Темные тайны

Лена прошлась по новой торговой галерее, открывшейся прошлой осенью. Ее строили несколько лет, и местным жителям временами уже казалось, что строительство никогда не закончится. Лена бесцельно брела по сверкающему каменному полу, рассматривая большие освещенные витрины. Было по-прежнему рано, бутики еще не открылись, и она чувствовала себя единственным посетителем новой гордости Вестероса. В витринах уже начали выставлять вещи, которые будут в моде этим летом, — так, по крайней мере, с большой убежденностью утверждала реклама, — но особой разницы по сравнению с прошлым годом Лена не видела. Да и в любом случае ничто из вывешенного в витринах не будет смотреться на ней так же, как на тонюсеньких манекенах.

Кроме того, ей действительно было над чем подумать, помимо таких тривиальных вещей, как шопинг. Снова вернулся тоненький голосок. Голосок, который ей в последние дни более или менее успешно удавалось заглушать.

Возможно, поэтому теперь он звучал громче, чем когда-либо.

Это ты!

Теперь ты знаешь!

Это твоя вина!

Ей необходимо узнать, прав ли голос, это она понимала. Но даже приблизиться к такой возможности было настолько больно, настолько мучительно. Особенно теперь, когда отрицать его правоту, похоже, больше нельзя. Из-за темной машины на пленке.

Посередине галереи стояла девушка, выкладывающая на огромный застекленный прилавок кафе свежеиспеченные булочки и печенье. Донесся сладкий запах сахара, ванили и корицы. Воспоминание о другой жизни — без мучительных мыслей. Лена почувствовала, что ей необходимо вернуться в эту жизнь, пусть хоть на мгновение. Ей удалось уговорить девушку продать булочку, несмотря на то что они еще не открылись. Лена выбрала большущую ванильную булочку, слишком обильно посыпанную сахаром. Девушка положила выпечку в бумажный пакетик и протянула Лене. Та поблагодарила, прошла несколько шагов в сторону выхода и достала мягкую и еще теплую булочку. Другая жизнь на секунду посетила Лену, и она жадно откусила большой кусок. Когда вкус стал реальным и она ощутила во рту приторно-сладкое тесто, ее вдруг начало мутить.

Как она могла сюда прийти? Прицениваться к витринам и заходить в кафе. Стоять тут и пробовать насладиться. Перед ней снова всплыли снимки ее Рогера.

Его первая улыбка.

Его первые шаги.

Школьные будни, дни рождения, футбольные матчи.

Его последние слова.

«Ну, я побежал…»

Его последние шаги за машиной.

Лена выбросила булочку в урну и вышла. Она уже потеряла достаточно времени. Пряталась и уклонялась от того, чтобы узнать то, что ей знать необходимо.

Причастна ли она к этому кошмару?

Более того.

Ее ли это вина?

Голос упорно настаивал на своем.

Она почти побежала через город. Ее тело не привыкло к такому темпу. Легкие с трудом справлялись, во рту ощущалось напряжение. Но она не сбавляла скорости, целеустремленно приближаясь к месту, которое ненавидела больше всего на свете.

К месту, ставшему началом конца для нее и Рогера.

К месту, которое с легкостью заставило ее чувствовать себя такой второсортной, совершенно никчемной.

К Пальмлёвской гимназии.

Лена обнаружила то, что искала, позади школы. Сперва она ходила взад и вперед по большой стоянке перед главным входом, ничего не находя, а потом в отчаянии обошла вокруг здания и обнаружила маленькую парковку возле самого входа в школьную столовую.

Там стояла темно-синяя машина «вольво».

В точности как она и предполагала.

В точности как она боялась.

Тошнота вернулась. Мысли тоже. Значит, сюда он сел. Ее Рогер.

В ту пятницу, события которой каким-то странным образом казались одновременно удаленными на целую вечность и произошедшими буквально вчера. Оставалось проверить только одно. Лена подошла к левому заднему крылу и присела на корточки. Она не знала, обнаружили ли это полицейские — они, во всяком случае, ничего не сказали, — но, когда машина на пленке замигала и стала отъезжать, было отчетливо видно, что левая задняя фара заклеена скотчем.

Или Лене это привиделось. Недели две назад Рогер принес домой из школы записку. Сухое обвиняющее извещение о том, что обе задних фары машины оказались разбитыми, их временно подлатали, но виновным следует объявиться и оплатить ремонт. Как решился вопрос, Лена не знала. Она провела пальцами по широкому скотчу, будто надеясь, что время застынет и ничего больше не случится. Никогда.

Но случиться должно. Это только начало, она знала. Лена встала и обошла вокруг машины. Осторожно прикоснулась к холодному металлу. Возможно, он прикасался именно здесь. Или здесь. Она не останавливалась, пытаясь вычислить, где именно могли касаться машины его руки. Он определенно прикасался к одной из дверей, вероятно, к передней. Лена пощупала ее: холодная и запертая. Потом наклонилась и заглянула внутрь. Обитые однотонной темной тканью сиденья. На полу ничего нет. Немного мелочи в ящичке между сиденьями. Все.

Лена выпрямилась и, к своему удивлению, обнаружила, что все ее волнение как ветром сдуло. Самое худшее уже произошло.

Ее вина доказана.

Без сомнения.

Она ощущала полную опустошенность. По телу распространялся холод, будто холодный, конкретный внутренний голос наконец слился с ней воедино.

Это ее вина. Нигде в теле больше не находилось защиты против чувства вины, никакого тепла.

Одна часть Лены умерла в тот день, когда у нее вырвали Рогера.

Вторая часть умерла сейчас.

Лена достала мобильный телефон и набрала номер. После нескольких гудков ей ответил мужской голос. Она слышала собственный голос, обладавший тем же холодом, что и все ее нутро:

— Я сегодня кое-что видела в полиции. Я видела твою машину. Я знаю, что это ты.

~ ~ ~

Собака у Сиа Эдлунд появилась недавно.

Вообще-то она никогда не представляла себя в роли хозяйки собаки. Но однажды, два года назад, Рудольфо появился на ее дне рождения с очаровательным косматым щеночком. С кокер-спаниелем, девочкой. «Настоящая леди», — объявил Рудольфо с широкой улыбкой, а его глаза сияли так, как могут сиять только его глаза. Отказаться было невозможно, особенно когда Рудольфо, почувствовав ее спонтанное сомнение, милостиво пообещал ей помогать:

— Это не только твоя собака. Она будет нашей, я обещаю. Нашей малышкой…

Получилось не совсем так. Шестью месяцами позже, когда глаза Рудольфо начали сиять реже, а его визиты к ней сделались не столь частыми, Сиа поняла, что ответственность за собаку лежит на ней. Только на ней. Несмотря на то что собаку даже назвали Люсия Альмира в честь бабушки Рудольфо, женщины, проживающей в Чили, которую Сиа никогда не видела, но которую они планировали посетить, как только им позволят средства.

Из этого тоже ничего не получилось. Поэтому теперь Сиа делила постель с существом, названным в честь бабушки, с которой она никогда не увидится.

Главной для нее быстро сделалась практическая проблема. Сиа работала санитаркой — много и в разное время. Выгулы Альмиры превратились в постоянные страдания. Чаще всего они совершали лишь коротенькую прогулку вокруг дома. Иногда они выходили посреди ночи, а потом только вечером следующего дня в зависимости от графика Сиа. Но сегодня она не работала и собиралась погулять подольше. Это пошло бы на пользу и ей, и Альмире. Они вместе двинулись по тропинке к футбольному стадиону, граничащему с лесом и освещенными дорожками для пробежек.

Когда они дошли до пустого стадиона, Сиа спустила Альмиру с поводка, и та с веселым лаем помчалась в кусты и еловый лес. Сиа периодически посматривала за тем, как хвостик Альмиры перемещается в зарослях низкого кустарника. Она улыбалась про себя — в кои-то веки она чувствовала себя хорошей владелицей собаки.

Альмира прибежала обратно. Она никогда не отсутствовала подолгу, всегда хотела точно знать, где находится хозяйка. После визуального контакта собачка снова убегала, чтобы вскоре вернуться обратно. Увидев появившуюся из кустов Альмиру, Сиа наморщила лоб. Вся мордочка собаки была в чем-то темном. Сиа подозвала ее. Альмира подошла, и Сиа замерла: похоже на кровь. Но собачка выглядит слишком веселой. Значит, кровь не ее. Сиа уклонилась от пытавшейся облизать ее мордочки и опять пристегнула поводок.