Страница 64 из 71
- Леночка, придется стимулировать, боюсь, будет длительный безводный период, схваток у тебя так и нет. Я поставлю капельницу, ты полежишь, потом начнем потихоньку рожать.
Алена лежала в комнате одна, смотрела на белый потолок, мысли путались. Она вспоминала стихи Пушкина вперемешку с Пастернаком, на ум приходили отрывки из песни далекой молодости: «В комнате с белым потолком, с правом на надежду».
«Так странно, - думала Алена, - с правом на надежду. Сколько месяцев я не имела этого права, и все комнаты были с белыми потолками».
Она усмехнулась.
Томительно тянулись минуты и часы, Алена с нетерпением ждала родов, она торопилась, а все так затягивалось. Она не знала, как это происходит. Раньше ничем подобным не интересовалась, а забеременев, она не имела возможности, как все нормальные женщины, узнать, что это такое. У нее вообще все эти месяцы не было ничего, похожего на нормальность, она была между жизнью и смертью.
Заходила озабоченная и удрученная Антонина Семеновна. Смотрела, слушала деревянной трубочкой сердцебиение плода, говорила общие слова и уходила. Пару раз заглянул отец Андрей.
- Ну как ты?
- Лежу, жду, капельницу вот поставили, - и Алена, словно оправдываясь, кивнула на свою руку.
- Отец Андрей, мне надо с вами поговорить, - произнесла Антонина Семеновна, войдя на кухню, где обедали притихшие дети.
- Давайте выйдем во двор.
- Отец Андрей, я боюсь брать на себя ответственность за роды. Я стимулирую, но схваток почти нет, раскрытие маленькое, будет большой безводный период. У нее шейка не раскрывается, мы в таких случаях еще некоторое время наблюдаем, а потом, как правило, все заканчивается кесаревым. Ей, скорее всего, придется делать кесарево. Сама она не родит, учитывая обстоятельства ее беременности. Возможно, пережитый стресс на нее так повлиял. Мы, акушеры, не знаем причин, почему некоторые женщины не могут рожать. Вроде все нормально, а родовой деятельности нет. Ее организм не отвечает на введенные препараты. Безводный период опасен для ребенка. Отец Андрей, поймите, сделать кесарево в домашних условиях я не могу.
- Подождите, подождите, Антонина Семеновна, давайте успокоимся и все взвесим. Если мы поедем сейчас к вам в больницу, об этом могут узнать бандиты и нагрянуть прямо туда. Эти люди не остановятся ни перед чем, тем более что их уже обвели вокруг пальца.
- Отец Андрей, я все понимаю, но вы батюшка, а не доктор, и я вижу другую опасность: если мы не поедем делать кесарево, мы потеряем ребенка, в худшем случае мы потеряем их обоих. А бандиты, может, уже и забыли про нее.
- Нет, они не забыли. Если бы забыли... - задумчиво произнес отец Андрей.
Он молился, он не знал, как ему лучше поступить, аргументы врача были убедительны, но опасность, на которую им придется идти, была не менее страшной.
- Сколько у нас времени?
- Максимум пять часов, потом все, затягивать больше нельзя.
- Антонина Семеновна, голубушка, давайте сделаем так: я пойду в храм, открою царские врата, есть такой обычай, и буду молиться, и из храма не выйду, а вы делайте все возможное, что от вас зависит. Если ничего за это время не изменится, будем решать вопрос с больницей. Вы, как заведующая отделением, сможете максимально обеспечить тайну. К тому же будет глубокая ночь, - отец Андрей не скрывал волнения, руки его заметно тряслись, лоб покрылся испариной.
- Я постараюсь, но мне эта вся ваша затея не нравится от начала и до конца. И матушку вы хотите заставить рожать дома, и это с ее-то здоровьем и постоянными проблемами. А если она мне эклампсию даст, как я ее откачивать буду? Эх, - доктор махнула рукой и направилась в дом.
Алена лежала. Схватки по-прежнему были слабыми. Рука, где стояла капельница, затекла, хотелось пошевелить онемевшими пальцами.
Доктор вошла к Алене.
- Скоро начнется? Я больше не могу ждать, - спросила Алена.
- Ляг на бок, я сделаю точечный массаж, ты ничего не бойся, возьми себя в руки. Роды будут непростыми, возможно, поедем в роддом, если понадобится кесарево.
- Кесарево?! - воскликнула Алена. - Я не хочу кесарево, мне нельзя в больницу.
- Значит так, когда женщина рожает, она должна забыть слово «не хочу» и выучить слово «надо», - строго ответила врач.
Через час начались настоящие схватки. Алена металась от боли, казалось, что внутри у нее все разрывается. Алена боялась кричать, нельзя было издавать лишних звуков, хотя ставни дома были наглухо закрыты. Алена кусала зубами одеяло и рычала в подушку, как зверь.
Вероника уложила перепуганных детей и впервые за все время вошла в комнату к Алене. Алена лежала на боку, всклокоченные волосы разметались по подушке, несколько прядей прилипли к взмокшему лбу. Она посмотрела безумными, помутившимися глазами на Веронику, застонала и часто задышала от навалившейся схватки. Рядом на столике Антонина Семеновна раскладывала инструменты.
- Матушка, воду поставили кипятить? - спросила доктор у Вероники, она была сосредоточенна и чрезмерно строга. Черные брови сдвинуты, на переносице образовалась глубокая складка.
- Сколько мне еще? - тяжело дыша, прохрипела Алена. - Я больше не могу терпеть этот кошмар, почему мне так больно!
- Потерпи, Леночка, немного осталось, все женщины проходят через это, я сейчас сделаю обезболивающее и укол для лучшего раскрытия, у тебя не очень хорошо раскрывается. Обезболимся, схваточки будут не такими болезненными, немного передохнешь, - утешала доктор.
Вероника присела на край стула у изголовья Алены, та посмотрела на нее мучительным, страдающим взглядом.
- Прости меня, - прошептала Алена пересохшими, искусанными до крови губами.
- И ты меня прости, не будем о старом, я хотела сказать, что приму любое решение батюшки.
- Спасибо, - прошептала Алена и скорчилась от очередной схватки. Когда схватка отпустила, она повернулась к Веронике, пытаясь изобразить подобие улыбки, и спросила: - Это всегда такой кошмар, рожать?
- Бывает круче, - улыбнувшись, ответила Вероника и собралась уходить.
Что было дальше, Алена смутно помнила. Нечеловеческая боль пронизывала тело. В какой-то момент ей показалось, что она теряет сознание, и именно в это время врач потребовала от нее еще и физических усилий, к которым Алена была вовсе не готова. Она устала, казалось, что сил больше не осталось. Хотелось сказать: «Отстаньте, оставьте меня в покое», но и на это совершенно не было сил. Как ни странно, но в своем возрасте она не знала, что при родах надо еще и трудиться, превозмогая ужасную боль. В какой-то момент Алене показалось, что вот так, наверное, умирают, и это страшно. Сквозь душный туман она слышала команды доктора, с трудом понимая, что это относится к ней.
- Давай, сильнее, сильнее, еще чуть-чуть. Отдыхай.
Слово «отдыхай» казалось ей спасительным островом, шлюпкой в бушующем океане, за борта которой она цеплялась и могла перевести дыхание, сделать глоток воздуха, чтобы вновь сжаться и превратиться в сплетение галлюцинаций и судорог.
- Все, дыши, - услышала Алена и провалилась в пустоту, откинув назад голову и закрыв от бессилия глаза.
Она ничего не понимала, пока не услышала слабый хриплый писк.
- Смотри, смотри сюда, кого родила, открой глаза, мамаша! - эти голоса вытащили ее из забытья, она вернулась в реальность, удивленно открыв глаза.
Смеющаяся Антонина Семеновна держала страшнейшее существо сине-фиолетового цвета с висящей, вытянутой, как огурец, головой. Существо пыталось дрыгать ножками и ручками, растопырив на них пальчики, и издавало похожие на скрип звуки.
Пронзительная, ни с чем не сравнимая радость охватила Алену вместе с испугом, недоумением и блаженством освобождения от страданий.
- Это что? Почему он такой страшный и синий?
- Тяжело рождался, не одной тебе было плохо. Слава Богу, все на месте. Да не бойся - они почти все такие синенькие рождаются. На, держи, - и доктор водрузила его Алене на живот, прикрыв для тепла пеленкой.