Николай II

В начале декабря 1917 года, посылая письмо своей подруге в Петроград, написала: «Милая моя, родная. Мысленно молитвенно всегда вместе — в любви расстояния нет. Тяжело все-таки не видеть друг друга. Сердце полно, так много хотелось бы знать, поделиться, но будем надеяться, что время придет, когда опять увидимся — все старые друзья… Родная моя, молодец дорогой, Христос с тобой. Надеюсь, что 17-го получишь, соединимся в молитвах».

17 декабря 1917 года — первая годовщина со дня убийства Григория — день скорбной печали, день молитвы и памяти для царицы и для ее верной Анны.

Тобольск узники увидели 6 августа вечером. Здесь Николай Александрович был уже раз, очень давно, летом 1891 года, когда возвращался из Японии. Тогда тоже плыл на пароходе, была торжественная встреча с хлебом-солью и почетным караулом, но провел в городе всего несколько часов. Ничего почти в памяти не удержалось, кроме главного собора, который сразу вспомнил. Теперь все было по-иному. Народу на пристани стояло много: значит, ждали. Но им из кают выходить запретили. Уполномоченные Временного правительства Вершинин, Макаров вместе с Долгоруковым и комендантом Е. С. Кобылинским (он оставался при царской семье, как уже говорилось, до мая 1918 года) пошли смотреть дом губернатора, возвышавшийся на правом берегу, где власти и определили место нахождения «гражданина Романова с семьей». Николай, обладая прекрасной памятью, конечно же, помнил, что здесь была резиденция того самого последнего тобольского губернатора Н. А. Ордовского-Танаевского, которого он в 1915 году назначил по настоятельной просьбе Григория и Аликс…

После падения монархии губернатор бесследно исчез, а дом был разграблен обывателями. Вскоре он был «национализирован» и его назвали «Домом свободы», как и улицу, на которой располагался этот двухэтажный особняк. Однако жить в «Доме свободы» было нельзя: все затоптано, загажено, мебель почти вся растащена, а система водоснабжения полностью разрушена. Городские власти зашевелились, лишь когда «особые узники» прибыли. Целую неделю делали ремонт, приводя бывшую губернаторскую резиденцию в приличное состояние, завозили мебель. Все это время бывший царь и его близкие оставались на пароходе. Чтобы не создавать на пристани ажиотажа (слух о прибытии царской семьи распространился уже по всему городу, и народ валил на пристань; люди стояли и глазели с утра до вечера), на три дня «Русь» перегнали на несколько верст вверх по реке и там причалили к пустынному берегу. Пассажиры-арестанты много гуляли, наслаждались тихой погодой и живописной местностью. Лишь 13 августа состоялось вселение в новое жилище. В самом «Доме свободы» разместилась семья и несколько приближенных: П. Жильяр, комнатная девушка императрицы А. С. Демидова, старый камердинер царя Т. И. Чемодуров, камеристка («камер-юнгфера») Александры Федоровны М. Г. Тутельберг и две няни детей Теглева и Эрсберг. Местный священник отец Алексей отслужил молебен, окропил комнаты святой водой. Началась жизнь в новых условиях.

Остальные прибывшие разместились напротив, через дорогу, в доме купца Корнилова. Недалеко от губернаторского дома, на расстоянии нескольких сот метров, находилась Благовещенская церковь, куда на утреннюю службу разрешалось ходить арестованным (всенощные богослужения совершались на дому). Распорядок дня оставался прежним: около девяти утра подавался утренний чай, который отец пил в своем кабинете, чаще всего в компании с Ольгой; остальные — в столовой. Далее занимались своими делами: Николай Александрович читал, делал записи в дневнике. Потом шел на улицу, где почти всегда занимался физическим трудом: колкой дров, благоустройством небольшого двора, а зимой — уборкой снега. Дети до завтрака делали уроки. В час дня был завтрак. Затем отец с дочерьми шел на прогулку во двор, огороженный высоким деревянным забором. Алексей в это время не гулял, так как врачи считали, что ему надо воздерживаться от лишних нагрузок.

С 4 до 5 часов Николай Александрович занимался с сыном историей. В 5 часов подавался чай, после которого дети занимались, а отец читал в своем кабинете. В 8 часов вечера — обед. После трапезы семья проводила время вместе с Боткиным, Долгоруковым и прочими приближенными. Беседовали, играли в разные игры: домино, лото, безик. Нередко глава семейства читал собравшимся что-нибудь вслух. В 11 вечера пили чай, после которого расходились. Алексей ложился спать сразу же после обеда. Александра Федоровна редко выходила из своей комнаты раньше завтрака. В эти часы она занималась с детьми, читала, рукодельничала, писала друзьям и знакомым. Большой радостью для всех были письма; в Тобольске их стали получать регулярно. Часть корреспонденции поступала через охрану (Кобылинский был так любезен, что вручал послания нераспечатанными). Так как выход из губернаторского дома для служащих и приближенных был свободным, некоторое число писем и посылок отправлялось неофициально, с надежной оказией.

За время заточения Николай Александрович написал всего несколько писем: дорогой Мама, сестрам Ксении и Ольге. Письма были лаконичными, он почти не сетовал. Его интересовали события в Ай-Тодоре, положение близких. Там было столько печального: аресты, обыски, лишение средств. Кроме того, стало известно, что Мария Федоровна еще летом заболела и все никак не может оправиться от простуды. Бедная, сколько ей тяжелого приходится выносить и сколько еще предстоит! Но и радостные известия поступали: узнал, что Ольга в августе родила сына, которого назвали Тихоном. Был рад всей душой; наконец-то свершилось ее давнее желание. Правда, условия в Крыму тяжелые, почти нет хорошей провизии, но Ольга писала ему и детям такие бодрые письма, что было ясно, она сумеет преодолеть все неприятности. Ведь должно все как-то образоваться в конце концов; не может это «дурацкое положение» длиться вечно. Николай Александрович и его близкие ждали Учредительного собрания, где должен был решаться вопрос об их судьбе. Хотелось хоть какой-то определенности. В начале января 1918 года большевики Учредительное собрание разогнали, и все опять стало неопределенным.

Пространное письмо близким Николай Александрович написал 5 ноября 1917 года. Оно было адресовано сестре Ксении, и в нем он немало рассказал о житье-бытье и в Царском после ареста, и уже в Тобольске. «Мы только что вернулись от обедни, которая для нас начинается в 8 часов при полной темноте. Для того, чтобы попасть в нашу церковь, нам нужно пройти городской сад и пересечь улицу — всего шагов 500 от дома. Стрелки стоят редкою цепью справа и слева, и когда мы возвращаемся домой они постепенно сходят с мест и идут сзади, а другие вдали с боку, и все это напоминает нам конец загона, так что мы каждый раз со смехом входим в нашу калитку. Я очень рад, что у вас сократили охрану — «дюже надоело» и нам, и им, понятно. Бедные, сбитые с толку люди… Тут мы живем как на корабле, и дни похожи один на другой».

Бытовые неудобства, притеснения и оскорбления со стороны охраны доставляли неприятности, досаждали, но это был не главный повод для расстройства. Еще в Ставке, накануне отречения, полемизируя с генералом Н. А. Рузским, Николай II сказал ему, что, сложив ответственность за дела свои перед людьми, он не сможет уклониться от ответственности перед Богом за положение дел в России. Все, что происходило в стране после 2 марта 1917 года, поверженного царя живо интересовало; он неизменно всегда внимательно относился к сообщениям о положении дел в стране. Разрушение государства и армии, судьба страны и народа, его значительно больше занимали, чем собственная участь. Еще в Могилеве Николай II сказал свитским, что во «имя Родины готов пожертвовать не только троном, но и жизнью». И это были не пустые слова.

Когда в июне началось наступление русской армии, планировавшееся царем еще на весну, и поступили первые сведения об успехах, он воспрянул душой. 19 июня записал в дневнике: «Благодарение Господу! Дай Бог в добрый час! Совсем иначе себя чувствовал после этой радостной вести». Через сутки еще: «За вчерашний день бой протекал успешно: всего за два дня нашими войсками взято 18 600 пленных. Перед завтраком в походной церкви был отслужен благодарственный молебен». В начале июля в столице крайне левые во главе с большевиками попытались захватить власть. Произошли столкновения, имелись убитые. Монарх-арестант занес в дневник 5 июля: «В Петрограде эти дни происходили беспорядки со стрельбою. Из Кронштадта вчера прибыло много солдат и матросов, чтобы идти против Временного Правительства. Неразбериха полная! А где те люди, которые могли бы взять это движение в свои руки и прекратить раздоры и кровопролитие? Семя всего зла в Петрограде, а не во всей России».