Лукреция Борджиа

Настало время организовывать новые связи семейства с другими славными фамилиями. Неаполитанский король Ферранте с тревогой наблюдал, как крепнет дружба между Ватиканом и семейством миланских Сфорца.

Но Александр, человек по натуре чуткий, был к тому же и хитрым дипломатом. Он считал, что с обоими соперничающими домами – маланским и неаполитанским – надо поддерживать ровные отношения. К тому же Испания, естественно, симпатизировала неаполитанскому дому, поскольку он был испанским по происхождению и придерживался испанских традиций.

Ферранте понимал, что Папа стремится к дружбе с ним, и послал своего сына Федерико в Рим, чтобы в свою очередь передать святому отцу свои предложения.

У Альфонсо, его старшего сына и наследника престола, имелась внебрачная дочь Санча, и Ферранте предложил ее в жены младшему сыну Папы. То, что Гоффредо было всего одиннадцать лет, а Санче – шестнадцать, препятствием не являлось, как не считался препятствием для брака тот факт, что она была незаконнорожденной: в Италии пятнадцатого века незаконнорожденность вовсе не была позорным клеймом, хотя в вопросах наследования законные дети имели перед внебрачными преимущества. Но и сам Гоффредо был незаконнорожденным, так что подобный союз мог считаться вполне приемлемым.

Маленький Гоффредо был в восторге. Услышав новость, он со всех ног помчался поделиться ею с Лукрецией.

– Сестра, я тоже женюсь! Разве это не замечательно? Я поеду в Неаполь и женюсь на принцессе!

Лукреция обняла его, пожелала счастья, и мальчишка на радостях принялся носиться по комнате. Он танцевал с воображаемой невестой и в лицах изображал церемонию, через которую недавно прошла Лукреция.

Чезаре и Джованни зашли к сестре, и Гоффредо и им выложил радостную весть. Лукреция, впрочем, поняла, что они уже все знают: она определила это по мрачному виду Чезаре. И еще раз вспомнила о том, что Чезаре единственному из них суждено было остаться неженатым.

– Какой же ты жених! – воскликнул Джованни. – Ну и картинка! Одиннадцатилетний жених и шестнадцатилетняя невеста, которая, если молва не врет… Впрочем, неважно. Твоя Санча – красавица, настоящая красавица, милый мой братишка, так что какой бы она ни была, ей все простят.

Гоффредо принялся расхаживать на цыпочках, чтобы казаться выше. И вдруг он остановился и вопросительно взглянул на Чезаре.

– Все довольны, – сказал он. – Кроме моего господина старшего брата.

– А разве ты не понимаешь, почему он недоволен? – воскликнул Джованни.

– Его единственная невеста – церковь.

Мордашка Гоффредо наморщилась, и он подбежал к Чезаре:

– Если тебе нужна невеста, брат, возьми мою, – предложил малыш. – Я не буду рад ей, если обладание ею причинит тебе боль.

Взгляд Чезаре увлажнился: до сего момента он и не подозревал, как крепко любит его Гоффредо. В глазах малыша светилось обожание, он явно считал Чезаре самым замечательным на свете, и, стоя здесь, перед Лукрецией, которая тоже любила его, и младшим братишкой, Чезаре вдруг почувствовал себя по–настоящему счастливым.

Он больше не обращал внимания на поддразнивания Джованни. Он победил его, потому что решил, что когда–нибудь Джованни сполна поплатится за все нанесенные им оскорбления, как платили за них все прочие мужчины и женщины.

– Ты хороший мальчик, Гоффредо, – сказал он.

– Чезаре, ты же считаешь меня своим братом… своим настоящим братом, правда?

Чезаре обнял мальчика и поспешил уверить его, что так и есть, а Лукреция заметила, что лицо старшего брата смягчилось, из глаз ушли жестокость и напряжение. Вот такого Чезаре, подумала она, я и люблю.

Больше всего Лукреция хотела мира в своей семье. И сейчас, когда они были вместе, когда Чезаре растаял от искренних слов младшего брата, она желала только одного: чтобы и Джованни присоединился к их счастью. Тогда они могли бы покончить с враждой и стать такими, какими ей хотелось видеть своих братьев: дружными.

– Я сыграю свадебную песню на лютне, – воскликнула она, – и мы представим, как будто уже гуляем на свадьбе Гоффредо!

Она хлопнула в ладоши, рабыня принесла ей лютню, Лукреция уселась на кушетку, тронула струны и запела. Золотые ее волосы рассыпались по плечам.

Гоффредо стоял, положив руки ей на плечи, и пел вместе с нею.

Старшие братья молча слушали их, и на время действительно установился мир.

В Ватикане царило очередное веселье в честь формальной помолвки Гоффредо и Санчи Арагонской – ее представлял ее дядя Федерико, принц Альтамура. Церемония, ничем не отличавшаяся от настоящего бракосочетания, проходила в апартаментах Папы.

Присутствовавшие веселились от души, поскольку зрелище действительно было забавным: маленький Гоффредо рядом со взрослым принцем, занимавшим невестино место. Однако фривольные реплики и замечания были пресечены присутствием Его Святейшества – впрочем, Александр веселился не меньше других и отпускал не менее соленые шуточки.

Более всего на свете Александр ценил хорошую шутку, а под хорошей он понимал шутку непристойную. Оказавшийся в центре веселья и будучи по натуре лицедеем, Федерико принялся ко всеобщему одобрению изображать девицу, он стрелял глазками и жеманничал. Так что то, что происходило в Ватикане, более напоминало маскарад, нежели торжественную церемонию.

Федерико продолжал вести себя по–девичьи и на обеде и, на балу, которые последовали за официальной частью. Папа не уставал наслаждаться этой шуткой и еще более развеселился, когда кто–то из свиты Федерико улучил момент и шепнул Александру, что если бы Санча находилась на своем месте, то тогда радости окружающих вообще не было бы предела.

– Как так? – переспросил Александр. – Я слыхал, что она красавица.

– Да, она красавица, Ваше Святейшество, и рядом с нею все кажутся дурнушками. Но наш принц изображает из себя стыдливую девственницу, а в мадонне Санче нет ни стыдливости… ни девственности. У нее целый табун любовников. Глаза Папы так и засверкали от радости.

– Ну, шутка Федерико удалась на славу! – воскликнул он и подозвал к себе Чезаре и Джованни. – Вы слыхали, дорогие мои сыновья? Вы слыхали, что говорят о мадонне Санче, нашей стыдливой девственнице?

Братья расхохотались от всего сердца.

– Я лишь сожалею, – сказал Джованни, – что нашему брату Гоффредо придется поехать к ней в Неаполь, а не наоборот. Лучше бы она приехала к нему в Рим.

– Ах, сын мой, вряд ли у Гоффредо останутся хоть какие–то шансы, если она увидит тебя.

– Тогда мы станем соперниками за сердце прекрасной дамы, – весело заявил Чезаре.

– Какая замечательная ситуация! – прокомментировал Папа. – Возможно, поскольку она такая обязательная дама, она станет хорошей женой для всех трех братьев!

– И для их отца! – добавил Джованни.

Это замечание невероятно позабавило Папу, и он с обожанием взглянул на Джованни.

А Чезаре решил про себя, что, если Санча действительно приедет в Рим, он станет ее любовником раньше, чем Джованни.

Но вот он прищурил глаза и резко произнес:

– Значит, наш маленький Гоффредо скоро станет мужем. Мне отказано в этом удовольствии, но все–таки странно, что Гоффредо женится раньше тебя, брат.

Глаза Джованни вспыхнули злобой, потому что он понял, что имел в виду Чезаре.

Александр вдруг загрустил и повернулся к Джованни:

– Верно, тебе придется как можно скорее вернуться в Испанию и жениться, дорогой мой сын.

– Моя свадьба подождет, – мрачно ответил Джованни.

– Ах, сынок, время не стоит на месте. Я буду очень рад, когда услышу, что твоя жена подарила тебе замечательного сынишку.

– Всему свое время, всему свое время… – только и мог сказать Джованни.

Но Чезаре улыбался про себя, потому что заметил, как у рта Александра пролегли жесткие складки. Он мог быть твердым, когда дело касалось его амбиций, и если Чезаре должен уйти в церковь, то Джованни должен отправляться к своей испанской супруге.

Шутка, которую он сыграл с братом, показалась Чезаре куда более остроумной, чем шутка Федерико, изображавшего Санчу. Когда–то он больше всего на свете жаждал оказаться на месте Джованни, уехать в Испанию и получить все причитавшиеся ему почести, однако его заставили остаться и стать священнослужителем. Теперь же Джованни жаждал остаться в Риме, однако его отсылали с такой же решимостью и твердостью, с какой отдали Чезаре церкви.