Страница 14 из 28
В слиянии рек Панджшир и Горбанд, берущих начало высоко в горах на севере, среди многочисленных протоков вздымаются скалистые крутые склоны горы, именуемой Бордж-и Абдаллах. Когда-то, а когда именно — неизвестно, вершина этой горы была превращена в крепость или небольшой укрепленный город, а легкодоступные ее склоны с южной и отчасти с восточной сторон ограждены массивной стеной и рвом. Ограниченное таким образом пространство составило приблизительно 300 ярдов с востока на запад и 160 ярдов с севера на юг. Городские ворота находились у центра южной стены.
Почвы на гребне горы возделывались, и рельеф ныне сглажен, но разрез стены, сделанный Гиршманом, показал, что она достигала сорока трех футов в поперечнике, построена была из земли и щебня и обложена изнутри и снаружи сырцовым кирпичом с толщиной каждого слоя до восьми футов. С внутренней стороны стена была усилена низким выступом в десять футов шириной. Стенных башен обнаружить не удалось, не сделан и разрез рва. Расположенная в самой высокой точке гребня крепость, надо полагать, возникла до заселения низменной южной части. Как было сказано, дату ее постройки установить пока невозможно. Вероятно, это форт или военная колония эпохи Александра, не исключено, что здесь стоял какой-нибудь ахеменидский гарнизон. Никаких строений внутри крепости не найдено, впрочем, основательными поисками никто и не занимался.
Несколько подробнее можно рассказать о внушительных укреплениях равнинной части в 650 ярдах к югу от крепости. Именно на них сконцентрировали свои усилия Р. Гиршман и его предшественник Ж. Акен. Укрепления состоят из прямой стены, протянувшейся на 550 ярдов с востока на запад и на флангах изогнутой под прямым углом к северу. На близком и равном расстоянии один от другого выступают из стены прямоугольные бастионы до 55 футов ширины. К центральным воротам на юге (по предварительному плану) через два рва вела насыпь. Стена 33-футовой толщины состоит из заполнения (возможно, прохода) между двумя стенками сырцового кирпича на каменном цоколе. Между двумя рвами и за внешним рвом были, вероятно, вспомогательные валы, однако они еще не исследованы.
Общий вид этой стены с ее близко поставленными бастионами напоминает стену в Ай-Хануме, также пока (т. е. пока пишется эта книга) не датированную. Аналогична обеим стена в Таксиле-Сиркапе (см. далее), где каменные бастионы, возможно, относятся к I в. до н. э. и могут быть созданием индо-греков или эллинизированных скифов. В Беграме Акен и Гиршман расчистили, хотя и не полностью, несколько зданий внутри стен, и Гиршман установил три последовательных периода, из коих ранний датирован монетами Евкратида, Менандра, Гермея и «других греко-бактрийских царей» (sic!), то есть весьма приблизительно 107-50 гг. до н. э. Однако основание для датировки не слишком определенное; оно никак не подтверждает предположение (само по себе вероятное), что монеты, выпущенные через полтора века после Александра Панталеоном и Агафоклом, сыновьями упомянутого уже Деметрия, могли быть отчеканены где-то здесь, поскольку на них изображен сидящий Зевс с фигуркой трехголовой Гекаты в руке, «Гекаты трех путей», вполне уместной в этом пункте соединения трех горных дорог. Словом, Беграм ожидает новых раскопок, которые будут проведены современными методами; весь этот район необходимо исследовать вновь.
Внутри южных укреплений от центральных ворот на север тянулась по прямой главная улица. Есть основание видеть в ней ось прямолинейной планировки кварталов обычного эллинистического тина. Судя по раскопанной части города, по обе стороны главной улицы располагались лавки, за которыми стояли более просторные дома и общественные здания из сырцового кирпича, иногда на каменном фундаменте. Эти постройки сооружены большей частью в первой фазе существования города, которая, по Гиршману, продолжается от греко-бактрийцев до скифо-парфян и далее до прихода из Центральной Азии через Туркестан и Восточный Иран кушанской династии в конце I в. н. э. Во время Кушан строительство не прекратилось, город переживал вторую фазу развития, он изменялся, рос, пока его не разрушили сасанидские завоеватели в III в. н. э., после чего город был восстановлен (третья фаза) в пределах старых фортификационных линий. Но эти поздние периоды его жизни к нашей теме отношения не имеют.
Итак, насколько можно судить в настоящее время и в ожидании новых раскопок, Беграм приобрел известные нам общие черты планировки во II в. до н. э., когда бактрийские греки решились снова завоевать и освоить Северо-Западную Индию. Не исключено, что в середине этого столетия к его строительству приложил руку сам великий Менандр. Но эпоха Александра не оставила здесь зримого вещественного следа, что вовсе не удивительно. Только в самые последние годы и только в одном пункте, в 100 милях юго-восточнее Беграма, археология открыла нечто в этом роде или по крайней мере претендует на такое открытие.
Следует вспомнить, что, перевалив Гиндукуш, войска Александра двигались по старой ахеменидской дороге. Вдоль этого, достигавшего Ганга, пути множество туземных княжеств властвовало и торговало, и собирало подати, яростно конкурируя и враждуя. Трудно сказать, каково было политическое и географическое отношение этих княжеств к провинциям, официально образованным за два столетия до того Киром и первым Дарием. Вероятно, местные правители и царьки контролировали de facto эти окраины персидской империи, сохраняя чисто формальную связь с метрополией, а то не соблюдая даже и формы. Несомненно, ради собственной выгоды они поддерживали известный порядок на «царских дорогах», не пренебрегая возможностью обирать проходящие караваны. И другие, еще более соблазнительные, возможности открылись перед ними на закате величия и славы Ахеменидов. Во всяком случае, положение было, видимо, таким, когда на сцене появился Александр. Он не нашел и призрака персидской власти на этих издавна персидских территориях к юго-востоку от Гиндукуша.
Историю о том, как спускался он с гор в страну Гандхару (по существу, на Пешаварскую равнину), как сворачивал то и дело с пути навстречу удивительным приключениям, еще и сегодня прочтет, затаив дыхание, любой школьник. Но мы выберем из многих эпизодов один. Пока Александр огибал Гандхару с севера, предгорьями, главные силы его армии под командой верного Гефестиона брошены были вниз, чтобы подавить сопротивление на равнине и подготовить переправу через Инд.
Здесь, в центре страны, Гефестион направил основной удар на область, известную грекам как Певкелаотида со столицей Певкела. По-санскритски она называлась Пушкалавати, что значит «Город Лотосов». Действительно, цветок лотоса постоянно встречается на местной керамике; он же, видимо, украшает уникальную, хранящуюся в Британском музее монету с изображением богини, покровительницы этого города. Внушительный холмистый массив, который поднимается теперь над окрестностью Чарсады, милях в двадцати восточнее Пешавара и неподалеку от слияния рек Сват и Кабул, был отождествлен с Пушкалавати Александром Каннингхэмом; это отождествление, предложенное сто лет назад, бесспорно и ныне.
Прекрасное зрелище являют собою эти лёссовые холмы. Когда рассеивается туман, на севере проступают очертания далеких хребтов; там, к обрывистому плато Сват и Дир, где чернеет силуэт крепостной башни, над глубоким ложем реки Сват круто восходят склоны Малакандского перевала. На западе долина Кабула раздвигает горы, обступившие всегда оживленный Хайберский проход. И на переднем плане, во всю ширь равнины разливается море сахарного тростника, в центре которого лежит целый архипелаг буро-желтых холмов. Это Пушкалавати, так она выглядит теперь. Самый высокий холм и, несомненно, самый древний — Бала Гиссар, «Высокая Крепость». Он достигает 50 футов высоты и дремлет в тростниковых волнах, словно старый боевой корабль, стоящий на мертвом якоре. Помню свой первый визит сюда, в 1944 г.: как пробирался я вверх по узкой тропе, а навстречу мне спускалось стадо буйволов. Каждый нагружен был двумя корзинами, полными высоко ценимым здесь удобрением, фосфатной пылью, которую копают на вершине холма. И копают так усердно, что нам пришлось повести настоящую войну с земледельцами, чтобы отстоять хотя бы остатки холма. В последние годы здесь поставили вооруженную охрану; в стране, где оружие не успело еще стать простым символом власти, мера эта оказалась эффективной.