Страница 22 из 37
— Господи! — ужаснулся Найджел.
— Да, я был там, правда, всего раз, и вынес самое мерзкое впечатление. Я едва притронулся к зелью, и меня оно почти не разобрало, но наутро мне стало стыдно, и я решил положить всему конец, начать жизнь заново. Я отправился к Сюрбонадье, чтобы объявить о своем решении. Но он еще не протрезвел и вдруг — ни с того, ни с сего начал мне исповедоваться. Наговорил всякой всячины про дядю, а потом еще завел речь о… о Стефани Воэн.
Гарденер замолчал, но, поколебавшись, продолжил:
— Я видел ее, она приезжала с театром — ставили «Отелло». Если скажу, что полюбил ее с первого взгляда, ты сочтешь это высокопарной банальностью. Однако это правда. И когда он стал хвастаться своей близостью с ней, я возненавидел Сюрбонадье. Он похвалился, что через дядю добывает ей главные роли. Потом обрушился на Сэйнта: он, мол, замешан в торговле наркотиками и погряз во всех смертных грехах. Стефани же казалась мне воплощением чистоты и целомудрия, и я представил, каково приходится ей в подобном окружении. Мне чуть не сделалось дурно, все это походило на кошмар. И вот когда Сюрбонадье похвастался, что мог бы при желании нанести дяде страшный удар, я стал его раззадоривать. Он жаловался, что дядя не дает ему денег, пришлось залезть в долги. «Я знаю о нем все и могу его погубить!» — распалялся Артур. Тут-то ему и пришло в голову написать под чужим именем в газету, я горячо поддержал его затею. Мысли о статье целиком завладели им. Я ушел, с тех пор наши отношения прервались. Когда статья появилась в «Морнинг экспресс», я сразу понял, кто ее автор. Однажды мы с ним случайно встретились, и я его успокоил: меня он может не опасаться. И, действительно, сегодня я впервые нарушил данное ему слово.
— Что тебя побудило мне это рассказать? — спросил Найджел.
Гарденер ответил не сразу.
— Я подумал, полицейские начнут копаться в прошлом Сюрбонадье, и выяснится, что мы давно были знакомы.
— Покрывая Сюрбонадье, ты едва не навлек подозрение на самого себя. Теперь же ни у кого и мысли подобной не возникнет.
— Все были напуганы — даже Стефани. Бог мой, неужто и на нее пала тень?
— Не беспокойся о ней, подумай о себе.
— Найджел, скажи мне правду: не закралась ли и тебе в душу сомнение на мой счет?
— Честное слово, нет!
— Ия даю тебе слово, что не виновен в смерти Сюрбонадье. Стефани тоже абсолютно чиста. Есть одно обстоятельство, о котором я не могу пока рассказать, но, поверь, мы оба ни при чем.
— Я тебе верю, старина!
— Мне делается легче от твоих слов, — приободрился Феликс Гарденер. — Давай ужинать.
Еда была отменной, вино — на редкость хорошим. За столом разговор шел на самые разные темы, не боялись касаться и убийства, и уже не было между друзьями недавней натянутости.
Вдруг Гарденер сказал:
— Лучше не думать об этом, но будущее семьи Саймсов рисуется мне в самых мрачных тонах.
— Тебе-то что за дело? Расскажи лучше, как идут дела в «Единороге».
— Ты о спектакле? Представляешь, Сэйнт всерьез поговаривает о возобновлении «Крысы и Бобра» — и как можно скорее.
— Что?!
— То, что слышишь. Как только полиция уберется из театра. Конечно, я отказался от роли, и Стефани сделала то же самое. Однако остальные поворчали, согласились. Сэйнт считает, что убийство Сюрбонадье — лучшая реклама для спектакля и народ теперь на него валом повалит.
— А что ты собираешься делать?
— Пока не знаю, там видно будет. Ведь «Единорог» — не единственный театр в Лондоне. Этот несчастный случай послужил и мне отличной рекламой: сочувствие обывателей плюс нездоровый интерес к убийцам и покойникам.
Они перешли в гостиную, расположились у камина, и тут в дверь позвонили. Вошел слуга и подал хозяину письмо.
— Его только что доставил рассыльный, сэр. Ответ не требуется.
Гарденер вскрыл конверт и достал из него сложенный листок.
Найджел, закурив сигарету, стал расхаживать из угла в угол, в задумчивости постоял у фотографии, на которой был изображен брат Гарденера. Его размышления были прерваны неожиданным возгласом Феликса.
— Господи!.. — бормотал он. — Кому это понадобилось?!
Он протянул листок Найджелу: одна-единственная напечатанная на машинке фраза, смысл которой поверг журналиста в трепет:
«Если твоя работа и жизнь тебе дороги, не суйся в чужие дела, иначе будет «бобо» не только ножке!»
Найджел и Гарденер недоуменно уставились друг на друга.
— Ты что-нибудь понимаешь? — наконец спросил журналист.
— Не больше, чем ты.
— У тебя и впрямь болит нога?
— Да, я же говорил, мне кто-то наступил на нее в потемках.
— Кто-то, от кого пахло духами Джекоба Сэйнта?
— Я не ручаюсь, мне так показалось.
— Послушай, это не шутка. Мы должны показать письмо Аллейну.
— Избави Бог!
— Нельзя скрывать от полиции подобные вещи. Позволь, я ему сейчас же позвоню.
— Где можно застать его в такой час?
Найджел задумался: Феликсу, пожалуй, незачем знать, что Аллейн находится в квартире Сюрбонадье.
— Его может не быть дома, — сказал журналист вслух, чтобы утаить от Феликса, куда звонит инспектору. Долгие гудки в трубке — снова в квартире на Джералдз Роу никто не отвечал. Найджелу стало немного не по себе, в душу закралось легкое беспокойство.
— Никто не подходит?
— Можно набрать служебный номер в Скотланд-Ярде, но повременим с этим.
Следующий час они провели, строя самые различные предположения относительно авторства письма. Гарденер не допускал и мысли, что к этому может быть причастен Сэйнт, а Найджел утверждал, что такой человек, как Джекоб способен на все.
— Если убийца он… — начал очередную фразу журналист, но Гарденер перебил его:
— Я не уверен, что это так. Возможно, впрочем, он опасается, что я знаю от Сюрбонадье о его махинациях и могу вывести его на чистую воду.
— Сэйнт знает о вашей кембриджской дружбе?
— Да. Артур тогда представил меня дяде. Потом, когда я решил стать актером, Сэйнт видел меня в одной из первых ролей и взял меня на заметку. Вскоре я получил приглашение в «Единорог». Кстати, Артур, — нехорошо теперь это говорить, — чуть не лопнул тогда от злости. Он всем твердил, что я воспользовался дружбой с ним, его семейными связями. Господи, сколько вокруг грязи! Помнишь, что я говорил об актерах?
— Помню.
— Взять хоть их вчерашнее поведение, когда труп бедняги еще не остыл. Все они были черствы и неискренни — кроме Стефани.
Найджел посмотрел на друга с любопытством, в его ушах звучал язвительный возглас Аллейна, брошенный вслед удалившейся мисс Воэн: «Эффектный уход!» Еще Найджел припомнил кокетливую интонацию, с какой та отвечала на вопросы старшего инспектора. И даже Аллейн как будто поддался ее чарам, задержал ее ладонь в своей дольше, чем следовало. Тут Найджелу вспомнилась его целомудренная Анжела, и при мысли о невесте он испытал чувство торжества.
— Интересно, что она теперь делает, — дошел до его сознания голос хозяина дома. — Хотел навестить ее, но она велела дожидаться ее звонка.
— Чего Стефани бояться? — вырвалось у Найджела, и Гарденер побелел, снова стал таким, каким журналист застал его утром.
— Это естественно, — справился с собой Феликс. — Ей кажется, будто Аллейн догадался о том, что Сюрбонадье не давал ей прохода и даже угрожал. После вчерашней сцены и впрямь догадаться нетрудно. Она все от меня скрывала, и лишь сегодня утром я понял, как ей было несладко. Артур был способен на любую низость! Стефани показала мне синяк: едва я оставил их вдвоем, он ее ударил. Господи, если бы я только знал!
— Твое счастье, что ты ничего не знал, — возразил Найджел. — Теперь, Феликс, его больше нет, он мертв.
— Стефани сказала, что и следователь видел синяк. Ей кажется, что Аллейн подозревает ее в убийстве Артура. Она в ужасном состоянии!..
— Ты из-за нее так расстроен?
— О да! До сегодняшнего утра я был бездумным эгоистом, меня интересовала только собственная персона. Но сама мысль, что подозрение может пасть на нее, чудовищна!