Серебряная луна

— А вы не преследуете? — осведомился Арман.

У нее сузились глаза от ярости — вот сейчас она выплеснет на него всю силу своего гнева! Но вместо этого она шагнула к нему и быстрым движением обвила руками его шею, притянула к себе его голову.

— Вы устали и раздражены, — шептала она. — Но я хочу вас, Арман д'Ожерон! Вы привлекаете меня больше, чем любой мужчина, которого я знала. Я хочу вас! Любите меня и позвольте мне показать вам, что может значить для мужчины такая любовь, как моя!

— Полагаете, что, одурманив меня любовью, сумеете вытянуть из меня все, что вам нужно?

Иможен сняла руки с его плеч и отшатнулась, как от удара.

— Безумец! — воскликнула она. — Вы думаете, я шпионка, а вы можете сообщить мне нечто такое, чего я еще не знаю? Я просто проверяла вас, проверяла вашу преданность, а если вам так хочется, то знайте же: меня попросил об этом сам генерал Молли, потому что он вас подозревал.

— Меня? — Арман был ошеломлен.

— Вас это удивляет, не так ли? Люди не так легковерны, как вы думаете, молодой человек. Генерал увидел в вас какую-то странность. Он не мог сказать, что именно его насторожило, и попросил меня убедиться в вашей честности. Вы удовлетворены?

— Я все-таки не понимаю: что он заподозрил? Что я могу предать императора? Ради кого?

— Ради его врагов, — ответила Иможен. — У императора повсюду враги. Не только за границей, но и во Франции.

— Но сам император мне доверяет!

— Вы спасли ему жизнь, — ответила Иможен. — Наполеон Бонапарт храбрый человек, но он очень печется о своей безопасности. И он суеверен, а какой-то предсказатель напророчил ему, что в его жизни появится человек, который принесет ему удачу. Он считает, что это вы и есть. Прав он или нет — покажет время. Но не все его генералы верят в предсказания.

— Предположим, я предатель, предположим, генерал Молли прав и во мне есть что-то чуждое. Вы действительно думаете, что смогли бы обнаружить это здесь, сегодня?

— Конечно, — со спокойной уверенностью произнесла Иможен.

Арман засмеялся:

— Значит, спектакль с освещением, кушеткой и манящим женским телом окончен, мадам? Вы позволите мне удалиться?

— Нет! — страстно ответила Иможен.

Арман поднял брови.

— Нет! Я не хочу, чтобы вы уходили. Я назвала вам только одну причину, по которой пригласила вас сегодня сюда! Но это не главное!

Она опять подошла поближе, и при свечах ее лицо оказалось вдруг нежным, юным, простым и искренним.

— В первый же момент, когда я увидела вас во дворце, я поняла, что в вас есть что-то особенное, вы не похожи на других. С первого же мгновения что-то пробудилось в моем сердце; оно росло и становилось все сильнее. Я больше не могу этого скрывать: я люблю вас, Арман, и хочу вашей любви!

Она раскинула руки, словно полностью отдавалась его власти, но в ее позе не было ничего смиренного, ничего умоляющего. Перед ним стояла женщина торжествующая и совершенно уверенная в своей неотразимости.

Да, здесь был искус: прямо-таки богиня спустилась с Олимпа, чтобы предстать во всей своей сияющей красе перед простодушным мальчиком-пастушком, привлекшим ее внимание.

Однако врожденная гордость не позволяла Арману капитулировать. Он поаплодировал и невозмутимо произнес:

— Превосходная игра!

Иможен снисходительно посмеялась и объявила:

— Игра? Хорошо же, наслаждайтесь! Такие приемы вам едва ли успели надоесть!

Она отошла к канделябру и загасила свечи. Комната погрузилась во тьму, лишь свет фонарей струился в окна из сада.

Арман услышал легкий шорох, и на свет вышла Иможен, совершенно обнаженная.

Она медленно, грациозно спустилась к мраморному бассейну — еще один снежно-белый цветок среди лилий ее сада… Вот она оглянулась через плечо, и в ее кокетливом взгляде и улыбке читалось приглашение. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Арман шагнул за ней. И вдруг замер, ощутив что-то знакомое, что-то забытое…

Он был сейчас сторонним зрителем дивного спектакля: красивая обнаженная актриса с драгоценным ожерельем на шее, потайной сад, вода, мерцающая в бассейне. Свет софитов падает на ее лицо, грудь, бедра и руку, манящую его.

Арман стоял у двери в сад, крепко вцепившись пальцами в занавеси. Казалось, прошла вечность, и волны памяти то отступали, то накатывали на него, как морской прилив. Он знал только одно: все это уже было с ним раньше! Но где, когда и почему? Нет ответа. Только понимание, что здесь чего-то не хватает, что-то не так. Он должен вспомнить, должен…

Пока Арман боролся с пробелами в своей памяти, Иможен ждала. Она не заходила дальше в бассейн, остановилась на черной мраморной ступеньке, и вода ласкала ее лодыжки. Но время текло, и улыбка постепенно таяла; наконец зубки крепко закусили нижнюю губу, потому что Арман отвернулся от окна и исчез в глубине комнаты. Она слышала его шаги и хлопок двери: она его потеряла! Ее уловки, ее игра, как он это называет, не подействовали.

Она медленно повернулась и, оставив мокрые следы на мраморных ступеньках, прошла через сад и темную пустую комнату к себе в спальню. На туалетном столике горели две свечи. Они высветили в зеркале большие темные глаза на мертвенно-белом лице и сжатые в прямую тонкую ниточку губы. Иможен долго смотрела на себя. Потом резко и властно позвонила в колокольчик.

А поутру Рэв с Арманом отправились в замок Кре по приглашению графа. Она сердилась на него, потому что провела бессонную ночь, терзаясь мыслью об Иможен де Монестье и ненавидя ее со всей силой и страстью, на какую только способно нежное сердце, прежде не знавшее ни злости, ни ревности. Но когда появился Арман, бледный, с непривычно ярким шрамом на белом лбу и темными кругами у глаз, Рэв забыла о собственном несчастье и забеспокоилась о его здоровье. Она заботливо поправила подушки в карете у него за спиной и подставила под ноги скамеечку.

— Тут недалеко, но тряска вам вовсе ни к чему, — сказала она. — Вы же знаете, доктор Корвизар советовал беречься.

— Я вполне хорошо себя чувствую, — нелюбезно и даже с досадой ответил Арман.

Рэв не обиделась. Она понимала: как большинство мужчин, он не терпит, чтобы вокруг него поднимали суету. Ему плохо, но он скорее умрет, чем признается в этом. Однако один вопрос она ему все-таки задала:

— Вы вчера допоздна пробыли у герцогини де Монестье?

— Откуда вы знаете, что я был у герцогини? — резко спросил он.

— Она сама мне сказала, — с некоторой горечью призналась Рэв.

Она прекрасно помнила победительную интонацию Иможен: «Идите спать, дитя. Я позабочусь о вашем брате». Рэв не нашлась, что ответить. Бал подошел к концу, и гости разъезжались из дворца. Арман еще находился с императором в зале совещаний, и она намеревалась дождаться его в приемной. Тут она и встретила Иможен и от одного вида этой блистательной дамы почувствовала себя плохо одетой деревенской девчонкой. Ей бы хотелось бросить вызов, остаться там, и пусть Арман делает выбор между ними — зрелой женщиной в роскошном серебристом одеянии и юным, неискушенным существом в простеньком беленьком платьице. Но она испугалась… испугалась решения Армана! И Рэв тихо удалилась в отведенные ей покои, упала лицом вниз на постель и горько разрыдалась. Но и наплакавшись вдоволь, она не смогла заснуть: а вдруг Иможен сейчас в объятиях Армана? Он ищет губами ее губы и шепчет нежные, незабываемые слова, те самые, что открыли Рэв райские врата.

Как давно были те изумительные вечера в Вальмоне! Произошло столько событий, кажется, что годы пролетели с тех пор, как они встретились и она услышала волшебный голос Армана.

Сейчас, трясясь в карете, он выглядел усталым и подавленным; и в его лице больше не было страсти. «А если сказать ему, кто он такой и почему он здесь?» — подумала Рэв. И как всегда, быстро отвергла эту мысль. Нет, еще не время: Арман еще не совсем оправился после ранения, а побег связан с такими сложностями… Были и другие причины, в них Рэв не осмеливалась признаться самой себе. Что, если Арман ей не поверит, сочтет, что проблемы с головой у нее, а не у него? Вот уж он посмеется над ее историей.