Простое море

— Приехали, — сказал старпом и сел на банку. — Кому тут — вылезай...

С берега спускали по обледеневшему склону длинный, сколоченный из досок трап.

— Легко сказать: вылезай... — посмотрел на склон доктор. — Здесь можно упасть так, что костей не соберешь.

Ломакин стал ногой на борт и принял трап. Он установил конец его в мотоботе, потом обернулся, скорчил обезьянью рожу и на четвереньках побежал по трапу наверх. Через три секунды он был уже на берегу.

— Сложный способ, — вздохнул доктор, передал мотористу саквояж, взял в зубы сумку и тоже на четвереньках выбрался на берег.

— Абрам, ты останешься в мотоботе, — сказал старпом. — Будете вахтить по часу. Давай, выгребайся, — кивнул он мотористу. — Следующий час будет твой. Потом — Ломакин. Дай-ка саквояж.

Моторист отдал саквояж и тем же способом полез вверх по трапу. Старпом встал на трап, удифферентовался и, балансируя саквояжем, взбежал наверх. Доктора уже не было. Узколицый человек в ватнике и высоких сапогах подошел к Боброву.

— Пойдемте, я вас проведу, — сказал он, повернулся и пошел вперед, туда, где светились окна домиков и возвышалась угрюмая каменная башня маяка. Они подошли к дому начальника. Человек в ватнике открыл дверь и дал Боброву пройти вперед. Потом он провел старпома на кухню и предложил подать чаю.

— Давай, служивый, — согласился Коля Бобров. — А что с маячницей, неизвестно?

— Сейчас ваш доктор определит. А так невозможно сказать. Она уже который день то кричит, то в беспамятстве. Вообще-то, она ведь беременна на шестом месяце. Может, от этого что...

— Скорее всего, — кивнул Коля. — А как тебя хоть зовут-то?

— Петром. Я здесь техником работаю по аппаратуре. Питание бесплатное. Свой огородик. Дом на две семьи... Жена радисткой работает. Она сейчас у постели Ирины Петровны.

— Кучеряво живешь, — вздохнул Бобров и стал пить чай из толстой фаянсовой кружки. Ломакин и моторист разулись, забрались с ногами на большой, стоящий у стены сундук и тоже пили горячий темно-коричневый чай.

Из комнаты в кухню зашел высокий худощавый человек лет сорока, одетый в легкий летний китель и почему-то в шапке.

— Бакланов, — кивнул радист. — Начальник.

— Здравствуйте, — сказал Бакланов. — Петя, поставь еще ведро воды... — Он сжал ладонями виски. — Четвертый день...

Петр набрал из бочки воды в ведро и поставил на плиту.

— Очень худо? — спросил Бобров.

Бакланов опустил руки, удивленно посмотрел на него и произнес:

— Хуже некуда...

— Что доктор говорит?

— Думаете, я что-нибудь понял... Какой-то ненормальный аппендицит. Как это он назвал... абсцесс. Да, абсцесс. Он еще чего-то много говорил...

— Аппендицит — это не страшно, — сказал Бобров. — Три раза ножичком чирикнет — и вся игра. Если, конечно, пинцет в животе не забудет. Это у них случается.

— Господи, она же беременна! — крикнул Бакланов. — Ее нельзя резать!

Петр открыл дверцу печи и стал запихивать туда дрова. Из двери вышла молодая худенькая, очень некрасивая женщина.

— Петя, приготовь тёплой воды доктору руки помыть, — сказала она. — Доктор говорит, что... — Она умолкла, увидев Иллариона Кирилловича. Тот плотно прикрыл за собой дверь.

— Ну, Вячеслав Алексеевич, операция неизбежна, — сказал доктор и положил руку на плечо Бакланову. Тот молчал. — Ждать нельзя. Она погибнет.

— Почему? — спросил Бакланов. — Разве от аппендицита умирают?

— Да, умирают. У нее гнойник на слепой кишке. Если он лопнет — будет очень худо. Будет смерть, короче говоря. А он может лопнуть каждую минуту. Мы уже затянули с этим делом.

— Откуда вы знаете, что там... гнойник?

— Это прощупывается.

— А как будет с ребенком?

— Плод придется удалить. Не бойтесь, у нее еще будут дети.

— А если я не соглашусь? — спросил Бакланов.

— Я буду оперировать без вашего согласия, — вежливо сказал доктор.

— А если я вам не дам оперировать?..

Доктор пожал плечами.

— Вы это не сделаете, если вы не враг своей жены. Лучше будет, если вы сейчас к кому-нибудь уйдете. Галина Михайловна, слейте мне на руки.

— Доктор у нас молодец, — сказал старпом. — Вы ему верьте. Ему можно верить.

Доктор кинул на Боброва удивленный взгляд и снова стал внимательно смотреть на струю воды, льющуюся ему на руки из большого, давно не чищенного медного чайника. Он мыл руки долго, неторопливо, еще и еще раз намыливая их, как бы массируя свои сухие, длинные пальцы. И всем было непонятно, зачем человек так долго и так тщательно моет руки. На Бакланова это подействовало успокаивающе. Он тихо откашлялся, сказал:

— Правда, мне лучше уйти. А когда...

— Вас позовут, — сказал доктор. — Предупреждаю, это будет не скоро. Мне надо сделать две операции...

— Вы не сомневайтесь, — снова сказал старпом. — Илларион Кириллович работал хирургом в большом госпитале. У него было звание майора медицинской службы.

— Это хорошо, — сказал Бакланов, снял с гвоздя полушубок и, не надев его, вышел.

— Дела, — покачал головой Петр. — Всех микробов отмыли, наверное.

— Всех не отмоешь, — сказал доктор и снова стал намыливать пальцы. Наконец он последний раз смыл с рук белоснежную пену, вытер руки поданным Галиной полотенцем и опустил рукава халата.

— Ни пуха ни пера, — сказал старпом.

— Идите к черту, — чуть улыбнулся доктор. — Я запамятовал, — обратился он к Галине, — там есть таз?

— Один эмалированный, другой цинковый, — сказала женщина.

— Очень хорошо. Пойдемте, уважаемая. Будете мне ассистировать...

Каждый час очередной матрос, покряхтев, уходил на вахту. Отправив матроса, Коля Бобров менял позу и снова начинал дремать. В три часа ночи зашел Бакланов.

— Волнуемся? — мягко улыбнулся Коля.

— А ты как думал?

— Так и думал, — вздохнул Коля. — Я сам волнуюсь. Жутко, когда за стенкой человека режут.

— Я все хотел ее на материк отправить рожать. Говорили, что вы подойдете к концу ноября. Хотел отправить с вами. Зимой от нас не выберешься... А тут вот какое дело.

— На материк ее так и так надо отправлять. Теперь уже на санитарном вертолете придется. После нас никто не придет.

— Будет ли еще кого отправлять, — мрачно произнес Бакланов.

— Будет, не беспокойтесь... Кириллыч дело знает.

— Ребенка жаль. У нас два сына — на материке сейчас. Один в институте на первом курсе. Другой в восьмом классе. Дочку мы хотели...

Бакланов подошел ближе. От него пахнуло спиртным. Коля Бобров потянул носом воздух, поморщился.

— Зря вы наливаетесь в такую минуту.

— Не могу, — помотал головой Бакланов. — Хочешь, тебе дам выпить?

— Не надо, — сказал старпом. — Посмотрим сначала, как дело кончится. А там с радости и выпить можно.

— Доктор не выходил? — спросил Бакланов.

— Один раз вышел, курнул из моих рук и обратно скрылся. Галина выходила за водой. Говорит, пульс хороший, кровищи...

— Много крови?

— Порядочно.

Бакланов снова замотал головой.

— Вы идите-ка, — сказал Коля. — Нечего тут торчать...

— Заглянуть бы... — попросил Бакланов.

— Ну-ну!

Коля поднялся, взял его за плечи, повернул и подвел к двери.

— Идите, я позову вас, когда надо будет. Только к сивухе не прикладывайтесь больше. Будьте мужиком, черт вас побери!

Проводив Бакланова, Коля снова уселся дремать у печки. Он обладал счастливой способностью засыпать и просыпаться мгновенно, спать в любом положении и всегда помнить во сне, в какое время надо проснуться. Еще два раза сменились вахтенные. Петр, спавший закинув голову на спинку стула, проснулся и стал, ворча, тереть шею. Он поднялся, потянулся и подложил дров в печку. Старпом открыл глаза.

— Который час? — спросил Петр.

— Шестой, — отозвался Коля, не глядя на часы, — Выспался?

— Разве это сон... Не кончилась операция?