Страница 5 из 70
Неожиданный стук в дверь прервал мои размышления. Мы переглянулись. Кто мог притти так поздно к Марине?
— Товарищ начальник! — раздался затем приглушенный голос за дверью.
— Меня? — еще более удивился я.
Никто не мог знать, что я здесь. Ни один человек не встретился мне на пути сюда.
— Кто там? — громко спросил я, направляясь к двери.
— Вестовой из штаба, — так же глухо ответил голос. — Начальник штаба просит вас немедленно притти к нему.
При последних словах вестового я открыл дверь. За ней никого не оказалось. Глухая тишина господствовала в корридоре, и только ветер попрежнему стонал где-то наверху.
В ту ночь загадочных событий я получил в штабе приказ о перебазировке. Через два часа после нашего разговора с Мариной госпиталь был уже на колесах, и мы, покинув странный замок, медленно двигались сквозь тьму и дождь куда-то на запад.
Нужно ли говорить о том, как много внимания, особенно в первые месяцы после переселения, мы посвятили тщетным попыткам как-нибудь осмыслить происшедшее с точки зрения здравого смысла!
Некоторые подробности, выяснившиеся при обсуждении таинственных явлений, были для меня новы. Так, оказалось, что «невидимка» посещал Марину несколько раз и после ее первого прихода ко мне. Но она скрывала от меня эти случаи, чтобы не отвлекать от работы. К тому же она очень скоро узнала в этом «невидимке» меня.
Первым поводом к этому послужила моя зажигалка, отличавшаяся от всех, какими пользовались другие наши сотрудники, тем, что к ней была приделана цепочка, свисавшая полукольцом. У меня образовалась привычка, вертеть зажигалкой в воздухе, накручивая эту цепочку на пальцы то в одном направлении, то в другом. По своеобразному цоканью, сопровождавшему это движенье, Марина и узнала прежде всего мою зажигалку. Потом она обратила внимание на мою своеобразную манеру курить, выпуская дым с характерным выдуванием, в несколько приемов, потом на знакомое покашливание…
Не раз она пробовала заговаривать со мной и убедилась, что я не слышу ее и вообще не подозреваю о ее присутствии.
Случайно из наших разговоров выяснилась подробность, которая тогда не привлекла особенного внимания, но сыграла свою роль позднее. Когда Марина испугалась в последний вечер, услышав вдруг мой ответ «невидимки», и включила звонок, ее поразил и еще более напугал сильный звон, раздавшийся со стены у двери. Между тем никакого звонка в комнате Марины не было.
Всю эту непонятную историю с точными датами, обстановкой, погодой, всеми подробностями я записал у себя в тетради, полагая, что рано или поздно мне удастся найти объяснение.
Тут я должен привлечь к своему повествованию еще одну фигуру — моего старинного друга, оригинала, известного изобретателя, великого фокусника от науки и страстного любителя поражать своих немногочисленных друзей чудесами новых открытий. Я говорю о человеке, о котором писал уже не раз, известном в тесном кругу друзей под именем Маэстро. Это было единственное имя, под которым он разрешил мне упоминать о нем в печати.
Через несколько месяцев после описанных событий, когда уже кончилась война и мы вернулись осенью в Москву, я немедленно отправился с Мариной к Маэстро, захватив с собой на всякий случай тетрадь с записями.
Не буду рассказывать подробностей этой радостной встречи после четырехлетней разлуки.
Мы говорили больше о науке, о влиянии, какое оказала на нее война. Маэстро поражал нас рассказами о новых научных завоеваниях. Исключительная память, острый, цепкий ум позволяли моему другу быть в курсе новейших событий в самых различных отраслях знания. О своей личной жизни он, как всегда, не говорил почти ничего. Я понял только, что за эти годы он стал большим человеком в военно-технических кругах.
Однако тетрадка буквально жгла мой карман, и я в конце концов не выдержал, потребовал внимания и прочел свои записи. Зная своего друга, я был готов к тому, что он начнет ругать меня, обвинит в глупости, в фантазерстве, заклеймит позором…
Ничего подобного не произошло.
Маэстро молча прослушал все от начала до конца. Он долго сидел, смотря то на меня, то на Марину каким-то бессмысленным взглядом сквозь свои круглые очки, потом начал ходить по комнате, что то напевая и не обращая на нас ни малейшего внимания. Я знал, что в такие минуты с ним говорить нельзя, он мог сильно рассердиться.
Наконец он снова подошел к нам и, явно смущаясь, с трудом подбирая нужные слова, спросил:
— Вы что же… значит… поженились уже?
Я смотрел на него, удивленный неожиданным вопросом.
— Ну, свадьбу, что ли, отпраздновали? — пояснил он нетерпеливо.
— Нет, пока не пришлось еще, — ответил я.
— А собираетесь?
— Конечно.
— Ну так вот что: отложите до Нового года. Пустяки, всего полтора месяца. Пировать будем здесь, у меня, в этой комнате. Приглашаю. Кстати покажу нечто интересное. Согласны? Прекрасно. А теперь скажите: вы можете дать мне самые точные координаты этого вашего «замка витающих духов»?
Я вытащил из тетради карту — двухкилометровку района, где находился замок, и пояснил, как к нему добраться.
Маэстро был доволен.
Потом он задал несколько вопросов, показавшихся мне странными: он интересовался люстрой и вообще освещением моей комнаты в замке, расположением выключателей на досечке, спрашивал, не было ли там какой-нибудь аппаратуры. Признаюсь, я не смог дать точных ответов на эти вопросы и был удивлен, когда Маэстро, явно удовлетворенный моими неопределенными объяснениями, сказал:
— Так, все понятно. Теперь садитесь сюда, вот вам бумага, карандаш, изобразите — приблизительно хотя бы — план замка, а главное — расположение ваших таинственных комнат, чтобы я мог их найти без ошибки.
— Для чего вам это? Неужели поедете исследовать на месте?
— Ладно, ладно, рисуйте… «Исследовать»… Конечно, поеду! Не исследовать, все ясно и так, а взять там кое-что ценное для нас…
На этом мы расстались. Прощаясь, он сказал:
— Мы, может быть, больше не встретимся до Нового года, — я буду очень занят все это время, — так помните: тридцать первого декабря, в двадцать три ноль-ноль вы должны быть у меня. Ну, до встречи!
Об этих полутора месяцах не стоит особенно распространяться. Мы с Мариной были поглощены устройством нашей новой жизни. Время летело незаметно.
И вот наступил канун Нового года — первый радостный, светлый канун за прошедшие пять долгих, убийственно жестоких лет. Мы вышли из дому рано и, медленно пробираясь пешком сквозь оживленные толпы москвичей, достигли дома Маэстро.
Нас ожидало огорчение: вместо моего друга открыл дверь один из его ближайших, навсегда им очарованных помощников, молодой, круглолицый и шустрый Ныркин.
— Входите, входите, — говорил он весело и радушно, — я пока играю хозяина! Но не падайте духом: вечер состоится несмотря ни на что. Маэстро вызвали куда-то по важному делу часа два назад, и может случиться, что он запоздает.
Мы вошли, и я был поражен необычайным видом комнаты Маэстро, всегда мрачноватой, запыленной, наполненной бесчисленными приборами и инструментами, похожей скорей на радиотехническую мастерскую, чем на жилую комнату. Теперь она преобразилась. Со сверкающего белизной потолка свешивалась яркая люстра, стены были покрыты новыми тисненными обоями, и — никаких признаков мастерской!
Большой стол посредине сверкал белоснежной скатертью, посудой, бутылками и яствами. Нет, положительно Маэстро решил поразить нас сегодня одной обстановкой.
Все приглашенные были в сборе — человек десять редких, но неизменных гостей Маэстро. Марина оказалась единственным новым человеком среди нас. Остальные были более или менее знакомы между собой. Завязалась оживленная беседа.
Оставалось минут десять до полночи, когда Ныркин пригласил всех к столу. Хозяин, к общему сожалению, очевидно опаздывал.
Мы уселись — председательское место за столом, по указанию Ныркина, было оставлено для Маэстро, — и, наполнив бокалы напитками, спешно готовили закуски.