Страница 87 из 90
В Варшаве я расспрашивал княгиню Изабеллу Радзивилл об этой ее родственнице. Заодно услыхал немало интересного вообще о роде Радзивиллов и о тех, кто породнился с ним, вплоть до Джеки Кеннеди-Онассис. С удивлением узнал, что мою собеседницу и ее ближайшую родню судьба тоже бросала в Трансвааль, в предместье «Золотого города» Йоханнесбурга, где Родс с помощью Джемсона пытался когда-то поднять мятеж. Эта ветвь Радзивиллов обосновалась там на несколько лет в 1945 году, когда «ужасная Екатерина» еще была жива.
Приезд на процесс княгини стал для Родса последним путешествием. В свои сорок восемь лет он уже был стар и слаб. На пароходе задыхался даже в своей роскошной каюте. Ему устроили постель на столе в штурманской рубке, но во время бури он упал и сильно разбился.
В Кейптауне его едва узнавали. Потухшие глаза, бесформенное и отталкивающе обрюзгшее лицо, безжизненная кожа, всклокоченные седые волосы. Да и сам он, очевидно, чувствовал быстрое угасание. По временам с удовлетворением, должно быть, вспоминал, что заранее, годом-двумя раньше, постарался увековечить себя для потомства — долгими часами позировал художникам, принимая величественные позы римских патрициев.
В 1902 году февраль — конец южноафриканского лета — оказался в Кейптауне очень жарким. Как всем сердечникам, Родсу не хватало воздуха, каждый вдох давался с трудом. Ему стало так плохо, что он не смог жить в Хрут Скер и поселился в своем коттедже на берегу, где с океана дул свежий ветер. Но и там приказал сломать стену, чтобы воздух проходил свободно, и положить много льда, чтобы охлаждать этот воздух. Изо дня в день в течение двух недель слуги были наготове, чтобы запрячь экипаж — Родс думал отправиться в Драконовы горы — там было холоднее, — но приказа так и не последовало. Вместо этого Родс решил поехать в Англию — там лишь еще начиналась весна. Отъезд был назначен на 26 марта. В этот день его и не стало.
О скольких людях говорили: первую половину жизни тратил здоровье, чтобы добыть деньги, а вторую — тратил деньги, чтобы сохранить хоть часть здоровья. И Родс оказался среди тех, кто сперва мечтал о господстве над миром, а потом — лишь о глотке воздуха.
Врачи, да и все вокруг видели, что дни его сочтены и ждали кончины со дня на день.
Потом широко ходила легенда, что последними словами Родса были: «Так много еще надо совершить и так мало сделано». В действительности, кажется, он сказал менее помпезно и куда естественнее для умирающего: «Переверните меня».
Он завещал похоронить себя в Родезии, в скалах Матопо, где когда-то вел переговоры с вождями восстания ндебелов. Он называл это место «Вид на мир» — с высоких скал открывались необозримые просторы.
Он сам говорил, что погребение на вершинах Матопо — «это не новая идея, я просто подражаю Моселекатсе. Я нашел его сидящим в пещере и взирающим на величие Матопо». Моселекатсе или, вернее, Мзиликази — отец Лобенгулы, умерший в 1868 году.
Там и соорудили гробницу. На могильной плите в соответствии с завещанием написали: «Здесь покоятся останки Сесиля Джона Родса». Ничего больше, нет даже дат рождения и смерти. Родс считал это ненужным — говорил, что его будут помнить четыре тысячи лет.
Судя по сообщениям тогдашней английской печати, тысячи ндебелов участвовали в похоронной процессии: шли за гробом, который везли на пушечном лафете, и встречали тело Родса зулусским приветствием: «Байете!» Что ж, может быть, и так. Английская политика имела богатый арсенал приемов, чтобы добиться этого.
В Англии журналист Стед высказал широко распространенное тогда мнение, что со смертью Родса «англосаксонскую расу покинула самая крупная личность, оставшаяся после смерти Виктории».
Русское посольство в Лондоне доносило Санкт-Петербургу: «Последовавшая 13/26 марта смерть Сесиля Родса свела в могилу одного из наиболее выдающихся деятелей современной Великобритании. Событие это… произвело в Англии и ее колониях огромное впечатление, и столбцы всех газет, без различия политического направления, были наполнены сведениями о последних минутах жизни великого авантюриста, воплощавшего в себе идеалы и стремления английского империализма…»[186]
А у Стеда было и замечание, весьма меткое для того времени. Он написал, что бывали люди куда богаче Родса — Карнеги, Рокфеллер, Астор, но они использовали свои богатства главным образом для прямых финансовых целей. Родс же стал первым «миллионером-монархом в современном мире», и его примеру последуют другие.
Да, Родс еще на заре эпохи империализма одним из первых олицетворил в себе унию, которую В. И. Ленин назвал потом такой характерной чертой этой эпохи. Личную унию банков с промышленностью, а затем тех и других — с государственным аппаратом.
Смерть Родса отметили по всему миру. В некрологах старались найти и подчеркнуть что-то хорошее: о мертвых или ничего, или хорошо.
В России статьи о нем появились не только в центральных газетах, но и в провинции.
«В страшных мучениях, от тяжелого недуга скончался „южноафриканский Наполеон“ Сесиль Родс», — сообщил российским читателям журнал «Нива». «Враги Родса, а их было очень много, не признавали в нем ничего, кроме порока, корыстолюбия и эгоизма, но они были не правы… Надо стать на точку зрения англичанина-империалиста, беззаветно преданного мечте о всемирном господстве своего государства… Это был горячий патриот, а патриотизм — вещь обоюдоострая. Принося добро своей стране, приходится невольно творить зло иноземцам».
«Одесские новости»: «Англия лишилась одного из самых выдающихся политических деятелей своих, человека большого ума и необыкновенной энергии, всю свою богатую приключениями жизнь посвятившего делу возвеличения своей родины, хотя и весьма своеобразно понимавшего это величие и добивавшегося его еще более своеобразными методами».
Подобные оценки характерны и для большой части европейской и американской печати. За бурскую войну Родса резко осуждали, но самые преступные его действия — порабощение миллионов африканцев — тогда, в эпоху «раздела мира», еще не встречали столь широкого осуждения, какого они заслуживали.
Родс хотел, чтобы возле его гробницы создали пантеон «родезийцев». И в 130 метрах от нее воздвигли мемориал майору Вильсону и его отряду, погибшему во время преследования Лобенгулы. Монумент соорудили в греческом стиле — в соответствии с указанием Родса. Сделали его огромным: каждая из бесчисленных гранитных плит весила десять тонн. У подножья написали все имена и строку из поэмы Киплинга: «Никто не остался в живых». А в 1920 году туда же перевезли из Англии останки «доктора Джима» — Джемсона. Его тоже захоронили по соседству с Родсом.
Так и после смерти эти люди оказались вместе — в земле, такой далекой от их родных мест. Может быть, каждый из них действительно умирал с верой, что принес благо этому далекому краю. Но в краю этом они остались чужими — и их дела, и их останки, и их пышные мемориалы.
Последнее, шестое завещание Сесиля Родса, вскрытое после его смерти, содержало, конечно, не только последнюю волю о том, где и как его похоронить. Родс долго думал над этим завещанием, обсуждал его с Ротшильдом, Бейтом, Стедом, Милнером… Подписал он этот документ 1 июля 1899 года, в день, когда в последний раз отплывал из Лондона в Южную Африку накануне бурской войны. Но дополнение сделал 12 марта 1902-го, всего за две недели до смерти.
Шестое завещание, как и предыдущие, было политическим. Цель тут оставалась прежней: расширение Британской империи и ее влияния в мире. Но отношение к методам изменилось — не прошел зря урок, полученный в результате набега Джемсона. Собственно, еще и до набега близкие Родсу люди старались отговорить его от любимой идеи его завещаний — от создания тайного ордена для расширения Британской империи. Они не без основания считали, что огласка такого прожекта неизбежно скомпрометировала бы и Родса, и его прожект в глазах всего мира. А избежать огласки, разумеется, не удалось бы.
186
АВПР, ф. посольства в Лондоне, оп. 520, д. 1073 (Депеша 27 марта /9 апреля/ 1902 г.), л. 18.