Блистательная Виктория

– Король стареет, – говорили люди. – Ему нужно безмозглое существо, чтобы ухаживать за ним. Жирная Конингхэм полностью отвечает этому требованию.

Людей также забавляло поражение высокомерной леди Хертфорд. Нельзя сказать, чтобы она показывала это. Леди делала вид, что ей ничего не известно о каких-то переменах в ее отношениях с королем. Знакомые не могли отказать себе в попытке уколоть ее.

– Что за глупое и вульгарное существо эта леди Конингхэм! – сказал один знакомый. – Я удивлен, что король, кажется, так заинтересовался ею. Я видел, как она ехала из Эскота в своей карете. Его Величество не обсуждал с вами это создание?

Леди Хертфорд широко открыла свои холодные голубые глаза, при этом нежный цвет ее щек ничуть не изменился.

– Почему он должен это делать? – спросила она спокойно. – Несмотря на нашу близость и искренность, с какой мы обсуждаем различные темы, он никогда не говорил со мной о своих любовницах.

Эти слова сочли самым интригующим высказыванием дня. Его обсуждали, над ним шутили, так как все знали, что леди Хертфорд была любовницей короля с первых дней его регентства.

Но такова была отличительная особенность этой женщины, и как бы ее не презирали за ее холодный и жесткий характер, никто не мог не восхищаться тем, как искусно она отказывалась признать связь между ней и королем.

Однако теперь стало ясно, что преданности короля леди Хертфорд пришел конец и что правящая любовница – леди Конингхэм.

Теперь, когда Георг стал стареть, она полностью устраивала его.

Король не находил способа, чтобы в достаточной мере выразить свою благодарность. Леди могла привезти всю свою семью в Карлтон-хаус или в «Павильон», и он был бы рад видеть ее. Так же, как раньше он сделал своими большими друзьями Хертфордов, так теперь поступал с Конингхэмами. В тиши Карлтон-хауса она сидела рядом с ним – пышная, красивая и спокойная.

– Дорогая, – сказал Георг, – я думаю, что настал момент, чтобы разработать план коронации.

– Это будет чудесно.

Он не считал ее глупой. Елизавета безупречна. Она умиротворяла его, и король подумал: «Видит Бог, больше всего на свете мне нужно умиротворение».

Дорогая Елизавета Конингхэм! Никто не обладал такой способностью умиротворить его, как она, даже Мария. А когда он мог произнести слова «даже Мария», то знал, что у него действительно есть основание, чтобы испытывать благодарность.

Лето и осень, когда все разговоры вращались вокруг суда над королевой Каролиной, Аделаида спокойно жила в Буши. Все шло хорошо. Эта беременность резко отличалась от предыдущих. Она часами сидела в парке с кем-нибудь из детей Фицкларенсов, рассказывая о своей жизни в Саксен-Мейнингене и о замужестве Иды и ее двух детях, сыне Уильяме и маленькой Луизе, которая, как обнаружилось с возрастом, калека, что принесло Иде много горя.

– Как же мне хочется повидать их, – сказала она.

– Вам следует пригласить их в Буши, – предложила Мэри.

– А почему бы и нет? – добавила Елизавета. – Вы сможете бесконечно говорить о детях.

Аделаида улыбнулась падчерице и подумала о том, что недалек тот день, когда Елизавета и сама будет жаждать поговорить о детях. Вскоре она должна выйти замуж за графа Эрролла, и Уильям был в восторге от этого брака. Как и сама Елизавета.

– Быть может, я приглашу ее, когда родится мой ребенок, – мечтательно сказала Аделаида.

– Приятно принимать гостей, – сказала Августа. – Мы никогда этого не делали, когда мама была здесь. Люди не очень-то приезжали к нам, верно, Мэри?

Мэри согласилась с ней.

– Это потому, что мама была актрисой, и ее друзья не могли общаться с членом королевской семьи, с папой, конечно. А папины друзья не хотели общаться с актерами. Не все, конечно, но некоторые. Дядя Георг всегда был добр с мамой. Он ее любил, потому что она была веселой и привлекательной. Он любил актрис.

– Его Величество добр со всеми женщинами.

– Говорят, что сейчас он не очень добр с леди Хертфорд, – сказала Мэри со смешком. – Не был он добр и с Марией Фитцерберт и с Пердитой Робинсон, как и со множеством других.

В семье Фицкларенсов не привыкли к сдержанности. Уильям никогда не придерживался церемоний, и вряд ли это делала их мать.

Аделаида не хотела, чтобы скользкая тема перешла в обсуждение ужасного дела короля и королевы, поэтому она поспешно перевела разговор на Иду и заговорила о планах приглашения сестры в Буши.

Но, без сомнения, самой главной темой разговоров в Буши было замужество Елизаветы. Аделаида внимательно посмотрела на падчерицу. Ее нельзя назвать красавицей, но она поразительно привлекательна. Такой же, вероятно, была ее мать. Со своей обычной откровенностью ребята сказали, что Елизавета больше всех из них похожа на Дороти Джордан.

Елизавета описала свое свадебное платье, подаренное тетками Софией и Августой, двумя незамужними сестрами ее отца, дочерьми короля.

– Такое платье! – вскричала Елизавета. – Королевское. Ведь в нас королевская кровь по папиной линии, и никто не может этого отрицать. Но старые тетки проявили большую доброту, подарив мне такое платье. Это была торжественная церемония, скажу я вам. Они прислали за мной из Сент-Джеймсского дворца, и там мне пришлось ждать, пока Их Высочества не будут готовы меня принять. – Елизавета начала мимически изображать ее прием дочерьми короля, а потом разыграла скетч на тему о том, как они сообщили, что дарят ей свадебное платье.

– День свадьбы – самый важный день в жизни молодой леди, – передразнивала одну из теток Елизавета.

– Я бы этого не сказала, – парировала ее сестра София. – Важно то, что последует за ним. Ты не согласна, Аделаида?

– Я уверена, что ты права.

Как же Фицкларенсы веселы! Они совершенно не думают о том, что их отец так и не женился на их матери. Какое им дело до того, что она была актрисой? Они гордились ею не меньше, чем своими связями с королевской семьей.

«Я счастлива, – думала Аделаида. – Наступило самое прекрасное время в моей жизни. И когда родится ребенок, это станет вершиной моего счастья. Я больше ничего не прошу, кроме моего ребенка… и возможности прожить до конца жизни в таком приятном месте с удобствами и в мире».

Стук колес кареты нарушил тишину.

Август вскочил и побежал посмотреть, кто приехал. Они услышали его крик: «Это Георг!»

На лужайке появился Георг Фицкларенс в окружении сестер, побежавших навстречу, и юного Августа, скачущего перед ним как шут.

Георг с радостью приветствовал Аделаиду. Их связывала особая дружба. Ведь она провела свой медовый месяц, выхаживая его!

Как все Фицкларенсы, пасынок не придерживался церемоний. Георг сел рядом с Аделаидой, не самым деликатным образом спросил о здоровье. Он много знал о рождении детей, так как только что родился его первый ребенок – девочка.

Георг приехал поговорить о крещении. Они выбрали имя девочке.

– Что же это за имя? – воскликнула Аделаида. Георг повернулся к своей мачехе.

– Аделаида, – сказал он. – С вашего разрешения. «Да, – подумала герцогиня, – я счастлива. Я никогда не чувствовала себя такой счастливой. Они приняли меня».

Ее глаза наполнились слезами. Георг наклонился вперед и поцеловал ее.

– Разрешение дано? – спросил он. И все радостно закричали.

Аделаида посмотрела на цветники, которые, как они сказали, разбила их мать во время своих коротких наездов в промежутках между театральными гастролями. Она почти представила себе, что дух Дороти Джордан смотрит на них благосклонно, довольный той, которая заняла ее место.

Из Елизаветы Фицкларенс получилась красивая невеста.

– Точная копия своей матери, – слышался шепот. – В последний раз ее видели в роли леди Тизл в «Школе злословия». Она играла потрясающе, но люди говорили, что это не самая удачная ее роль.

– О нет, вам надо было посмотреть на нее в молодости. Роль мисс Хойден в «Рецидиве» была одна из ее лучших ролей. Я ее никогда не забуду. И новая леди Эрролл – точная копия матери в ее возрасте.