Николай II

Императрица «втягивалась» в государственные дела постепенно. В первые месяцы войны она была занята исключительно благотворительной деятельностью и никаких советов и рекомендаций мужу не давала. «О, дорогой мой, как бесконечно ты мне дорог! Если бы я могла помочь тебе нести тяжелое бремя, ты так безмерно отягощен», — сетовала царица в октябре 1914 года. Пока она была еще убеждена, что не может давать советы мужу в политических делах. Однако эти представления постепенно менялись. Понимая, что для выполнения миссии правителя надо много и долго учиться, а просто так, в одночасье, царями не становятся, она заключила, что, довольно долго находясь рядом с самодержцем, сумела много увидеть и понять. Кроме того, у нее ведь есть великое чувство любви к мужу и к его России, сильная воля и благословение Господа! Разве этого не достаточно? Ведь «дорогой Григорий» много раз говорил, что сердце ее обмануть не может.

Начиная с весны 1915 года в потоке ее корреспонденции появляются первые просьбы и пожелания политического характера. Николай II благосклонно это принимал и был благодарен дорогой Аликс за столь живое участие в государственных делах. Летом же 1915 года царь дал царице карт-бланш, заявив: «Подумай, женушка моя, не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует? Какая жалость, что ты не исполняла этой обязанности давно уже…»

Сама же Александра Федоровна горела желанием разделить заботы любимого: «Ты все переносишь один, с таким мужеством! Позволь мне помочь тебе, мое сокровище! Наверное есть дела, в которых женщина может быть полезна. Мне так хочется облегчить тебя во всем». Ее участие вначале ограничивалось почти исключительно пересказом светских сплетен: «Извини меня за то, что так к тебе пристаю, мой бедный усталый друг, но я так жажду помочь тебе, и, может быть, могу быть полезна тем, что передаю тебе все эти слухи», — писала в июне 1915 года. Чуть ли не с восторженным пренебрежением воспринимала сетования по поводу ее новой роли и заявляла, что люди боятся ее, «потому что знают, что у меня сильная воля, я лучше других вижу их насквозь и помогаю тебе быть твердым».

Она делает дело, угодное Богу, помыслы ее возвышенны и никто не вправе судить поступки Ники и ее. Один только Всевышний! «Ты, дружок, слушайся моих слов, — писала она мужу в сентябре 1915 года. — Это не моя мудрость, а особый инстинкт, данный мне Богом помимо меня, чтобы помогать тебе». В этом она была абсолютно убеждена. «Некоторые сердятся, что я вмешиваюсь в дела, но моя обязанность — тебе помогать. Даже в этом меня осуждают некоторые министры и общество: они все критикуют, а сами занимаются делами, которые их совсем не касаются. Таков уж бестолковый свет!» — констатировала Александра в сентябре 1915 года. Она не подменяла и не хотела подменять собой мужа, считая его мудрым руководителем, которому иногда не хватало лишь решительности и твердости характера, и была убеждена, что ее поддержка важна для дорогого Ники. Ведь это так необходимо для улучшения положения на фронте и в тылу!

Александра Федоровна начала принимать доклады некоторых министров, отдавать распоряжения по второстепенным текущим вопросам, но всегда непременно сообщала мужу о своей деятельности. Пристальное внимание и интерес императрицы привлекала важнейшая политическая область, находившаяся целиком в компетенции монарха, — назначения высших должностных лиц. Ее особенно интересовали претенденты на должности в церковной и гражданской администрации, так как здесь, в отличие от военной, она не сомневалась в своих возможностях рекомендовать достойных.

Перестановки на высших ступенях государственной лестницы, с легкой руки известного правового политика В. М. Пуришкевича, получили броское название «министерской чехарды». Действительно, за 31 военный месяц сменилось шесть министров внутренних дел, три министра иностранных дел, четыре премьера, четыре военных министра. Правда, в некоторых ведомствах смены руководства не происходило: в Министерстве финансов, морском, в Министерстве императорского двора.

И все же нестабильность в высшем административном эшелоне, несомненно, существовала. То же, что дела в России идут не так, как надо, не так, как хотелось бы, чувствовали и венценосцы. Для них не составляло секрета, что результаты государственной деятельности далеки от желаемых, а хорошие времена все никак не наступают. Они были убеждены — это во многом результат того, что к управлению приходят не те люди. Поэтому правильные решения до конца не выполняются, а некоторые игнорируются совсем.

В конце 1914 года на фронтах установилось позиционное затишье. Стало ясно, что первоначальные предположения о скором окончании войны, о том, что «будем встречать Рождество в Берлине», так и остались лишь мечтами. Приходилось готовиться к длительному и изнурительному противостоянию. В тылу оживились и стали вновь набирать силу противоправительственные настроения, угасшие было в первые месяцы войны. С новой силой стали проявляться старые распри и противоречия. И события на театре военных действии давали им мощный толчок.

Весной 1915 года начались успешные операции русской армии на Юго-Западном фронте, и к марту австрийская армия понесла серьезные поражения и вновь уступила всю Галицию. Возникла реальная вероятность скорого выхода Австро-Венгрии из войны. Германия, стремясь предотвратить подобное развитие событий и воспользовавшись затишьем на Западном фронте, бросила против России большие военные силы, оснащенные мощной артиллерией. Весной и летом русская армия приняла участие в ряде кровопролитных сражений. В силу недостаточного обеспечения боеприпасами и современным вооружением, особенно артиллерией, потери оказались огромными. С конца апреля ситуация развивалась не в пользу России, хотя в сражениях были задействованы лучшие войска, в том числе цвет армии и опора монархии — гвардейские части.

Император был удручен. Положение ухудшалось, а надежда на скорое окончание войны исчезала. Оставалось лишь уповать на милость Всевышнего. 21 июня 1915 года писал матери: «И Ты и Мы все здесь живем очевидно одними чувствами, одними мыслями. Больно отдавать то, что было взято с таким трудом и огромными потерями в прошлом году. Теперь к германцам и австрийцам подошли подкрепления, но и нашим войскам также посланы свежие корпуса, в том числе и гвардейский; так что надо ожидать скоро большое сражение. Помог бы Господь нашим героям остановить их! Все от Бога, и потому надо верить в Его милость».

Натиск «проклятых тевтонов» вынудил русскую армию отойти на Восток, оставив Галицию, Польшу и некоторые другие районы. Пришлось срочно эвакуировать и Ставку Главнокомандующего из Барановичей. Она была перенесена в августе в город Могилев. События лета 1915 года походили на военную катастрофу, деморализовавшую высшее военное командование. Еще в мае, когда только разворачивалось наступление немцев, Николай II приехал в Ставку и застал там картину полного уныния. «Бедный Н. (великий князь Николай Николаевич. — А. Б.), рассказывая мне все это, плакал в моем кабинете и даже спросил меня, не думаю ли я заменить его более способным человеком».

Общественные деятели всех политических направлений, оправившись от первого шока неожиданных поражений, негодовали. Как могло случиться, что у армии нет достаточного количества боеприпасов и артиллерии? Почему уроки кампании 1914 года не пошли впрок? И, конечно же, постоянно звучал традиционный русский вопрос: кто виноват? Требовали назвать конкретного виновного, и он был назван. Лидеры общественных организаций и столичные газеты чаще всего называли имя военного министра В. А. Сухомлинова. Занимая эту должность с 1909 года, он неоднократно публично заверял, что русская армия готова ко всем возможным испытаниям. Утверждали, что этот человек повинен в преступной халатности, лихоимстве, а затем зазвучали голоса, обвинившие его в государственной измене. Стремясь к общественному согласию, царь принял решение: министр был отрешен от должности 13 июня 1915 года, а его деятельность начала расследовать специальная комиссия. (На суде, уже в 1917 году, обвинения во взяточничестве и измене не подтвердились.)