Страница 14 из 15
Но довольно говорить о моей скучной особе, побеседуем о вас и о Москве. Мне передавали, что вы очень похорошели, и сказала это г-жа Углицкая; только в этом случае уверен я, что она не солгала: она слишком женщина для этого.
Она мне также сообщила, что m-lle Barbe выходит замуж за г. Бахметева. Не знаю, верить ли ей, но, во всяком случае, я желаю m-lle Barbe жить в супружеском согласии до серебряной свадьбы и даже долее, если до тех пор она не разочаруется!..» (Бросает перо и выходит в гостиную.)
ШАН-ГИРЕЙ. Мишель! Если Арбенин задушит Нину, то цензура не пропустит твою пьесу к постановке.
МИШЕЛЬ (расхохотавшись). Ты ошибаешься, Шан-Гирей! Он ее отравит.
Входит Андрей.
АНДРЕЙ. Печь остыла. Самовар весь выкипел. Лишь печеные картофелины остались в золе, едва тепленькие. Достать?
МИШЕЛЬ (переглянувшись с друзьями). Если тепленькие еще!
Сцена 3
Маскарад у Энгельгардта. Бал в полном разгаре. Проносятся голоса: «Государь император! Его величество!» Между тем движение публики, прежде всего маскированной, продолжается, как ни в чем не бывало, поскольку явление в толпе царя в мундире кавалергардского полка и в венециане, пусть и без маски, носит вполне маскарадный характер, так сказать, частный, казалось, совсем без свиты и охраны, - маскарадные плащи, небрежно наброшенные на мундиры и головные уборы, которые и назывались венециане, не выделяли их из общей массы.
Голоса: «А где императрица?»
Три гвардейских офицера, высоких, статных, один красивее другого, держатся вместе, привлекая особое внимание дам, а с ними и невольное внимание мужчин. Заметив издали государя императора, они, переглянувшись, отходят в сторону. Диалог между ними: «Где Мишель?» - «Он всегда от нас отстанет, чтобы что-нибудь выкинуть». – «Уж он такой неугомонный!»
Между тем уехавшая вместе с августейшим супругом императрица, переодевшись, в голубом домино и маске в сопровождении двух дам и одного придворного, вернулась в дом Энгельгардта инкогнито, чтобы повеселиться всласть.
Войдя в залу, где яркое сияние люстр и канделябров, шум и смех множества публики в разнообразных и разноцветных одеждах, музыка производили впечатление нескончаемого праздника, дамы в голубом, красном и белом домино покинули кавалера и погрузились в круговорот карнавала, при этом императрицу, высокую, худую, подвижную и легкую, как и ее спутниц, толкали локтями, теснили, как простых смертных, что ее лишь забавляло и веселило.
Она заметила престарелого царедворца, который в придворном мундире, со звездами, набросив однако на плечи плащ, и в венециане, важно прохаживался в стороне, словно все ожидая – с молодых лет – хоть какого-нибудь приключения, может быть, в память посещения некогда карнавала в Венеции или Флоренции.
ГОЛУБОЕ ДОМИНО. Подойдем к Головину. (Головину.) Мсье, вы, должно быть, очень важное лицо при дворе.
ГОЛОВИН. А-с?
ГОЛУБОЕ ДОМИНО. Я хочу сказать, ваши ордена изумили меня.
ГОЛОВИН (покачнувшись в сторону дамы). Что-о?!
ГОЛУБОЕ ДОМИНО. Не могу ли вам чем помочь?
ГОЛОВИН. Мне, сударыня? Вы очень добры. Но время неумолимо. Веселитесь, пока молоды! (Машет рукой.)
ГОЛУБОЕ ДОМИНО (обращаясь к спутницам). Мсье Головин меня не узнал. Он принял меня за молодую искательницу приключений. Это восхитительно!
МИШЕЛЬ (в домино и маске, проходя мимо). Здесь все мы молоды! Даже старость – всего лишь уродливая маска, которая всех веселит!
Мишель в домино, небрежно наброшенном на мундир, время от времени сбрасывал его и маску, что привлекало к нему внимание дам. И вдруг перед ним промелькнула черная маска, которая уже не отходила далеко от него и всякий раз возвращалась, если он останавливался или терял ее из виду.
МИШЕЛЬ (у него забилось сердце). Мне кажется, я узнаю вас. Невероятно! Я встречал вас в Москве.
НЕИЗВЕСТНАЯ В МАСКЕ. Давно?
МИШЕЛЬ. И голос ваш, и маска с бисером – те же.
НЕИЗВЕСТНАЯ В МАСКЕ. И что же?
МИШЕЛЬ. А вот что!
НЕИЗВЕСТНАЯ В МАСКЕ. Вы это сейчас сочиняете?
НЕИЗВЕСТНАЯ В МАСКЕ. Продолжайте!
НЕИЗВЕСТНАЯ В МАСКЕ. Увы! Как земной женщине соперничать с бесплотным виденьем?
НЕИЗВЕСТНАЯ В МАСКЕ (как эхо: исчезая). Мы вновь увидимся, как старые друзья.
Три гвардейских офицера замечают Мишеля, проговаривающего стихи как в забытьи в окружении смеющейся публики. Один из них (Монго-Столыпин): «Мишель, очнись!» Мишель оглядывается вокруг и устремляется за Неизвестной в маске. Но уже нигде не находит.