Альтаир

— Ты что еще придумал? — сурово спросил Митяй, отодвигая ведро. — А дело позабыл? — он выразительно посмотрел на чемодан телевизора.

— Об этом после поговорим. Женечка не будет возражать, — спокойно заметил Усиков.

В глубине его души таились искренний гнев и обида на Митяя. Как ему не совестно напоминать о их личном деле, когда речь идет о других, куда более серьезных вещах!

Молчат старики, но, вероятно, думают, что московский комсомолец поступает правильно. Хоть и мала надежда на успех, но почему же не попытаться!

Прохор Кузьмич улыбнулся беззубым ртом и прикрыл его бородой.

— Шустрый ты парень. Может, и вправду, чего выйдет. Ты им там по–научному растолкуй: дескать, крашеную рыбу на базе не принимают.

Старики хлопотливо собрали в дорогу ходатая по общественным делам. Кто‑то достал из ведра голубого судака и завернул в газету. Другой объяснил Усикову, как ближе всего пройти к фабрике. Прохор Кузьмич вызвался перевезти его на тот берег, но Лева отказался, чтобы не заставлять старика ждать там. Сам как‑нибудь справится.

Митяй спокойно смотрел на эти проводы, считая Левкину затею наивной и бесцельной, уверенный, что Журавлихин ничего подобного ему не разрешит.

Любитель строгого порядка, Митяй избегал вмешиваться не в свои дела. Да, он прекрасно сознавал, что голубых или розовых судаков не должно быть. Это непорядок, нарушение общепринятых норм, и вполне понятно, что раскрашенная рыба не может приниматься на государственных базах. Но почему именно там не поднимут этот вопрос? Почему не вмешается райсовет? Неужели приезжие студенты должны быть дальновиднее и умнее уважаемых лиц, которым поручено следить за порядком в районе?

Все это он неторопливо и убедительно высказал Левке, предусмотрительно отведя его в сторону. К чему свидетели во время такого серьезного разговора, тем более что Левка обязательно начнет спорить!

Митяй не ошибся. Когда он спросил у него, стоит ли так горячо принимать к сердцу судьбу судаков, если еще не найден аппарат, за который в ответе лично он, Усиков, посмотрели бы, что с ним случилось!

— Ты сам судак! — прошипел Лева, вытаращив глаза. — Рыбья кровь! Да разве можно спокойно относиться к такому делу!

Несомненно, Митяй обиделся. Правда, Левка попытался смягчить свою непроизвольную вспышку и стал, как всегда, защищать свой жизненный принцип, доказывать необходимость активного вмешательства в подобные дела, так как он комсомолец и должен бороться за торжество справедливости. Но все это было давно знакомо Митяю. Он не принимал всерьез Левкиных принципов, и часто сам Левка казался ему театральным героем, размахивающим картонным мечом.

Митяй молчаливо ждал "начальника поисковой группы", чтоб убедить его в своей правоте, — тогда Левка останется с носом. Ясно, что Женя его не поддержит.

Но плохо знал Митяй своего старшего товарища. Он не только разрешил Усикову пойти на фабрику, но и сам пожелал это сделать.

Стремление к абсолютной самостоятельности, характерное для Левки, привело к тому, что Журавлихин остался у телевизора, а Усиков получил милостивое разрешение защищать судаков. "Что ж, пусть идет инспектором, — вздохнув, решил Митяй. — Такова воля начальства. Ему виднее".

Не скрывая усмешки, Митяй смотрел, как Левка мечется по берегу, ищет какие‑то бутылки, взял две водочные у рыбаков, но этого оказалось ему мало, подбежал к своему чемодану, вытащил флакон с тройным одеколоном и без сожаления вылил его.

Укоризненно покачивая головой, глядел на это Митяй, понимая, что флакон понадобился новоиспеченному химику, чтобы взять пробу воды возле фабрики. "Ну к чему такое кустарничество? — думал он. — Приедут специалисты с пробирками, с колбами, возьмут пробы в разных местах, не торопясь, как этого требуют настоящие исследования. А тут — детские забавы. Стыдно даже глядеть".

И Митяй досадливо отвернулся.

Глава 8

ОШИБКА "ИНСПЕКТОРА СПРАВЕДЛИВОСТИ"

Усиков шел по узкой тропке вдоль заросшей камышами речки и видел перед собой дальние огоньки фабрики, где ему предстоял серьезный разговор если не с директором, то по крайней мере с главным инженером. В брючных карманах позвякивали монеты, бились о стекло бутылок, которые на случай крайней необходимости уже были наполнены водой из "разноцветной речки". В эту необходимость Лева не очень‑то верил. Почему бы директору и главному инженеру не прислушаться к предложению московского студента и не поставить фильтры? Зачем отправлять бутылки в Горький или Москву и там просить защиты для рыбьего населения: спасите, мол, его от проклятой краски?

Леву особенно удивляла ее способность так действовать на рыбью чешую, что она приобретала явно выраженный не свойственный ей цвет. Какой может быть в реке раствор краски? Ничтожный. Даже самые расточительные хозяева не могли выливать ее тоннами.

Кто‑кто, а Лева понимал в красителях. Мог составить любой колер для стен и табуреток. Умел красить марлевые занавески, перекрасил свою голубую рубашку в лиловую (с сиреневым галстуком очень красиво). Правда, руки отмылись через неделю. Но ведь это была сильнейшая консистенция. (Слово‑то какое! Мысленно не выговоришь!) А в реке — прозрачная вода! Как же получился голубой судак, которого он сейчас прижимал к груди?

Скользкая рыбина доставляла Леве немало беспокойств. Газета размокла, прорвалась, судак выскользнул. Лева нагнулся поднять и вдруг заметил, что рыбина вздохнула синими жабрами — ожила:

В темноте, да еще в густой траве, трудно поймать живого судака. Раздосадованный Левка довольно долго занимался этим своеобразным спортом. Сказывалась неопытность в рыбной ловле и главное — некоторое брезгливое чувство: ему казалось, что ловит ужа, а их он не любил с детских лет. Но Усиков был упрям, не мог упустить "вещественное доказательство". Кроме основного "жизненного принципа", над которым подсмеивался Митяй, Леву влекло на фабрику любопытство исследователя.

В проходной фабрики "Химкраска" Усиков предъявил документы, сказал, что прибыл из Москвы и желал бы говорить с директором. Вахтер долго звонил по телефону, подозрительно косился на горлышки бутылок, наконец, сказал недовольно:

— Давайте пройдите. Вещи оставьте здесь.

Усиков вытащил из кармана полные бутылки, аккуратно заткнутые пробками, и поставил их на скамейку.

— Закуску тоже оставьте, — вахтер взглядом указал на судака. — Не положено.

— Не могу, — запротестовал Лева. — Это научное доказательство.

— Так бы и сказали.

Вахтер проводил Усикова до двери, открывая ее, проговорил:

— Посидите вон там на скамейке. Сейчас начальник цеха выйдет.

Лева был несколько разочарован. Не будет у него разговора с директором, не будет и с главным инженером. Не велика птица студент, поговоришь и с начальником цеха.

Он опустился на скамейку, осмотрелся. Двор был небольшой, чистенький, с молодыми деревьями, клумбами, аккуратно подстриженным газоном. Яркий свет прожектора, установленного на крыше двухэтажного здания, заливал весь двор. Прямо перед глазами пестрела квадратная клумба. Цветы оказались знакомыми, но не совсем обычными. В самом деле, мог ли он когда‑нибудь встретить голубые розы, бледно–зеленые левкои? Кто видел лиловую настурцию или ярко–синий пион?

Впрочем, после разноцветных рыб Лева уже ничему не удивлялся. Даже зеленый песок, которым были посыпаны дорожки, и неожиданно пестрая трава, растущая у забора, не вызывали у молодого исследователя особого интереса.

Он видел правильные квадраты разноцветных тканей, прикрепленные к большим фанерным щитам. Вероятно, эти образцы испытывались на выгорание от солнца, как они поведут себя во время дождя, при смене температур и в разных других условиях. Так предполагал Усиков, рассматривая пестрые щиты.

Судак лежал на скамейке, учащенно дыша синими жабрами, и Леве было его жалко. Рядом стояла бочка с водой, как это часто бывает на заводских дворах в местах, где разрешено курение.