Страница 14 из 71
Через день радость пришла снова - радость, какую никогда не испытывала. Можно сказать, это была необычная радость в житейском понимании, это была радость потусторонняя. Словно некая разумная сила вселялась в Алену и начинала управлять ею. Удушья больше не было, правда, по совету Насиры, Алене пришлось еще пару раз сходить к мудрой старухе Гульнаре, чтобы та дала ей свое питье и пошептала молитвы. Насира говорила, что нечто подобное было и с ней, когда она только приехала в лагерь, и Гульнара ей тогда очень помогла. Главное, говорила Насира, не испытывать страх перед этими силами, так как они происходят от Аллаха, а не от шайтана.
В лагере говорили, что Гульнара хорошо в этом разбирается и даже может изгнать шайтана из человека.
Занятия перестали тяготить и приносить усталость. Намазы же давали тот самый прилив потусторонней энергии. Алену это не удивляло, она начинала воспринимать свое состояние как совершенно естественное, более того, как открывшее в ней нечто в результате духовного роста и совершенствования.
Она перестала задавать себе вопросы. Зачем она это делает, почему она здесь, в этих совершенно противоестественных для нормального человека условиях. Она переродилась, теперь это была не прежняя Алена - чувственная, страстная, ранимая. Теперь это был некто сильный и жесткий в образе Алены, и этот некто двигал ее руками, ходил ее ногами, смотрел ее глазами и вкладывал в ее мозг свои мысли. Лишь изредка, на несколько мгновений она становилась собой.
Это было в те редкие минуты отдыха, когда Алена спускалась по крутым ступенькам в ущелье к студеному ручью, умывала лицо ледяной водой, так что начинало ломить глаза и пальцы, садилась на камень, скинув обувь и вытянув усталые ноги, смотрела на звонко бегущую прозрачную воду. В такие моменты ее охватывала легкая непонятная грусть, приходившая к ней из прошлой, ставшей далекой и забытой жизни, словно она пыталась что-то вспомнить, но не могла.
Теперь эту другую Алену Руслан звал часто. Уходя к нему, Алена чувствовала на себе завистливый взгляд Насиры, но ей было все равно, что думала ее соседка. Ее звал он. Он был ласковым и нежным, и в такие моменты она особенно остро чувствовала свое счастье, совсем не так, как в той, другой жизни. С каждым разом он требовал от нее все большего, она с радостью выполняла все его даже самые экстравагантные желания. Может, раньше, в другой обстановке, в другой жизни, ее и смутило бы то, что считалось противоестественным, но теперь она все воспринимала с восторгом. Она не принадлежала себе, она была отдана ему - это единственное, что она помнила. Ей это нравилось, ей нравилось, что он подобным образом начал с ней экспериментировать и позволять себе то, чего не позволял раньше. И даже когда доходило до откровенного садизма с его стороны, она с радостью терпела, ведь она отдана ему и только ему. Бывали ночи, когда он отпускал ее почти на рассвете, перед утренним намазом, и Алене удавалось вздремнуть не более получаса. Но в утренний намаз к ней приходила та самая инфернальная сила, приносила эйфорию, вливалась в нее, как солнечный свет вливается в воду, делая ее прозрачной, и Алена с легкостью выдерживала всю тягость дня, все тренировки, без единого намека на усталость и утомление.
Однажды Алена с Насирой отправились на ручей полоскать выстиранное белье, они были дежурными по стирке. День был жаркий, несмотря на высокогорье, стоял терпкий запах сосен, в ущелье же царила приятная прохлада. Девушки уселись на камни, чтобы передохнуть. Насира первая завела разговор.
- Ты действительно ничего не знаешь про наших девочек или делаешь вид?
- А что я должна такое знать?
- Ну конечно, тобой только Султан пользуется.
Алене стало неприятно.
- Вообще-то он мой муж.
Насира рассмеялась.
- Да ладно тебе, муж. Здесь все братья и сестры. И если мужчина зовет, женщина не вправе отказываться. Конечно, по закону мужчина не зовет женщину, если она принадлежит другому. Поэтому ты ничего не знаешь до сих пор - ты принадлежишь Султану.
Насира встала и принялась полоскать белье, делая вид, что больше не намерена обсуждать эту тему.
- Подожди, продолжай, раз начала, - строго одернула ее Алена.
Насира опять уселась на камень и рассказала следующее: оказывается, девушек - всех до единой - используют инструкторы-арабы, охранники и приезжающие к Султану люди. Причем иногда одну девушку имеют сразу двое мужчин.
- Ну, ты понимаешь, как это? - произнесла Насира. - Просто некоторые так любят.
Октябрь 2004 года. Закончилось бабье лето, ушло последнее тепло. Как жаль - хорошего понемногу, думала Настя, убирая посуду после завтрака и поглядывая в окно, за которым вовсю хозяйничала осень. Ветер срывал пожелтевшие листья, остервенело кружил ими и бросал в лужи, в которых отражалось низкое свинцовое небо и несшиеся по нему обрывки серых косматых облаков. Дождь, ливший всю ночь, затих. По блестящим сталью рельсам красным ярким пятном прогремел очередной трамвай.
«Надо выйти погулять, пока дождя нет, продукты заодно купить, холодильник опять пустой, у нас все кончилось, как в рекламе. Детям куртки надо достать, сапоги. Вчера еще лето было», -думала Настя, хлопоча на кухне.
Она расставила посуду, прочитала благодарственную молитву и отправилась в кладовку искать куртки и детские сапожки.
«Дети за лето выросли, а я опять не подготовилась, ничего не купила, в чем теперь идти? И денег, как всегда, нет. И не будет, и не жди. А Верка как повзрослела! Через год уже в школу, как время бежит, невероятно».
Настя доставала один пакет за другим, из них вываливалось всякое ненужное барахло.
«Отнести бы на помойку... как все это надоело! Симе наденем Веркино, немного великовато, но пойдет, если рукава закатать. В прошлом году Вере он был уже мал», - рассуждала Настя, разглядывая Веркин прошлогодний комбинезон.
«А Верке наденем эту курточку - на приходе этой весной нам отдали, не помню кто. И сапоги... из всего выросли, но эти еще налезут - с трудом и без носка. Надо новые покупать. Может, будут требы у нашего батюшки, куплю детям сапоги, помнится, Леня Голубков покупал жене сапоги. Кстати, о жене. Про себя я и забыла. Ботинки развалились еще весной. В чем идти?»
Настя в растерянности стояла посреди кладовки, держа в руках свои ботинки, которые явно с большим аппетитом просили каши.
«Может, заклеить? Нет, на помойку», - и она в сердцах швырнула их в кучу, приготовленную для помойки.
«Надену пока свекровины сапоги, она как уехала два года назад на дачу, так их и не забрала, значит, не нужны. Вроде нормальные, и дырок не видно, хотя и старые».
Настины размышления прервали истошные вопли из детской. Ревущая Сима, прижимая куклу Бибон, бежала к маме. За ней гналась разъяренная Верочка.
- Отдай, моя кукла, мне ее подалили.
Сима, громко шмыгая носом, схватилась за Настину юбку и еще сильнее прижала к себе куклу, приготовившись к отражению атаки со стороны старшей сестры.
- Ну почему вы не можете играть мирно, без драк! Я отберу у вас куклу, и никто с ней играть не будет, пока не научитесь себя вести, - с нарастающим раздражением прикрикнула на них Настя.
Она давно стала ловить себя на том, что дети все больше и больше раздражают ее, особенно их крики и драки. Настю это тревожило.
«Так нельзя, - рассуждала про себя Настя, - нельзя раздражаться, особенно на детей, в конце концов это грех».
Теперь обе малышки завыли еще громче, умаляя мать сквозь рев и слезы не делать этого и не лишать их Бибон.
- Так, девочки, собираемся и идем гулять, - как можно строже произнесла Настя.
- Ула-а-а, гулять! - и девчонки вприпрыжку побежали в свою комнату, мгновенно забыв, что их собирались лишить любимой игрушки.
Наконец дети были упакованы и нетерпеливо топтались у двери.
«Теперь коляску, авоськи, платок на голову, а еще деньги. Ну, конечно, как без них...»