Неукротимая любовь

Лорд Хорнблоттон остановился на пороге, поскольку пройти дальше не было никакой возможности, а его друг проскользнул в дверь и встал рядом с ним, поднявшись на цыпочки и впившись взглядом в игроков, не замечавших никого вокруг.

Старый герцог был худ, с одутловатым лицом, на котором от носа к уголкам рта тянулись глубокие темные морщины. В его презрительно искривленных тонких губах и надменном изгибе носа с горбинкой было что-то отталкивающее.

Он был похож на скелет, и его кожа и руки со вздутыми голубыми венами выдавали его возраст. Однако глаза герцога, по-прежнему яркие и проницательные, с неугасимым блеском заядлого игрока следили за каждой картой.

Маркизу, сидевшему напротив, было не более двадцати восьми лет, но выглядел он гораздо старше. Он с напускным безразличием, весьма оскорбительным для его соперника, сидел, откинувшись на спинку стула. Его можно было бы назвать красивым, если бы его лицо не портило выражение высокомерия и цинизма и следы разгульной жизни.

Трудно было поверить, что он умеет улыбаться или интересуется чем-нибудь. Только те, кто хорошо его знал, догадывались, что его глаза, прикрытые веками, внимательно следят за каждым движением противника.

Они играли в полной тишине. Наконец маркиз открыл туза, и с губ зрителей слетел вздох. Старый герцог не показал и виду, что проиграл, — он сидел неподвижно, пока официант, словно по сигналу, не принес ему бокал вина.

Герцог принялся потягивать вино, в это время другой слуга принес маркизу пачку документов, из которых он вытащил один.

Он положил его на стол, и тут же лакей подал герцогу чернильницу и длинное гусиное перо. Маркиз подтолкнул к нему документ, и герцог, поставив свою подпись, бросил перо на стол, посадив на зеленое сукно кляксу.

Маркиз взял бумагу и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Джентльмены, наблюдавшие за этой сценой, молча расступились, чтобы дать ему пройти.

— Добрый вечер, Сильванус, — произнес лорд Хорнблоттон, когда маркиз поравнялся с ним.

— Добрый вечер, милорд.

Голос Молодого Дьявола был низким и глубоким, и в то же время холодным и отстраненным — в нем не прозвучало ни радости, ни тепла. И прежде чем лорд Хорнблоттон успел сказать что-то еще, маркиз спустился по лестнице и исчез из виду.

— Что случилось? Почему он ушел? — тихо спросил сквайр.

— Я забыл тебе сказать, — ответил лорд Хорнблоттон, — что маркиз играет всегда только два часа, и ни минутой больше. Выигрывает он или проигрывает — не важно, как только истекает время, он встает и уходит. Они могут еще раз сыграть сегодня вечером, а завтра встретятся наверняка, раз уж герцог оказался в Лондоне. Но их игра продолжается ровно два часа, после чего Тейн уходит.

— А сегодня маркиз выиграл? — спросил сквайр.

— Да, выиграл, — ответил лорд Хорнблоттон.

Маркиз спустился с лестницы и уже надевал с помощью лакея свой редингот, как в дверь, выходящую на Сент-Джеймс-стрит, вошел высокий широкоплечий мужчина в форме королевского драгуна. При виде маркиза его добродушное лицо вспыхнуло от радости.

— Чем порадуешь, Сильванус? — спросил он.

— Я выиграл Челси — в третий раз, — ответил маркиз, — а также вернул себе Ламбет, чего мне еще ни разу не удавалось.

— Поздравляю тебя! — воскликнул драгун. — Старому Дьяволу чертовски не повезло. Жаль, что я не смог прийти пораньше, — обожаю смотреть, как проигрывает мой дядюшка. Проигрыш в картах — это единственная вещь на свете, от которой он по-настоящему страдает, хотя и делает вид, что ему нипочем.

— Поговорим об этом позже, — произнес маркиз скучающим тоном. — Я иду домой переодеться. Ты будешь вечером в клубе?

— Буду, ибо другие места мне теперь не по карману, — заявил полковник Мерил.

— Мы выпьем за погибель его светлости, — пообещал маркиз, но голос его прозвучал совершенно равнодушно. — И он повернулся к двери.

— Вам письмо, ваша светлость, — остановил его один из слуг клуба, протянув серебряный поднос.

Маркиз взглянул на конверт, подписанный, несомненно, женской рукой и издававший слабый экзотический аромат. Небрежным жестом он отодвинул поднос:

— Я прочту его позже.

Полковник Мерил рассмеялся.

— Как ты жесток, Сильванус! — воскликнул он. — Дама с замиранием сердца ждет ответа, а ты? Интересно, кто бы это мог быть?

Маркиз не ответил — он открыл дверь и спустился по ступенькам на улицу. Здесь он остановился, ожидая, когда подадут его высокий фаэтон.

Этот черно-желтый фаэтон с двумя великолепно подобранными гнедыми скакунами в упряжке узнавали на улицах Лондона с такой же легкостью, как и экипажи самой королевы.

И хотя он стоял у дверей «Белого клуба» всего несколько секунд, на улице уже успела собраться небольшая толпа, пожелавшая посмотреть, как маркиз взял вожжи и развернул коней в сторону Пикадилли.

В высокой шляпе, щегольски надвинутой на ухо, в рединготе с несколькими воротниками, с рукояткой кнута, зажатой в правой руке, он представлял собой впечатляющее зрелище. Кони, будто понимавшие, что ими управляет человек светский, изогнули дугой шеи и затрясли длинными гривами, словно желая показать, как они гордятся им.

— Ты глянь, какой лихач! — воскликнул один из зевак, когда фаэтон тронулся.

Кучер запрыгнул на свое место рядом с маркизом, а тот щелкнул кнутом, и лошади рванули так резво, что толпа зевак только рты разинула.

— Только он один умеет так ездить, — заметил старый джентльмен, шедший по Сент-Джеймс-стрит. — Современным-то юнцам и с парой мулов не управиться, не то что с такими прекрасными скакунами, как эти.

— Да, он великолепен! — заметила со вздохом его спутница.

Немало женщин смотрело вслед маркизу, проезжавшему по Беркли-стрит. В нем было что-то, поражавшее их воображение, и, быть может, когда он правил экипажем или просто ехал в нем, привычное выражение цинизма или скуки на его лице не так бросалось в глаза.

Улица была пустынной. Магазины уже закрывались, а представители высшего света отправились менять свои модные дневные одежды на еще более модные вечерние туалеты, собираясь на обеды, маскарады, рауты и ассамблеи.

Кони маркиза на большой скорости свернули с Беркли-стрит на площадь Беркли. Но когда они заворачивали на Чарльз-стрит, на мостовую с тротуара внезапно выбежала женщина.

Все, казалось, случилось в одно мгновение. Кони уже почти касались ее своими копытами, когда она поняла, что оказалась в опасности. Девушка повернулась, чтобы бежать, но поскользнулась на мостовой, грязной после недавнего дождя, и упала.

Только благодаря необыкновенному умению маркиза управлять фаэтоном его колеса не задели девушку. Он резко осадил коней и бросил вожжи кучеру.

Подбежав к упавшей девушке, маркиз увидел, что какой-то мужчина уже помог ей подняться.

Маркиз узнал в нем сэра Роджера Краули, повесу и распутника, которого он терпеть не мог. Он взглянул на женщину и увидел, что она еще совсем девочка. Она, по-видимому, не пострадала, но была оглушена случившимся.

На девушке было старомодное муслиновое платье, запачкавшееся при падении; поверх платья наброшена шерстяная шаль. Ее дешевая соломенная шляпка, украшенная веселенькими голубыми лентами, съехала набок, и девушка поправила ее своими маленькими ручками в митенках. Они слегка дрожали от пережитого ею шока.

— Надеюсь, вы не пострадали, мадам? — спросил маркиз.

— Она сильно напугалась, вот и все, — ответил за нее сэр Роджер. — Не беспокойтесь, милорд, я позабочусь об этой молодой леди.

— Спасибо, не надо… обо мне… беспокоиться, — произнесла девушка тихим и удивительно приятным голосом.

— Вам сейчас для успокоения нужен бокал вина, — сказал сэр Роджер. — Берите меня под руку.

Маркиз уже повернулся было, чтобы уйти, но тут услышал, как девушка испуганно произнесла:

— Прошу вас… оставьте меня в покое. Это из-за вас, сэр, я совершила глупость, выскочив на дорогу.

— Мы поговорим об этом в более спокойной обстановке, — тихо проговорил сэр Роджер.