Агент сыскной полиции

– Хорошо, – он повернулся к Алексею, – подай сюда протоколы и твои записи.

Продолжая оставаться на ногах и не снимая шинели, он пробежался носовым платком по бритому затылку, следом столь же быстрым взглядом по бумагам, откашлялся и в упор посмотрел на Хворостьянова. Тот нервно дернул уголком рта, но прошел к креслу и опустился в него.

– Слушаем вас, – произнес он официальным тоном и, сцепив пальцы на животе, изобразил на лице полнейшее внимание.

Тартищев вновь прокашлялся и, не заглядывая более в бумаги, принялся докладывать:

– Австрийский поданный князь Отто Людвиг фон Дильмац, шестидесяти лет от роду, проживал на Тагарской улице в бывшем доме купца Ширяева, в котором мы сейчас имеем возможность находиться. Князь занимал весь первый этаж, на втором этаже никто не проживал, и ход туда перекрыт дверями на постоянном запоре. Ключи от замка находятся у дворника. В квартире два выхода, парадный с подъездом – на Тагарскую и черный – на задний двор. Парадные комнаты сообщаются с людской длинным, около десяти саженей, коридором, который заканчивается небольшими сенями. В доме проживает шесть человек прислуги: камердинер, повар, кухонный мужик, берейтор и два кучера. На ночь в квартире остается лишь кухонный мужик. Он ночует в каморке рядом с черным выходом. Камердинер и повар на ночь уходят к своим семьям, берейтор Иван Стрекалов тоже зачастую отлучается на ночь – по достоверным сведениям, это время он проводит в объятиях купчихи Марии Евграфовны Миловидовой, супруг которой Матвей Афанасьевич Миловидов большую часть года находится на принадлежащих ему рудниках и железоделательном заводе...

– Давайте ближе к делу, – с негодованием в голосе перебил его Батьянов, который, по слухам, тоже пользовался особым расположением чернобровой красавицы купчихи, – история похождений берейтора в данном случае не столь важна...

– Ну это как посмотреть, – отрезал Тартищев, понимая, что вновь вызовет гнев начальства. Но он уже закусил удила, что проделывал всякий раз, когда приходилось тянуться перед начальством в струнку и, как сейчас, разъяснять и доказывать простые истины. – Нам необходимо досконально проверить причины отлучки каждого из слуг и возможности их незаметного возвращения в дом с целью убийства своего нанимателя.

– Не отвлекайтесь, Федор Михайлович, – прервал его Хворостьянов. – С берейтором все ясно. От Миловидовой никто раньше утра не уходит. Давайте, что там касательно кучера? Или их, кажется, два?

– Оба кучера живут при конюшне в отдельном помещении. Но в ночь убийства они отпросились на крестины сына своего приятеля, лавочника Перфильева. Мои агенты проверили, они до сих пор в его доме, отсыпаются после вчерашних торжеств. – Тартищев на мгновение поднес к глазам один из листков бумаги. – Как явствует из допросов прислуги, все они, кроме кухонного работника, жили в доме фон Дильмаца с момента его приезда в Североеланск. Местом своим дорожили, пользовались большой свободой, к тому же князь платил им довольно крупное по нынешним временам жалованье. Кухонный работник Степан Фокин поступил на службу три месяца назад, но, как удалось выяснить, у него прекрасная аттестация от его прежнего хозяина – попечителя учебных заведений Васильева, у которого он прослужил десять лет вплоть до перевода господина Васильева в Иркутск.

– Кто жил у князя до него? – спросил Батьянов.

– Сам Фокин этого не знает. Но из бесед с прислугой выяснилось, что это Гурий Казначеев, который только что отсидел в тюрьме за кражу. Мои агенты пытаются разыскать его в городе, так как не прошло еще и недели, как он освободился из-под стражи. Я направил своих людей в адресный стол и в тюрьму, чтобы выяснить, кто посещал его во время заключения.

– Так вы склоняетесь к мысли, что возможным убийцей князя был этот Казначеев? – изумился Лямпе. – У вас имеются на это веские основания?

– Пока никаких оснований, но мы обязаны проверить каждого, – ответил Тартищев устало.

– Присядьте, Федор Михайлович, – неожиданно заботливо сказал Хворостьянов, – а то на вас лица нет.

– Спасибо, мне так удобнее, – ответил Тартищев и оглянулся на дверь. Задиреев заглядывал в приоткрытую створку и делал ему какие-то знаки. – Простите, господа, я вынужден покинуть вас на некоторое время. Очевидно, открылись какие-то новые обстоятельства. – Кивком головы он приказал Алексею следовать за ним и вышел из гостиной.

– Ваше высокоблагородие, – вытянулся перед ним Задиреев, – дворник по одежке опознал в убитом бывшего кухонного мужика его светлости. Вчерась вечером он заходил к нему в дворницкую и хвастался новым кафтаном и сапогами. Говорил, что прикупил их на жалованье, которое ему выплатили.

– Давай сюда дворника, – сказал быстро Тартищев и строго уставился на кудлатого мужика, мнущего в руках облезлую заячью шапку. – Ты, что ли, дворник?

– Я, вашскобродие, я, – дворник виновато развел руками, – кто ж знал, что Гурий – убивец...

– Это не твоего ума дело! – прикрикнул на него Тартищев. – Давай рассказывай, когда ты видел в последний раз Казначеева, о чем говорили при встрече?

– Да, почитай, ни о чем! – произнес растерянно дворник. – В первый раз это дня три назад было как будто...

– Как будто или точно? – переспросил рассерженно Тартищев.

– Точно, три дня назад, как раз в пятницу... Его светлость приказали выезд заложить. Оне с утра намеревались за город выехать, по делам, так сказать, но потом отложили на понедельник... Видно, не судьба ему была! – вздохнул по-бабьи жалостливо дворник и, заметив яростный взгляд Тартищева, зачастил: – Впервые, значитца, Гурий появился в пятницу, хотел получить расчет за прежнюю службу, но его светлость были заняты и его не приняли-с, велели прийти в субботу. Приходил ли он в субботу, об этом мне неведомо, но вот в воскресенье появился сразу после обедни, хвастался, что князь ему хорошо заплатил. Сказывал, что даже на часы с цепочкой хватит. Сам-то Гурий уже и жилет с карманом по такому случаю прикупил...

– Про хозяина что-нибудь спрашивал?

– Никак нет-с, вашскобродие, не спрашивал! Мы с ним недолго говорили. Я-то, по правде, не слишком его и раньше привечал. Злобный он по натуре человек. Кошка у меня вот-вот окотиться должна была, а он ее сапогом под живот. Умерла ведь кошечка, а такая ласковая была. Детки долго плакали потом...

– Ладно, все ясно. – Тартищев повернулся к Алексею: – Запиши его показания. – И обратился к Задирееву: – Кто еще опознал Казначеева?

– Никто боле, ваше высокоблагородие, шибко уж его скособочило. Дворник ведь тоже его только по одежке опознал. А остальные его в ней не видели, потому затруднялись сказать что-нибудь...

– Кто еще видел его в доме князя?

– В субботу его видел камельдинер... Но о чем он беседовал с барином, не ведает, потому что в кабинет не заходил. Правда, подтверждает, что Гурий из кабинета вышел веселый, пальцами щелкал и насвистывал...

– А в воскресенье?

– Нет, в воскресенье и в пятницу, окромя дворника, его никто не заметил.

– Господин надворный советник, – на пороге появился агент Вавилов, посланный с утра в адресный стол и тюрьму, – разрешите доложить?

– Докладывай, только быстро! Удалось что выяснить или нет? А то начальство уже икру мечет, что на месте без толку топчемся.

– По свидетельству адресного стола, Казначеев на жительстве в Североеланске не значится. В тюрьме сидевшие с ним арестанты сообщили, что ни с кем он дружбу не водил, кроме, пожалуй, Мозалевского, который вышел на волю за неделю до Казначеева. Его приметы: роста высокого, плечистый. Лицо светлое, растительность на нем слабая. Глаза серые, маленькие, смотрит исподлобья. Навещать Казначеева в тюрьме навещали, но редко. Пару раз за те полгода, что он в остроге провел, женщина приходила, надзиратель говорит, что назвалась его женой, Екатериной Казначеевой. Живет она в кормилицах на Покровке, в доме капитана парохода «Витязь» Страшилова. Но, как удалось выяснить через проживающих в доме слуг, Казначеев у жены после отсидки не появлялся. Сама она из дома тоже в эти дни не отлучалась.