Страница 17 из 162
"Ну что заграница! Вот в Македонии, например, крестьяне, которые победнее, сохой пашут. Первый раз в жизни видал. Честное слово, деревянная соха, такая же, как в музее".
Он возвращался из плена хмурый, высохший и постаревший. Дорогой все стоял у открытой двери теплушки и жадно вдыхал запах чернозема. А на станциях, если поезд задерживался, он отправлялся куда-нибудь на склад или на боковые пути, где меняли рельсы.
Девушки-ремонтницы пересмеивались: "Товарищ боец помогать пришел. Давно ждем вас, не дождемся. Чай, поработать захотелось, устали гулять по заграницам?" А бригадир - худенький старичок в полинявшей темносиней фуражке с молоточками - сурово цыкал на них:
- Цыц вы, сороки, накинулись на человека!.. А вы, товарищ боец, отдохните после боевых трудов. В этаком простецком деле мы сами справимся.
Щекин закусывал губы. Душа его была полна горечи; он считал, что почет не заслужен: другие добывали победу, а он дожидался ее. Целые месяцы пропали впустую за колючей проволокой. Хотелось отработать потерянное время, и руки сами собой тянулись к лопате, кувалде, мотыге.
- Раз, два-взяли!-заводил бригадир нараспев. -Раз, два-дружно! Раз, два-раз... Е-ще раз!
Тридцатипудовый рельс трогался и с металлическим звоном, грохотом и лязгом мчался по путям. Вместе со смеющимися девушками Щекин бежал перед ним, торопясь, чтобы не потерять инерцию. Ему становилось легче. Наконец-то он дышал родным воздухом, делал нужное дело таскал русские рельсы на русской дороге, по которой русские солдаты-победители возвращались домой!
Щекин приехал в родные места на рассвете, когда воздух был особенно свеж и прозрачен; на бледножелтом фоне зари четко вырисовывался каждый листик, а птицы, сидя на телеграфных проводах, весело чирикали вразнобой.
Дорога от станции в колхоз шла мимо сада, и Щекин, не заходя в село, завернул проведать старых знакомых. Сад уцелел, но был запущен. В колхозе, видно, нехватало рук. Многие деревья подсохли, ветер трепал паутинное кружево мертвых листочков, продырявленных гусеницами, запачканных их белой слюной. Буйная поросль сорняков окружала стволы ценных и нежных пород. Поперек дорожки лежала тачка без колеса, и под ней - ржавая лопата.
- Э-эх! - с сердцем сказал Щекин, сбросил в тачку вещевой мешок и поплевал на руки...
* * *
На следующей неделе колхоз утвердил его садовником.
С утра до вечера трудился Ще^ин, сажая, перекапывая, выпалывая, подстригая, опрыскивая, подкармливая. Вскоре старинный сад восстановил свою былую славу. Как и прежде, сюда со всей области съезжались, чтобы получить для прививок черенки местных сахарных сортов. Щеки и украсил сад, устроил цветочные клумбы, расчистил дорожки, посыпал их темножелтым песком, организовал библиотечку и сам, следя за журналами, старался выписывать новые сорта. В этой области, благодаря поддержке обкома, работы Кондратенкова были особенно широко известны. И когда Щекин впервые услышал в сельсовете про Кондратенкова, он написал ему в Москву с просьбой прислать для защитной опушки сада семена быстрорастущих.
Однако Иван Тарасович не смог выполнить эту просьбу.
В ту пору у него не было еще черенков тополя комсомольского, и он ответил подробным письмом, предлагая Щекину самому вывести местную быстрорастущую породу.
"Порода, выведенная в своей области, будет более живучей и крепкой, чем любая, привезенная издалека, - написал Кондратенков. - Чем моложе организм растения, тем легче из него вылепить все, что вам нужно. Так учил нас Иван Владимирович Мичурин. Разыщите семена местных тополей, собирайте их с самых лучших, самых высоких и здоровых деревьев, и обязательно с таких, которые имеют прочную древесину".
В этом письме было двенадцать страниц. Щекин хранил его у себя в особой папке, и, надо полагать, нигде советы Ивана Тарасовича не выполнялись так точно и дословно, как в щекинском саду.
Если в письме было написано: "закрывать щитами в 10.30 утра", можете быть уверены, тополя прикрывались от солнца щитами точно в 10.30, а не в 10.29 и не в 10.31. Если Кондратенков назначал норму полива четыре литра, растение получало свои четыре литра сполна, как из запечатанных бутылок. А если указывалось "в зависимости от погоды", погода учитывалась по барометру, воздушному и почвенному термометру и даже самодельному дождемеру.
Растения пошли ходко. Щекин следил за ними даже с некоторым чувством неодобрения, потому что его основные питомцы - садовые деревья - росли далеко не так хорошо, как эти тополя, посаженные только для ограждения.
И Щекин решил перевести молодые яблони на кондратенковский режим: укороченные дни и ночи, боковое загемнение, обогревание дымом, усиленное удобрение, поливка и все остальное - в точности по нормам письма.
Сначала ничего не вышло, или, вернее, вышло, но далеко не так хорошо, как с тополями. Естественно, яблони требовали совсем других условий, чем лесные породы. Тогда Щекин с упорством настоящего исследователя принялся за поиски того режима, который необходим был для наилучшего роста яблони. В результате, совсем неожиданно для себя, Кондратенков получил известие, где сообщалось о быстрорастущей яблоне. Иван Тарасович был очень удивлен таким непредвиденным оборотом дела. Он не поленился специально съездить к Щекину и целый месяц провел в оранжерее, проверяя шаг за шагом методику садовода.
Сам Щекин позже стал довольно известным селекционером. Но Кондратенкову мало приходилось с ним сталкиваться. Дело народной селекции ширилось, по примеру Ивана Тарасовича, и другие лесоводы начали собирать вокруг себя актив из колхозников. Разобраться в потоке писем с мест было уже не под силу одному человеку, и поэтому Иван Тарасович оставил себе только работу с тополями. Быстрорастущими лиственницами занимался профессор Трофимов из Тимирязевской академии, быстрорастущие сосны взял себе профессор Гаврилов, а дубы и орехи Субботин на Украине. Селекцией же садовых растений руководил академик Щуренков; с ним и работал в дальнейшем Щекин.
Г Л А В А 9
ТЫСЯЧА ДВЕСТИ БИОГРАФИЙ
Рекорд Крюковых, матери и дочери, продержался одну зиму. Весной его побил казахский колхозник Джемал Худайбердыев, вырастивший за один год деревцо в сто девяносто семь сантиметров. Худайбердыеву исполнилось семьдесят семь лет. Больше половины жизни он пас овец у ханов и баев. У него были уже взрослые сыновья, когда последний хан со стадами и женами перекочевал в Джунгарию, и у сыновьев Джемала были сыновья, когда род Худайбердыевых получил землю и в первый раз собрал свой урожай.
За два метра первой перешагнула Зейнаб Ахматова тоненькая и беспокойная шестнадцатилетняя девушка из-под Уфы. Она впервые в жизни получила под свою ответственность самостоятельный участок - восемь полезащитных полос, каждая в полтора километра длиной: в середине тополь, дуб, клен, береза, по краям яблоня и груша.
Двухсотсемисантиметровый тополь вырастила в этом году Люба Крюкова. Мать ее на этот раз отстала на полсантиметра; впрочем, сама она не признавала этого. И, наконец, совершенно удивительных результатов добился председатель колхоза "Червоный незаможник" Харьковской области - демобилизованный капитан Федор Васильевич Гавриленко, вырастивший на своих участках шестьдесят двухметровых тополей.
Новую разновидность тополя комсомольского вывел садовод-любитель Астахов в Ряжске. Астахов сам создал вокруг себя актив. Тополь ряжский выращивали школьники города Мичуринска, знаменитая пятисотница Елена Вайда, Григорий Омельченко на Дону, а за ними десятки и сотни других.
Успехи Кондратенкова были очевидны. Прослушав очередной ежемесячный отчет, начальник управления принял решение передать Институту быстрорастущих лесов целую систему опытных дач. Они были рассеяны от Молдавии до Урала, повсюду, где росли полезащитные полосы. Кондратенков оказался во главе огромного дела руководителем нескольких институтов, и теперь на ученых совещаниях никто уже не решался сомневаться в его методике, ссылаясь на профессора Рогова.