Как ты можешь вот так, ничего не сказав матери?
Мать всхлипывала и задыхалась.
— Мам, прости.
— Где ты? Можешь мне сказать? Я приеду за тобой.
— Не надо.
— Почему не надо? Я места себе не нахожу!
— Я сам приеду. Но не сейчас.
— Как это не сейчас?! На улице холодно, а ты в одном свитере!
— Со мной все в порядке.
— Мы все волнуемся! И папа, и тетя Таня. Пропал с концами! Что делать, ума не приложу. Все из рук валится. Ни сесть, ни встать. Ты хоть раз о матери подумай. Хоть раз! Что ж ты за дите у меня такое?
— Мам, не плачь, ладно?
— А что мне еще остается? Я что, по-твоему, каменная? Ведь доводишь! Трясусь вот вся! Уж наказал так наказал!
— Мам, ты видела… Олега?
— Да пропади он пропадом, Олег этот! Никто нам, сыночка, не нужен. Дура я была. Ты уж прости меня. Каюсь, каждую минуту каюсь. Я только тебя люблю, родной мой.
В глазах у Кольки защипало, а в горле застрял горький комок.
— Мам, не надо.
— Приезжай, родненький. Все у нас теперь будет хорошо…