Кольца детей Ауле

Выразительная физиономия Рамарона опечаленно вытянулась.

– Я не умею ни делать вазочки, ни плести салфетки. Я умею только петь песни, но не такие, как у вас, эльфов. Я был бы счастлив спеть для вас, прекрасная госпожа Кэриэль, но мои песни никак не могут сравниться с эльфийскими. Боюсь, что они только осквернят ваш слух, прекрасная госпожа.

– Песня, исполненная от чистого сердца, никогда не осквернит слух, – сказала ему эльфийка. – Спой мне, пожалуйста, свои песни – я буду рада послушать их.

Кэриэль подошла к недавно певшему эльфу и взяла у него лютню.

– Вот, – подала она лютню Рамарону. – Пой, пожалуйста.

Тот растерянно принял инструмент из ее рук. Однако, вся растерянность Рамарона улетучилась, едва он прикоснулся к струнам. Уже первые его аккорды прозвучали мощно и уверенно, даже властно. В маленькую чайную, где по вечерам звучали нежные напевы эльфов, ворвалась другая музыка – музыка атани. Никто из эльфийских музыкантов и не помыслил бы, что такой благозвучный инструмент, как лютня, может вдруг обернуться порывом бурного ветра, дерзким тугим парусом на штормовых волнах. В мир стучалась сила Второго Народа, недолговечного и плодовитого, беспокойного и непоседливого – новая сила, стремящаяся везде побывать и все успеть за ничтожный срок, отпущенный ей творцом Илуватаром.

И нолдоры поняли эту силу. Поняли и приняли – это было видно по их глазам, когда они слушали Рамарона. Его песни опирались об это понимание, словно орлиные крылья о воздух, и яростно устремлялись ввысь. Каждый вечер он слышал напевы Перворожденных и втайне проклинал себя за то, что никогда ему не спеть, как поют они – но сегодня эта публика была его.

Когда он закончил петь, все эльфы в маленькой чайной продолжали смотреть на него. В устремленных на него взглядах было одобрение, понимание, даже восхищение и много чего еще – и Рамарон вдруг отчаянно смутился и покраснел до ушей. Без лютни в руках он был обыкновенным мальчишкой-атани, еще не доросшим до своего таланта.

– Спасибо, Рамарон, – поблагодарила его Кэриэль. – Теперь мы знаем, что твой народ может рождать такие песни. Ты еще слишком молод, чтобы понять, что ты рассказал нам сегодня – и я желаю тебе, чтобы ты успел дожить до настоящего понимания. Это самое большее из того, что мне хотелось бы пожелать тебе.

– Сколько бы я ни прожил, мне все равно не стать таким, как нолдоры – Премудрые, – пробормотал он.

– Премудрые – это неточный перевод на атаньи, закрепившийся в исторических преданиях, – поправила его эльфийка. – На самом деле древнеэльфийское слово «нолдоры» означает «искатели мудрости». Ведь мудрость – это такая вещь, которой никогда не бывает слишком много. Гораздо чаще ее не хватает даже нам, нолдорам.

Она взяла у него лютню и повесила на стену. Было ясно, что после Рамарона сегодня здесь никто не будет петь. Друзья выпили еще по чашечке настоя, а затем простились с хозяйкой и ее гостями.

– Ты им понравился, – сказал ему Фандуил, когда они возвращались домой. – Теперь они всегда тебя примут.

Вскоре учитель поручил Фандуилу и Горму новую работу. Она была не срочной, но оба друга по давно заведенной привычке стали оставаться вечерами в мастерской и забыли про Рамарона. Несколько дней спустя, ранним вечером, когда у них еще вовсю кипела работа, дверь в кузницу вдруг отворилась и на пороге появился Рамарон.

– Ты что?! – ужаснулся Фандуил, узнав его. – Сюда нельзя посторонним!

– Какой же я посторонний? – удивился тот. – Я же ваш друг!

Быстрые глаза Рамарона с голодным любопытством обшаривали кузницу, перескакивая на пышущий жаром горн, на полки с заготовками, на скамейки, на угол с ветошью и ящики с металлическими слитками и обрезками. Увидев блестящий белый брусок на чугунной подставке, он шагнул к нему и протянул руку.

– Стой!!! – взвыл за его спиной Горм.

Рука Рамарона сама отдернулась от бруска.

– Я же только хотел потрогать… – растерянно пробормотал он.

– Потрогать… – передразнил его гном. – Я же только что вытащил эту чушку из горна! Еще чуть-чуть – и вспомнил бы ты сильмариллы Феанора!

– Да? – Рамарон опасливо покосился на брусок. – Что-то вас давно не видно в городе – вот я и решил зайти узнать, что у вас случилось.

– Да ничего – просто работаем… – Горм вдруг замолчал и уставился на дверь, то же самое сделал и Фандуил. Рамарон обернулся и увидел высокого эльфа, вошедшего в кузницу.

– Что это значит? – спросил эльф. – Почему в мастерской посторонние?

– Мастер Келебримбер… – начал Фандуил и растерянно запнулся.

Глаза Рамарона широко распахнулись и вытаращились на эльфа.

– Келебримбер! – изумленно выдохнул он. – Так это ваш отец стрелял в Лучиэнь!

Горм с Фандуилом примерзли к полу. Хотя они уже привыкли к непосредственности своего нового приятеля, подобная выходка казалась невообразимой даже для него. Но Келебримбер даже и не глянул на Рамарона, словно того не было в кузнице.

– Кто этот атани? – обратился он к ученикам.

– Это… ну… один наш знакомый… – прохрипел Горм.

– Это… это Рамарон… – пробормотал Фандуил. – Он – бард, тот самый, который пел в чайной Кэриэль…

– А, слышал. – Серые глаза мастера уперлись в Рамарона, словно тот только что вырос перед ним из-под земли. – Мне известно, что барды сочиняют всякую небывальщину, но я никак не думал, что они сами в нее верят. Эта история неверна хотя бы потому, что не было такого случая, чтобы Карафин Искусный промахнулся. Если он попал в Берена, значит, он стрелял в Берена. И если он не убил Берена, значит, он не хотел убивать Берена. Даже если допустить, что первый выстрел не убил Берена по случайности, неужели ты думаешь, что в колчане моего отца больше не было стрел?

Рамарон, похоже, нисколько не понимал вопиющей бестактности своего поведения.

– Но и Берен, и сама Лучиэнь утверждали, что Карафин целил в Лучиэнь, – заявил он.

– Возможно, это им показалось из-за поправки на ветер. Я никогда не поверю, что мой отец стал бы стрелять в женщину. При желании он мог бы в считанные мгновения превратить всех их в подушечки для булавок, включая собаку, но он выстрелил только однажды.

– Но в легенде говорился, что Карафин стрелял дважды, – заспорил Рамарон.

– Это был сдвоенный выстрел. У отца был такой лук, который выпускал сразу по две стрелы. Поскольку стрелы были на излете, одну из них перехватила собака, но вторая попала в цель.

– Откуда вам это известно?

– Мой отец рассказывал эту историю за обедом, когда они с дядей вернулись с охоты. По его словам, в тот день они встретили в лесу принцессу Лучиэнь, которая выглядела хуже последней нищенки. С ней была большая дворняга и грязный, обросший волосами атани…

– Это же был сам великий герой Берен! – перебил его Рамарон.

– Это он сейчас герой, да и то только у атани. Многие эльфы до сих пор считают этот брак несколько… скандальным – тем более, что Лучиэнь была еще слишком молода для супружества. В те дни было неизвестно, куда и зачем пошли эти двое, а Тингол буквально заваливал окрестных правителей письмами с просьбами спасти его дочку. Поэтому отец с дядей хотели взять ее с собой, чтобы позаботиться о ней и избавить ее от неподобающего общества, но атани накинулся на них как сумасшедший, а она подняла такой крик, что они в конце концов оставили эту парочку в покое.

– Говорят, что это Берен прогнал их, – продолжал настаивать Рамарон. Горм и Фандуил столбами стояли у наковальни и тихо удивлялись дерзости этого парня.

– Чтобы двое сыновей Феанора не справились с одним атани, каким бы он ни был героем? – приподнял бровь Келебримбер. – Такое только барды могут выдумать. Нет, отец с дядей оставили принцессу и поехали прочь, но когда они отъехали на приличное расстояние, Берен прокричал им вслед такое, что рука моего отца сама взялась за лук.

– Но в легенде говорится, что Келегорм напал на них, потому что хотел взять Лучиэнь в жены. И разве он не узнал своего пса Гана?