Страница 2 из 22
Его некогда черные волосы, теперь с сединой, коротко подстрижены. Широкая грудь и плечи поднимаются с каждым вдохом. Черные тренировочные штаны скрывают длинные крепкие ноги, и он без обуви. Его темно-карие глаза сверлят мои. Если бы он не был священником, то Отца Роберта считали бы довольно привлекательным.
Не то, чтобы это не так. Я видела, как женщины смотрят на него. Конечно же, я не рассматривала его с этой стороны. Этот мужчина для меня самый близкий человек, фактически отец. Он скрестил руки на груди, и ворчит:
– Катарина, какого хрена это было?
Угрызения совести пронзают меня, и я опускаю голову.
Он вздыхает:
– Тебе нужно лучше стараться. Сегодняшнее занятие было ужасным. Отвратительным.
Мое дыхание все еще тяжелое, я поднимаюсь на слабые ноги и подхожу, чтобы встать перед ним.
– Мне жаль, Боб. У меня утром был выходной, – большие руки легли мне на плечи.
Он наклоняется, чтобы смотреть мне прямо в глаза:
– Прекрати думать о постороннем, Фурия.
Я киваю.
– Ты убьешь сама себя.
Киваю еще раз.
Он прав, в конце концов.
Его голос становится резким, когда он говорит:
– Если ты убьешь себя, то я найду способ воскресить тебя, чтобы самому прикончить.
Не могу удержаться от усмешки независимо от того, как сильно стараюсь:
– Мы не верим в воскрешение, Отец Роберт.
Он закатывает глаза и говорит:
– Очень смешно.
Обнимает меня за плечи и ведет обратно к моей комнате:
– Никаких занятий сегодня вечером, твой мозг перегружен. Выспись, и начнем завтра все сначала, – в его голосе слышно разочарование, и я не могу справиться с расстройством, засевшем во мне.
Соберись, девочка.
Я шепчу:
– Мне очень жаль. Я буду стараться лучше.
Когда мы подходим к двери в мою комнату, он поворачивается ко мне, наклоняется и целует меня в лоб:
– Я это знаю.
Его отеческая улыбка согревает меня. Я улыбаюсь в ответ, хоть и слабо.
– Бог в помощь, Катарина.
– И вам, Отец.
Секунду он колеблется в нерешительности. Наконец, берет мою руку и тихо говорит:
– Я позволил тебе быть неподготовленной в прошлый раз. Мы все почти заплатили за твою... Я имею в виду, мою ошибку. Это вновь не произойдет, дитя. Я обещаю.
Мои щеки сильно покраснели. Жар исходит от меня слабыми волнами.
Он должен был вспомнить это, не так ли?
Это не так, будто я не думаю о той ночи каждый день. Это не так, будто с тех пор я не потеряла сон из-за этого. Он, извиняясь, улыбается, а потом оставляет меня размышлять над этим.
И я размышляю.
Глава 2
Воспоминания о той ночи преследовали меня.
Отец Роберт всегда берет вину на себя, но правда в том, что это была моя ошибка. Я знаю это.
Все это знают.
Это всегда будет бельмом у меня на глазу. Я ничего не смогу с этим поделать, только жить дальше.
Я надеваю простую белую рубашку с длинными рукавами, полностью застегиваю темно-синюю юбку в клетку, длиной ниже колен, темно-синие колготки и черные балетки. Закрепляю шпильками на голове темно-синее покрывало монахини, закрываю глаза, читаю молитву и выхожу из комнаты.
Чаще всего послушницы не надевают покрывало монахинь, так как это не требуется, но если они выбирают покрывало, как я, то оно будет короче, чем у монахинь и темнее по цвету. Сложив руки вместе перед собой, в тишине направляюсь на кухню, где слышу приятный смех Сестры Френсис. Я улыбаюсь и вхожу.
Сестра Френсис, по локоть в тесте для хлеба, поднимает голову и улыбается мне лучезарной улыбкой:
– Ну, не уж то это моя маленькая кошечка Кэт, – она подмигивает, а я борюсь с желанием закатить глаза.
Сестра Френсис, которую я ласково называю “Френки”, как сестра мне. Она милая, добрая и забавная, все, что я когда-либо хотела иметь в сестре, если бы могла выбирать ее. Она на 10 лет старше меня и красива естественной красотой. Ее медно-красные волосы длинные и волнистые, глаза самые голубые из всех голубых оттенков, а кожа алебастрово-бледная. Хотя то, что делает ее очень симпатичной – это ее улыбка.
Когда Френки улыбается, улыбаются все вокруг. Ее улыбка – праздник, который привлекает другие улыбки.
– Доброе утро, Френки.
Я игнорирую вспышку раздражения от Сестры Арианны и быстро приветствую и ее:
– Доброе утро, Сестра.
На несколько лет старше Френки, сестра Арианна, худая, как щепка, белокурая, зеленоглазая, правильная, хорошо воспитанная и в меру строгая. Ее французский акцент просто обалденный. Она может превратить любое оскорбление во что-то вежливое и эффектное.
– Доброе утро, дорогая. Я бы попросила сохранить такие фамильярности до тех пор, когда вы окажетесь за пределами церкви, хорошо? – ее пристальный взгляд режет меня, как горячий нож по маслу.
Чувствуя себя отчитанной, быстро отвечаю:
– Конечно, Сестра.
Оборачиваясь к Френки, я бормочу:
– Извините, Сестра Френсис, – потом возвращаюсь обратно к Сестре Арианне: – Такого больше не повторится.
Френки и слышать об этом не хочет:
– О, ради всего святого, Ари, никого нет поблизости! Мы знаем правила, хорошо?
Сестра Арианна улыбается мне:
– Я знаю, но Кэт хорошая девочка.
Она поворачивается и впивается взглядом в Френки:
– Она слушает меня, в отличие от некоторых. Кроме того, любое плохое поведение плохо отразится на Отце Роберте. Понимаешь?
Френки закатывает глаза перед Ари, и поворачивается ко мне:
– Слушай, детка, у меня есть для тебя дела на кухне, но в любом случае я сделала большинство из них. Не могла бы ты взять на себя работу в саду?
Я прячу улыбку. Работа в саду. Мое любимое занятие.
– Да, Сестра Френсис, – прежде, чем она сможет передумать, я выхожу через заднюю дверь.
Как только я прохожу через нее, слышу, как она кричит:
– И ради Бога, зови меня Френки!
Я люблю работать в саду.
Что-то в сборе свежих овощей на прохладном утреннем воздухе успокаивает меня.
Я занимаю себя, собирая самые спелые томаты, самые зеленые огурцы и самые насыщенные перцы для вечернего ужина. Подношу каждый овощ к носу и вдыхаю земляную сладость, прежде чем кладу их в свою корзинку.
Это, вероятно, не так важно для большинства людей, но этот сад особенный для меня. Я выращиваю эти овощи и зелень сама. Я лелеяла их, подкармливала их и относилась к ним с особой тщательностью.
Они то, что есть у меня, и никто не сможет отнять это. Этот сад – мой рай.
Когда мне плохо, я молюсь здесь под открытым небом. Я чувствую себя ближе к Богу здесь, чем в церкви. Безумно, я знаю.
Церковь – все, что у меня есть. Она – моя семья.
И это нормально. Я знаю, у нас нет выбора, с чем нам столкнуться в жизни, но если бы выбор был, я оставила бы все, как есть.
Не каждый день все легко, как сегодня. Большинство дней начинаются с подъема ранним утром, а отправляюсь спать я только поздно ночью. Это утомительно, но необходимо. Так говорит Отец Роберт. И я доверяю ему.
Я родилась, чтобы быть той, кто я есть. Мне сказали это в раннем детстве. Сообщение отложилось в моей голове. Это для общего блага. Должны быть принесены жертвы. Нет другого пути.
Судьба может быть жестокой стервой.
***
– Кэт. Дорогая?
Я положила совок и повернулась к знакомому голосу. Сестра Арианна шла ко мне с выражением беспокойства на ее утонченном лице. Мой желудок внезапно падает вниз.
Я люблю Ари так же, как и других сестер, но она та, кто решает задачи. У нее мозг инженера, ей нужно знать, как что работает, какие возникают проблемы и как их решить.
Мысленно я закатываю глаза в ожидании того, что случится.
Она садится на скамейку, которая ближе всего ко мне. Я беру лопатку и рою еще одну ямку в мягкой, коричневой почве сада, готовая пересадить еще кучу базилика.
– Ты не хочешь поговорить со мной о том, что тебя беспокоит, дорогая?