Обещанный рай

Дюк полагал, что все знакомые Гленны уверены в том, что она два дня тому назад уехала с утренним поездом, и не знал, как сильно он при этом ошибается. И, конечно, ему было невдомек, что Кейн не только вышел на свободу, но уже сидит в поезде, идущем в Денвер.

В то утро, когда Гленна собиралась уезжать, ее багаж, как было договорено, забрали из пустого номера и отправили на вокзал. Однако горничная, пришедшая немного позже, чтобы прибраться, обнаружила нечто странное и немедленно доложила об этом портье. Тот примчался в номер Гленны и увидел, что горничная не зря подняла шум. На стуле висело аккуратно расправленное дорожное платье и нижняя юбка, на столе лежала приготовленная шляпка, а возле кровати стояли туфли. Да, это была странная, загадочная находка. Не могла же леди покинуть гостиницу необутой и неодетой, правда? Но если платье здесь, то где же сама леди? Или она оказалась настолько богатой, что решила оставить свою одежду в номере просто так, на память?

К полудню слухи о странном происшествии в «Паласе» дошли до шерифа Бартоу, и он немедленно отправился — нет, не в гостиницу, а на вокзал. В кассе он очень быстро выяснил, что Гленна не брала билет и не выезжала из Денвера, и лишь после этого навестил «Палас». Бартоу уже знал, что с Гленной случилась беда, и оставалось лишь выяснить, не отыщется ли в гостинице хотя бы какая-нибудь зацепка, которая позволит пролить свет на эту историю.

Шериф довольно долго разговаривал с портье, но так и не узнал ничего существенного. Затем он навестил Сэл, выяснил, что Гленна исчезла, даже не попрощавшись с подругой. Бартоу откровенно поделился с ней всем, что было ему известно, и Сэл ответила, что готова поставить свой последний доллар на то, что за всем этим делом стоит Дюк. Немного подумав, они решили отправить телеграмму в Филадельфию, и спустя двенадцать часов Кейн был уже в пути.

Прошел день, за ним второй, и с каждым часом страх все сильнее сжимал сердце Гленны своими холодными щупальцами. Неужели ей в самом деле придется умереть вот здесь, в этой убогой хижине, на этом грязном, пыльном полу?

— Должен быть какой-то выход. Думай, Гленна, думай! — подбадривала она себя вслух, расхаживая взад и вперед по тесной комнатке. От звука собственного голоса Гленне становилось не так страшно.

«Да, если так пойдет и дальше, то, пожалуй, я и голосу Дюка буду рада», — тоскливо подумала Гленна.

Хижину Гленна уже осмотрела не раз, обломала все ногти, пытаясь подцепить то одну, то другую доску, и наконец убедилась в том, что Дюк не оставил ей ни единой лазейки. Все было крепко заколочено — и дверь и окна.

Еды было немного, но и ее Гленна старалась растягивать, как только могла, — и овечий сыр, и сухари, и вяленое мясо. Пила она тоже осторожно, позволяя сделать себе лишь несколько глотков за целый день. Но даже при такой экономии запасов должно было хватить в лучшем случае на неделю.

«А что потом? — спрашивала себя Гленна. — Буду умирать от голода и жажды? Впрочем, мне все равно не жить. Если даже Дюк вернется и я выполню все его требования, он обязательно убьет меня».

В щелях между досками, которыми были забиты окна, неожиданно потемнело, и вскоре по деревянной крыше хижины застучали первые капли дождя. Гленна зажгла лампу, отметив про себя, как быстро убывает в ней керосин. Судя по всему, ей предстоит умирать не только в муках, но и в темноте.

Гленна уселась за стол, рассеянно следя за тем, как на его поверхности собирается лужица дождевой воды. Она становилась все шире и наконец пролилась тонким ручейком на пыльный пол. Гленна машинально подняла голову, и у нее захватило дыхание. Там, в крыше, оказалась дыра величиной с кулак.

Гленна нашла метлу на длинной деревянной ручке и забралась на колченогий стол. Теперь ручка метлы доставала до крыши, и Гленна принялась долбить ею по доскам, окружающим отверстие. Отдохнув, она снова принималась за дело.

Так она трудилась весь день до позднего вечера, спеша пробить себе путь к свободе до того, как вернется Дюк, чтобы убить ее.

Утреннее солнце заглянуло сквозь крышу. Прикинув на глаз, Гленна решила, что теперь отверстие уже достаточно большое, чтобы она смогла пролезть сквозь него, и тут перед ней встала новая проблема: в чем бежать? И халат, и ночная рубашка были разодраны в клочья. И далеко ли она уйдет босиком, без туфель?

Гленна решила поискать, не осталось ли в хижине каких-нибудь вещей Дюка.

Она еще раз внимательно осмотрела каждый угол, но в хижине не было ни комода, ни платяного шкафа, ни сундука — голые стены.

Гленне помог случай. Забредя в дальний угол, она споткнулась, а нагнувшись, обнаружила в полу квадратную крышку. Приподняв ее, Гленна вытащила из углубления небольшой сундучок, а раскрыв его, радостно закричала, обнаружив внутри именно то, что было ей необходимо.

Дрожащими от нетерпения руками она принялась вытаскивать из сундучка и раскладывать на полу свои сокровища — пару старых мужских брюк, несколько грязных, запачканных краской рубашек, рваную куртку и — о, чудо! — тяжелые, но почти целые башмаки. Здесь же нашлась и жуткого вида шляпа. Одеться удалось.

Но не все оказалось так легко и просто. Задрав в очередной раз голову и смерив расстояние от пола до крыши, Гленна поняла, что до краев отверстия ей не дотянуться даже со стола. Гленна подставила стул, но и этого оказалось мало.

Гленна спустилась вниз и задумалась. Отец учил ее, что из всякой ситуации есть выход, нужно лишь уметь увидеть его. И она увидела — ведро с водой, которое оставил ей Дюк. Если его перевернуть, то как раз можно будет дотянуться до края отверстия. Правда, нужно будет вылить последнюю воду, и если ее попытка окажется неудачной, то тогда…

Но Гленна не стала раздумывать об этом «тогда». Она решительно выплеснула воду, перевернула ведро и водрузила его на стул. Затем мысленно помолилась и принялась карабкаться наверх, холодея от страха.

Балансируя, словно акробат на проволоке, она глубоко вдохнула и рванулась вперед и вверх. Сумев зацепиться кончиками пальцев за края отверстия, она медленно, с трудом подтянулась. Вскоре Гленна впервые за много дней увидела свет и вдохнула всей грудью свежий воздух. Это придало ей сил, и она уже без особого труда выбралась на крышу.

«Слава богу, что на мне штаны крепкие», — подумала она и застряла.

А между тем в покинутой ею хижине происходили бурные события, вызванные ее бегством. Оттолкнувшись от ведра ногами, Гленна скинула его на пол. Ведро перевернуло горящую лампу, и по всей комнате сразу же стало расползаться жаркое керосиновое пламя. Оно охватило оставшуюся на полу не пригодившуюся Гленне одежду, перекинулось на стол и поползло по стенам. Сухое, старое дерево вспыхнуло словно солома, и в считанные секунды вся хижина изнутри уже была охвачена пламенем. Гленна почувствовала жар, проникающий сквозь подошвы ее башмаков, скосила глаза вниз и увидела под собой яркие сполохи огня. Она закричала от ужаса, изо всех сил рванулась вверх, но так и не смогла протиснуть бедра в узкое отверстие. Тогда Гленна принялась бешено рвать его края, сажая занозы и рассекая в кровь пальцы. Наконец ей удалось отодрать несколько щепок, и она оказалась на свободе, холодея при мысли о том, что стало бы с ней, сорвись она туда, вниз, в это бушующее пламя.

Гленна осторожно съехала по скату крыши и взглянула вниз, на землю, до которой было не меньше трех метров. Конечно, при таком прыжке легко можно сломать себе руку или ногу, но разве это имеет значение, когда на карту поставлена жизнь?

Гленна поджала ноги, отпустила руки, и земля стремительно понеслась ей навстречу.

23

Звонко залязгали стальные буфера вагонов, лоснящийся черный локомотив выпустил огромную струю пара, и состав замер у вокзала, на котором красовалась большая вывеска: «Денвер». На перрон сошла небольшая группа уставших пассажиров, и в их числе истосковавшийся за дорогу Кейн Морган. Он бросил беглый взгляд по сторонам и машинально отметил, что за время его отсутствия город совсем не изменился. Впрочем, если в Денвере и случились какие-нибудь перемены, Кейну было сейчас не до них. Ему и без этого хватало забот, гораздо более важных и не терпящих отлагательства. Глаза Кейна были красными от недосыпа, а на щеках темнела щетина — путешествие из Филадельфии оказалось долгим и утомительным. И всю дорогу, не давая уснуть, ему отстукивали колеса — Глен-на, Глен-на, Глен-на…