Страница 72 из 73
Меня даже освободили от процедуры ожидания. В коридоре появился один из Булыжников, молча повернулся и зашагал впереди. Я последовал за ним. Так мы добрались до кабинета. Я подошел к его величественному столу. Фридландер-Бей сразу встал; он так старательно улыбался, что, казалось, кожа вот-вот не выдержит и порвется. Папа поспешил навстречу, взял мое лицо в ладони и поцеловал.
— О сын, возлюбленный сын мой, — вскричал он. У него не хватало слов, чтобы выразить переполнявшую сердце радость.
Зато я был немного растерян. Как следует вести себя в подобной ситуации? Кто я — неприступный супергерой или простой парнишка, который по воле случая стал защитником квартала? По правде говоря, я хотел поскорее получить разбухший от хрустиков конверт, убраться отсюда и навсегда забыть о старом негодяе. Папа сильно затруднял мою задачу: он чмокал меня снова и снова.
Наконец даже такой ярый приверженец арабских традиций, как Фридландер-Бей, понял, что пора заканчивать. Он отпустил мою зацелованную физиономию и, словно за стенами крепости, укрылся за своим грандиозным столом, опять став неприступно далеким. Кажется, сегодня не стоит ждать совместной трапезы и приятных разговоров за чашкой кофе, причем я услаждал бы слух хозяина дома рассказами об истерзанных трупах, а он объяснял, какой я молодец. Папа долго разглядывал меня, не говоря ни слова. Словно из-под земли возникли Говорящие Булыжники и расположились за моей спиной: один слева, другой — справа. Это напоминало наше первое свидание, только сейчас мы находились в роскошном дворце, а не в грязном мотеле. Неожиданно из супергероя я превратился в ничтожного слизняка-неудачника, который, скажем, попался при попытке обчистить прохожего и теперь томится в ожидании приговора. Не знаю, каким образом Папа сумел внушить мне подобные мысли. Наверное, один из секретов магической силы, которой он обладает. Мне ведь до сих пор неизвестны его истинные планы, с ужасом подумал я.
— Ты хорошо потрудился, достойный сын мой, — произнес Фридландер-Бей задумчиво. В его голосе слышались неодобрительные нотки.
— Благодаря могуществу Аллаха, твоей мудрости и дару предвидения, я преуспел в своем начинании, — сказал я.
Папа кивнул. Он привык к тому, что его упоминают наравне с Богом.
— Прими наш скромный дар в знак благодарности. — Один из Булыжников сунул мне конверт, и я взял его.
— Благодарю тебя, о шейх.
— Восхваляй не меня, но Аллаха в Его бесконечной щедрости.
— Святые слова. — Я положил деньги в карман. Что ж, прием окончен?
— Многие из моих друзей расстались с жизнью, — размышлял вслух Папа, — я потерял также немало ближайших помощников. Следует позаботиться, чтобы в будущем подобное никогда не повторилось.
— Да, о шейх.
— Мне нужны надежные люди на ключевых постах, преданные соратники. Меня охватывает стыд, когда я вспоминаю, каким доверием облек Хассана.
— Он был шиитом, о шейх.
Фридландер-Бей махнул рукой.
— Тем не менее… Настало время восстановить разрушенное. Твоя работа еще не закончена, сын мой. Нам надо построить новую систему безопасности.
— Я сделаю все, что в моих силах, о шейх. — Мне очень не нравилось направление, которое приняла беседа, но я бессилен что-либо изменить.
— Лейтенант Оккинг умер и отправился в свой рай, иншалла. Его пост займет сержант Хаджар, человек, которого я хорошо знаю и не должен опасаться. Я хочу учредить новую важную должность посредника между моими будайинскими друзьями и городской администрацией, который станет наблюдать за действиями властей.
Никогда еще не чувствовал я себя таким маленьким и одиноким.
— На это место я избрал тебя.
— Меня, о шейх? — спросил я дрожащим голосом. — Но я не могу! Неужели ты действительно решил…
Он кивнул:
— Да будет так.
Ярость заставила меня забыть обо всем на свете. Я подскочил к нему и, вне себя, заорал:
— Пошел ты со своими погаными планами! Сидишь тут за огромным столом и играешь чужими судьбами, спокойно наблюдаешь, как убивают моих друзей, суешь свой «скромный дар» бедным людям, и тебя ни капли не волнует, что потом с ними случится, лишь бы денежки, не переставая, текли в твои карманы! Ты… Не удивлюсь, если окажется, что за агентом немцев Оккингом и Хассаном, работавшим на русских, скрывался один и тот же хозяин — ты!
Губы Фридландер-Бея сжались в тонкую полоску, и я сразу заткнулся, сообразив, что совершенно случайно попал в точку.
— Значит, я прав, да? — сказал я тихо. — В действительности тебя совершенно не беспокоило, что здесь происходит. Ты играл за обе стороны, а не стоял в середине, потому что ее не существовало. Был только ты, поганый живой скелет. Да в тебе вообще нет ничего человеческого! Ты не способен любить, ненавидеть, жалеть. Несмотря на твои молитвы и поклоны, ты пуст, как глиняный истукан. В горсти песка больше чувств, чем в тебе!
Самое странное, что Булыжники никак не мешали мне — не оттащили от стола, не превратили лицо в кровавое месиво. Они застыли как вкопанные. Очевидно, Папа знаком приказал им не прерывать мои излияния. Я сделал еще один шаг, и уголки губ Папы чуть приподнялись. Трогательная гримаса-улыбка на морщинистом, иссохшем лице старца-патриарха. Я застыл на месте, словно натолкнулся на невидимую стену.
Барака… Особая аура, которая окружает усыпальницы, мечети, а также святых и праведников. Я не в силах тронуть даже волосок на его бороде, и Папа прекрасно понимал это.
Он неторопливо вытащил из ящика стола какое-то серое пластиковое устройство, свободно уместившееся на ладони.
— Ты знаешь, что здесь, сын мой?
— Нет.
— Часть тебя. — Он нажал на кнопку, и ужас, превративший меня в дикого зверя, заставивший разорвать в клочья Хассана и Оккинга, вновь, словно раскаленная лава, затопил мозг…
Я очнулся, лежа на ковре у ног Папы, свернувшись в клубок.
— Прошло только пятнадцать секунд, — кротко отметил он.
Сжав зубы, я окинул его взглядом. — Так ты хочешь заставить меня слушаться?
Папа опять продемонстрировал свою гримасу-улыбку. — Нет, сын мой. Возьми. — Он бросил мне пульт, и я поймал его на лету. — Мне нужны любовь и доверие, а не страх.
Барака.
Я сунул коробочку в карман. Папа кивнул. — Да будет так, — снова сказал он. Вот и все. Я превратился в легавого. Говорящие Булыжники молча надвинулись на меня. Чтобы не задохнуться в их каменных объятиях, пришлось отступить. Так, шаг за шагом, они вытеснили меня из кабинета в приемную, а оттуда в коридор, пока, наконец, я не оказался за дверью дома. Мне даже не дали ничего сказать.
В итоге я, во-первых, стал намного богаче, а во-вторых, превратился в жалкую пародию на полицейского под началом бравого лейтенанта Хаджара. Перед таким финалом бледнели самые жуткие наркотические кошмары, когда-либо рожденные моим рассудком.
Каково главное свойство слухов? Правильно: быстрота распространения. Наверное, новости дошли до каждого жителя квартала еще когда я в счастливом неведении лежал на больничной койке, наслаждаясь общением со своим лучшим другом — соннеином. Хейди в «Серебряной ладони» отказалась меня обслуживать. В «Кафе Солас» Жак, Махмуд и Сайед упорно разглядывали пыльный воздух сантиметрах в десяти над моей головой и спорили о том, сколько чеснока нужно класть в приправу. Я заметил, что к Полу-хаджу по наследству от покойного Хассана перешел его американский мальчишка. Надеюсь, им суждена долгая счастливая жизнь вдвоем…
В конце концов, я отправился к Френчи. Далия положила передо мной салфетку. Она чувствовала себя очень неуютно.
— Как дела?
— В порядке. А ты еще разговариваешь со мной?
— Ну конечно, Марид, мы ведь старые друзья. — Однако она кинула напряженный взгляд в сторону кассы.
Я тоже повернул голову. Хозяин заведения медленно поднялся со своего стула и вразвалку подошел к нам.
— Я не хочу тебя здесь видеть, Одран, — сказал он мрачно.
— Послушай, Френчи, когда я поймал Хана, ты сказал, что в твоем баре с меня не возьмут ни гроша до конца жизни.