Антик с гвоздикой

– А что ж вы умалчиваете насчет хорошеньких женщин? – словно прочитав его мысли, с укоризной проговорил Аркадий. – Есть тут птички, способные скрасить одинокую жизнь двух холостяков? А как насчет молодых вдовушек и девиц на выданье? Все ли разобраны на сей момент или есть еще не просватанные?

Караваев пожал плечами и неожиданно сухо сказал:

– По правде, меня больше интересует тезис Руссо о том, что прежде должно учинить свободной душу, а потом уже тело. К тому же я занят составлением записки на имя императора, в которой пытаюсь изложить свои взгляды на положение, которое сложилось в Российском государстве за последние годы.

– И что ж вас подвигло на сей замечательный труд? – с едва заметной иронией спросил Григорий. Но Караваев иронии не заметил, потому что с еще большим пылом стал объяснять суть своих занятий:

– Я понимаю, что не в моих силах убедить государя отменить Табель о рангах. При Петре Алексеевиче она была необходима, тогда дворян просто-напросто не хватало ни для службы в армии, ни во флоте, ни в канцелярии, но сейчас надобность в ней отпала. И я в меру своих сил пытаюсь объяснить, что негоже раздавать дворянские дипломы налево и направо, тем более купцам и подрядчикам. Кроме корысти и пронырства, они ничего более в дворянское сословие не привносят.

– Вполне с вами согласен, – с готовностью закивал головой Аркадий, – эти новоявленные господа, первейшие казнокрады и мздоимцы, достойны прежде всего не дворянского звания, а виселицы. Сейчас в дворяне метит всякий разночинец, а мы потом удивляемся, откуда вдруг в обществе пышным цветом расцветают лесть, лицемерие, подхалимство, подлость.

– Вы абсолютно правы, – обрадовался поддержке Караваев, – наше дворянство вместе с привилегиями утратило былое значение в обществе. Будь моя воля, я б немедля изгнал из него всех, кто получил диплом благодаря Табели о рангах, и расширил бы права столбовых дворян.

– Поразительно! – воскликнул Аркадий и незаметно подмигнул князю. И Григорий понял, что его неугомонный друг откровенно забавляется над доморощенным мыслителем, осмелившимся поучать самого государя. – А каковы ваши воззрения по крестьянскому вопросу?

– Я полностью поддерживаю идеи господина Щербатова.[7] Освобождение крестьян, по моему мнению, повлечет за собой множество невзгод. Я всю жизнь прожил в деревне и точно знаю: свобода нашим мужичкам только во вред. Без присмотра помещика они обленятся, забросят хлебопашество, займутся разбоем, даже детей перестанут рожать, потому что будут заниматься пьянством и развратом, вместо того чтобы заводить семьи. К тому же это приведет к разорению дворянства. Государство станет слабее, ибо разорившиеся дворяне утратят значение его надежной опоры.

– Воистину так! – с пафосом воскликнул Аркадий и воздел руки к небу. – Оставим крестьян в России в том состоянии, в котором они пребывают в течение нескольких столетий. – Он хитро прищурился. – Но все ж таки вам не уйти от ответа, достопочтенный сударь Василий Ефимович. Почему вы замалчиваете сей немаловажный факт, что по соседству с нами проживает очаровательная женщина – графиня Изместьева. Молодая вдова и к тому же весьма богатая...

– Простите, сударь, – побагровел Каратаев, – сия особа нисколько меня не интересует, потому что истинная самодурка, местная Салтычиха! Надеюсь, господа, вы слышали об этой мерзкой помещице, которую матушка Екатерина велела примерно наказать за творимые безобразия? Хотя что скрывать, – Караваев вздохнул, – покойная княгиня Мария Васильевна тоже в ангелах не числилась, во всей округе ее побаивались. Но и уважали. Она единственная в уезде держала открытый стол и отличалась особым хлебосольством. – Караваев сердито прищурился. – Но и она не жаловала Изместьеву, хотя дружила с ее свекровью. А после смерти графа Федора между ними начались истинные баталии, причем графиня Наталья, – он слегка понизил голос и оглянулся на окна, – в глаза назвала Марию Васильевну старой клячей. Я присутствовал при их ссоре, – Караваев прижал руку к сердцу и трагически закатил глаза, – и, спрашивается, из-за чего? Вы не поверите, но всего лишь из-за десятка бревен, которые крестьяне Завидовских умыкнули с делянки на землях Изместьевой. Конечно, я тоже против воровства, но не пристало из-за подобного пустяка доводить старую княгиню до обморока.

– Выходит, у вас нет личных причин обижаться на графиню Изместьеву? – Григорий кивнул лакею, чтобы наполнил бокалы вином. – Очевидно, вы испытываете сострадание к своим бывшим соседям, с которыми графиня Изместьева обращалась столь непозволительно?

– Это само собой, – буркнул Караваев и отвел взгляд в сторону. – Но есть еще одна причина, из-за которой я на дух не переношу графиню. – Он окинул князя и Дроздовского несколько смущенным взглядом. – В прошлом году, знаете ли, я пытался посвататься к ее младшей сестре Ксении, очень милой, скажу я вам, господа, барышне. Но она полностью находится под влиянием своей деспотичной сестры. Вы представить себе не можете – Ксении непозволительно покидать пределы усадьбы. Княгиня определила ее в гувернантки маленького графа и вполне довольна подобным положением вещей.

– У графини есть сын? – Приятели переглянулись.

– А что ж ему не быть? Замужем она побывала, хотя и за никчемным графом Федором. И дите родила в сроки, через девять месяцев после свадьбы. Хотя поговаривают, что в последнее время перед гибелью графа они спали в разных постелях.

– Выходит, Ксения вам отказала под влиянием своей сестры? – Аркадий ловко вернул Караваева к интересующей его теме.

– Я думаю, что она даже не знает, что кто-то пытался ее сватать. Сторожа графини никоим образом не позволили мне заехать на ее земли. И когда я отправил послание на ее имя с изложением цели визита, то она заставила меня унизительно долго ждать ответа. Его вручили мне лишь через четыре часа, которые я провел в коляске под палящим солнцем. И знаете, что она соизволила написать поверх моего же послания? – Караваев страдальчески скривился. – «Ужо тебе, бездельник!» Причем вкривь и вкось, словно ее падучая трясла в то время.

«Вернее всего, ее трясло от смеха», – отчего-то подумалось Григорию. Несмотря на столь нелицеприятный отзыв Караваева об их общей соседке, внутренний голос подсказывал князю, что все эти мелочи, частные подробности, а также излишнее негодование рассказчика только мешают обрести ему единое восприятие образа сварливой и деспотичной помещицы, какой, возможно, и являлась графиня Наталья Изместьева.

Григорий отхлебнул вина из бокала, но оно показалось ему слишком терпким, и он отставил его в сторону. Затем решительно поднялся из кресла.

– Очень приятно было познакомиться с вами, Василий Ефимович. – Он пожал руку Караваева. – Надеюсь, эта встреча не последняя и вы осчастливите нас своими визитами неоднократно. Думаю, что у нас найдется много общих тем для разговоров. А сейчас, – он развел руками, – дела зовут. Солнце уже высоко, а я хотел до ужина проехаться по полям, посмотреть, в каком состоянии озимые и яровые после столь обильных дождей и ветров.

– Беда наша не только дожди, но и поздние заморозки, однако в этом году бог миловал. – Караваев перекрестился. – Пшеница хорошо в рост пошла, рожь тоже не подкачала, да и овсы нынче замечательные. Лишь бы засуха не ударила в июле. В прошлом году так оно и случилось. Едва половину прежних урожаев собрали. – И, утерев обильный пот, выступивший у него даже на щеках, предложил: – Если желаете, князь, могу составить вам компанию в поездке по вашим владениям. Думаю, вам потребуются некоторые пояснения по ходу осмотра посевов. Прежде я не раз оказывал помощь Марии Васильевне своими советами. И поверьте, она нисколько ими не гнушалась, не то что эта выскочка. – Он гневно сверкнул очами в сторону озера, и Григорий понял, что под «выскочкой», несомненно, подразумевается графиня Изместьева.

– Она, что ж, из бедных? – внезапно пришла ему на ум догадка.

Караваев презрительно сморщился:

7

М. М. Щербатов – идеолог консервативного дворянства, сторонник монархизма и сохранения крепостного права.