Тополь стремительный (сборник)

- Знаете, Иван Тарасович, я тут без вас пробовал ускоренное черенкование. Работал с годовалыми и даже с трехмесячными саженцами. С отдельными экземплярами хорошо получается, честное слово!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СНОВА В БУДУЩЕМ

ГЛАВА 11

Я СТАНОВЛЮСЬ БИОХИМИКОМ

С той поры прошло много лет. Ртищевский метод позволил уже через два года начать массовые посадки скоростных пород. Еще через год Кондратенков создал новую, трехметровую породу, потом четырехметровую, пока не дошел до тех растений, которые были посеяны у меня на глазах.

Но рассказывать про всю работу от этапа к этапу - это значит снова и снова говорить о поездках, беседах и спорах, о письмах, опытах, ошибках и находках, вместо главы о тысяче двухстах биографиях написать про двенадцать тысяч и еще и еще раз рассказывать о школьниках, горожанах и колхозниках, увлеченных благородной задачей улучшения растений.

Создавая новые породы, Кондратенков передавал их на поля для массового изучения, и обширный актив помогал ему совершенствовать породу. Улучшенная порода опять направлялась на поля, и так много раз.

Все это потребовало не один год. Сын Кондратенкова, Андрюша, когда-то в детском саду сажавший веточки на песочке, теперь уже сам мечтал о лесотехническом институте. Окончательно смирившись с победой ученика, профессор Рогов целиком отошел от селекции, посвятив себя изучению физиологии дерева, а ртищевская школьница Вера Дмитриева за это время превратилась в студентку Зеру Николаевну, любимую сотрудницу Кондратенкова. И это она постучала в дверь, прервав воспоминания Ивана Тарасовича.

- Иван Тарасович, можно? Мы с Левой хотим поговорить с вами.

Она потянула из-за двери своего нерешительного товарища. Я подумал, что у него слишком несчастный вид для жениха, собирающегося объявить о помолвке.

Лева вытер ладонью лоб и, глядя куда-то в угол, с отчаянной решимостью в голосе произнес;

- Иван Тарасович, я знаю, из-за чего погибли деревья. Дело в том... дело в том, что я добавил в удобрения бамбукидин.

Должен сознаться, что только, по многозначительному виду окружающих я понял, насколько важно было сообщение Левы. Сначала я не сообразил, что речь идет о давнишнем изобретении профессора Рогова - о сильно действующем составе, который иногда ускорял рост бамбука, а иногда отравлял растения. Но об этом я подробно говорил раньше, когда описывал поездку Кондратенкова в Самтредиа.

Лева сам целиком не знал забытую историю бамбукидина. На Курильских островах кто-то из сотрудников показал ему старые, незаконченные и давно оставленные опыты.

Лева пришел в восхищение, раздобыл склянку "чудодейственного" вещества и всюду возил с собой. Об этой склянке он думал, обещая мне показать "не менее удивительное". И за ней же поехал на станцию, когда тополя Кондратенкова остановились в росте.

Мы еще удивлялись тогда, отчего Лева проявляет такое равнодушие к общему делу, а парень, оказывается, веря во всемогущее лекарство Рогова, поскакал за ним на железнодорожную станцию. И затем, составляя удобрение перед "тепловой баней", Лева тайком обрызгал наши растения раствором бамбукидина. Он понимал, что Кондратенков запретил бы это, но, безгранично веря в каждое слово Рогова, юноша решился действовать на свой страх и риск, заранее смакуя нашу радость, удивление и свое торжество.

На деле вышло иначе. Под действием бамбукидина отдельные ткани деревьев начали усиленно разрастаться за счет соседних клеток, листья съели ствол, и растения погибли.

Но все это мне напомнили позже. А сейчас только по багровеющему лицу Кондратенкова я увидел, что Лева совершил что-то ужасное.

- Мальчишка! - загремел Борис Ильич. - Как же вы cмели! Да вы понимаете, что вы наделали?

- Но ведь я же хотел возобновить рост! - горестно воскликнул Лева. - Я думал... да что тут оправдываться! Он махнул рукой и замолк.

Иван Тарасович в волнении забегал по комнате:

- Поразительное легкомыслие! Вмешаться в важный опыт! Ну что мне с вами делать теперь? Сторожа к вам приставлять, да?.. Верочка, скажи ты, что мне делать с твоим приятелем?

- Зачем вы спрашиваете именно меня, Иван Тарасович? - с упреком произнесла Вера. - Что я скажу? Торопов совершил большой проступок. Придется сообщить в институт декану. Комсомольская организация будет разбирать этот вопрос особо. А может ли Торопов продолжать работу здесь, это вы должны сами решать. ("Чего там раздумывать! Гнать-и никаких!" вставил Борис Ильич.) Правда, он находился под влиянием профессора Рогова...

Она произнесла это глухим голосом, с опущенной головой и с выражением такой усталой безнадежности во всей фигуре, что я понял, как трудно было ей сказать эти слова. Но она думала, что так нужно и что нужно сказать то, что она думала, хотя бы эти слова навеки поссорили ее с Левой.

Лева вздрогнул, когда Вера сказала о Рогове.

- Профессор Рогов здесь ни при чем, - сказал он, вскидывая голову. - Я виноват один, и я должен быть наказан.

И вдруг Кондратенков заразительно рассмеялся. Мы все оглянулись.

- А ну вас совсем!-воскликнул он.-Здесь научный институт, а мы устроили судилище. Подумаешь, парень сделал глупость, так надо возводить ее в принцип! Конечно, он чересчур увлекался работами профессора Рогова. Что с того! Мне самому пятнадцать лет понадобилось, чтобы избавиться от влияния Иннокентия Николаевича. Ошибки нужно исправлять, а не носиться с ними. Покаянные слова ничего не стоят, пусть Лева покажет работу. В конце концов, ему только двадцать один год, у него есть время показать, что он может не только портить, но и создавать. А вы говорите - писать декану, гнать отсюда...

Вера робко улыбнулась. Лева все еще хмурился.

- Предстоит большая работа,-добавил Кондратенков обыкновенным, будничным голосом. - Торопов объяснил нам, отчего погибли деревья в бане, но нам все еще неизвестно, отчего засыхают все остальные. Я предполагаю, что им нехватило каких-нибудь редких веществ, может быть радиоактивных. Нужно будет произвести детальное исследование... Вы, Борис Ильич, берите лабораторию номер один и сажайте всех за микроскоп. Верочке поручаю золу и почву, из тепловой бани и из контрольных гнезд отдельно. Вы, Торопов, тоже займитесь химическим анализом. Имейте в виду - это тонкая и трудная работа, требующая большого внимания и терпения. Будем считать, что первый опыт не удался. Теперь у нас начинаются будни, Григорий Андреевич.

- И мне дайте тоже какую-нибудь работу, - попросил я.

* * *

Работая в газете, я долгие годы вел кочевую жизнь.

Мне приходилось встречаться с разными людьми на разных концах Советского Союза, и все они - профессора, шахтеры, математики, грузчики, певцы, хлеборобы и оленеводыс любовью и гордостью говорили мне о своей профессии.

Я старался понять, старался прочувствовать поэзию их труда, старался рассказать читателю, как приятно, например, собрав в таблицу итоги многомесячных вычислений, построить по точкам плавную кривую и сразу обнаружить простой и ясный закон, легко объясняющий все непонятное и даже наперед предсказывающий то, что еще не испробовано.

Потом я писал о шахтере. Я рассказывал, как интересно, работая в лаве, умелым взглядом нащупать в угольной стене слабое место, всем телом налечь на дрожащий отбойный молоток и сразу отвалить под ноги глыбу антрацита.

Я писал с увлечением о знатоках своего дела, и мне тоже хотелось быть знатоком и мастером: через слюдяное окошко поглядывать на кипящую сталь, в прозрачный паутиновый осенний день вести комбайн по золотистой ниве, рассчитывать вал на кручение в сложном автоматическом станке или в полевом штабе разгадывать замыслы противника по синим стрелкам и ресничкам, нанесенным на карту разведчиками. Есть тысячи способов быть полезным Родине, и будь у меня тысячи жизней, я бы испробовал все.

Сейчас я жил с селекционерами, и мне очень хотелось быть селекционером: из воздуха, земли и воды творить зеленую жизнь, подгонять ее рост теплом и азотом, гянуть вверх темнотой, укреплять светом, закалять, воспитывать, кровью других растений исправлять недостатки, скрещивать и лечить, делать операции садовым ножом. Мне тоже хотелось лепить растение, радоваться не за людей, а с людьми. И сейчас, когда подошли трудные дни и все кругом были так заняты, встревожены и озабочены, я не мог спокойно уехать, или, так же спокойно, сидеть и ждать, поглядывая: получится или не получится? Мне тоже хотелось приложить руки, работать до изнеможения, вместе со всеми напрягать силы, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки.